Кинопродюсер Анна Паленчук работает над постановкой пьесы Олега Сенцова «Номера». Она называет пьесу пророческой – ведь несогласие с системой для ее героев имеет такие же последствия, как и для самого Сенцова. Премьера пьесы ожидается в ноябре. В интервью Анна Паленчук рассказала, на что должна быть похожа экранизация пьесы, зачем она атакует заключенного режиссера письмами и почему Олег Сенцов именно ей доверил воплощать свои произведения.
‒ Откуда появилась идея сделать спектакль по произведению Сенцова? Олег участвует в подготовке?
‒ Дело в том, что Олег ‒ не только талантливый кинематографист, он еще и писатель. Он написал «Рассказы», которые мы опубликовали в издательстве «Лаурус» в 2015 году. Затем он написал книгу «Купите книгу, она смешная», ее мы издали в 2016 году в «Фолио». И еще я знала о том, что есть «Номера». Это пьеса, и этой пьесой занимались наши российские коллеги из «Театра.doc», и были читки этой пьесы.
И еще где-то прошлой осенью я получила сообщение Олега от Натальи, его сестры – мы очень часто обменивались сообщениями через нее или адвоката Дмитрия Динзе. И Олег меня попросил заняться этой пьесой. Потому что он хотел, чтобы были не только читки пьесы – а чтобы было полноценное представление в репертуарном театре.
Я сказала, что, вероятно, Олега скоро отпустят и это не имеет смысла. Потому что многие активисты, которые поддерживали Олега, думали, что перед выборами Путина в марте он будет на свободе. Но когда выборы состоялись, я поняла, что – алярм! – Олег продолжает сидеть, что медиаподдержка снижается и надо что-то делать. И я предложила экранизировать его «Рассказы». В книге восемь рассказов, я подумала, что можно объединить режиссеров и сделать кинематографическое произведение.
Но пришел ответ от Олега: «Нет. Пьеса. Пьеса «Номера». Пожалуйста». И я поняла, что надо ставить эту пьесу. И мы начали переписываться.
‒ О чем эта пьеса, «Номера»?
‒ Это антиутопия, там 10 номеров ‒ от 1 до 10. Они парные: половина ‒ мужчины, половина ‒ женщины. И они существуют по правилам, которые придумал Ноль – он как Бог. Он существует на сцене, над всеми этими номерами. И номера живут по его правилам и в какой-то момент задумываются: «А зачем нам жить по этим правилам? Почему у нас обеденный перерыв в одно и то же время? Почему мы все равно идем спать? Почему у нас одинаковая форма?». И некоторые номера решают пойти против этого Ноля.
Пьеса очень связана с судьбой самого Олега
Пьеса не только антиутопическая, она еще и очень связана с судьбой самого Олега. Потому что когда есть такой номер, который полностью не согласен с правилами, с ним происходит то же, что происходит с самим Олегом. Поэтому пьеса такая пророческая.
Мы сейчас пошли в Украинский культурный фонд финансирования. Потому что я поняла, что общее у кино и театра, кроме актеров, ‒ это то, что невозможно это сделать без денег, конечно. И для нас очень важно получить именно государственное финансирование для этого спектакля, для того, чтобы сделать его технически на очень высоком уровне.
Важно этот спектакль сделать универсальным, чтобы его поняли и в Азии, и в Америке
Понятно, что фамилия Олега известна сейчас во всем мире. И если сделать его представление ‒ это представление будет путешествовать по другим театральным фестивалям, на гастроли ездить. Поэтому очень важно этот спектакль сделать таким универсальным, чтобы его поняли и в Азии, и в Америке.
Мне даже писали из Америки, что, возможно, мы сразу же будем его на английском языке ставить? Я сказала: «Нет. Давайте все постепенно. Давайте мы поставим его все же на украинском языке». Именно я получила разрешение от Олега, чтобы спектакль был на украинском.
‒ А он писал ее по-русски.
‒ Да, в оригинале она на русском языке.
‒ У вас не только театральные планы на эту пьесу?
‒ Я же не театральный продюсер – я кинопродюсер, на самом деле. Я поняла, что надо еще снять эту пьесу, потому что в мире очень много людей, которые захотят увидеть произведение Олега Сенцова.
Я подумала, что если мы будем снимать в реалиях украинской сцены, это будет на таких клоуз-апах, то есть крупных планах, и это будет не очень интересно. Я подумала, если ее перенести в павильон, если там построить остальные декорации – мы сделаем экранизацию этой пьесы. Как британцы делают свой Британский театр в кино, так же мы сделаем украинский театр в кино, но пьесу Олега Сенцова. И именно киношным языком передадим это театральное представление.
Он сказал: «Никаких поблажек не надо ‒ кто мой друг, кто нет ‒ бери лучших»
И когда я предложила это Олегу и написала, что референс ‒ это фильм «Догвилль»... вот сейчас последнее письмо, которое я получила от него, оно датирован 22 июня. И там написано: «Ты знаешь, «Догвилль» ‒ это действительно то, можешь так это озвучивать». И сейчас для нас это два разных продукта. Первый ‒ экранизация, съемки которой, видимо, будут в декабре. И в ноябре мы сделаем премьеру спектакля. Мы с ним переписываемся, обсуждаем, какие актеры там могут играть.
К сожалению, Олег, как мы понимаем все, информационно оторван от нас, и у него нет такой палитры украинских актеров, о которых за последние годы узнал наш украинский зритель. Но, конечно, мне Олег так и написал: «Аня, бери лучших». Я ему написала: «Олег, конечно, будем брать лучших. Разве у нас есть выбор?» Он сказал: «Никаких поблажек не надо ‒ кто мой друг, кто нет ‒ бери лучших».
‒ Его слово решающее?
‒ Относительно постановки пьесы – он отдал мне все рычаги. Сказал, что это репертуарный театр, он не является театральным режиссером, «я должен дать свободу режиссеру», что, в принципе, он не требует какого-то надзора над этим всем. Но моя задача ‒ дать ему надежду, чтобы он там понимал, что он нам нужен.
‒ Еще будете с проектом Сенцова подаваться куда-то?
Моя задача ‒ дать ему надежду, чтобы он там понимал, что нам нужен
‒ Этот проект будет на питчинге на Одесском кинофестивале, как проект художественного фильма, и на Минкульте. Я думаю, еще десять дней, и мы скажем, кто режиссер, потому что сейчас над этим работаем. И я ему пишу, какие могут быть декорации. Потому что театральные художественные декорации и декорации самой экранизации будут, конечно, разные. Они будут одинаковые по стилистике, но разные, построение их будет разное. И я ему сказала: «А может, мы вообще сделаем целый город этот антиутопический, в котором живут все эти номера»? Возможно, мы их разведем по разным построенным локациям.
Но для меня очень важен этот принцип «Догвиля». Когда есть камера, которая за всеми ними наблюдает, и когда зритель будет видеть, что это ‒ построенные декорации.
‒ Почему Олег вам так доверяет? Вы были давно знакомы?
‒ Мы познакомились с ним на Одесском кинофестивале в 2012 году. Он участвовал в питчинге, представил тогда проект своего второго фильма «Носорог». А я занималась этим питчингом как человек, работавший на Одесском кинофестивале. Я о нем очень много слышала, потому что о нем на тот момент все говорили – в принципе, как и сегодня. Потому что он очень выстрелил тогда со своим «Гамером».
Помню, зашел Олег в зал – и захотелось всем как-то спину выровнять. Поэтому он очень сильный, очень сильный человек. И мы с ним начали после этого постоянно где-то видеться, на каких-то ивентах.
Олег мне так доверяет, потому что знает: все это время я пыталась что-то в его поддержку сделать
И потом, когда Олега посадили, я с самого начала подключилась. Мы сделали неделю украинского кино в его поддержку в «Кинопанораме», через несколько месяцев собрали там очень много денег, где-то 120 или 125 тысяч гривен, то есть очень много денег на тот момент. Потому что Наталья, его сестра, сказала: «Аня, денег нет, что делать – не знаю». Я сказала: «Да сейчас мы как-то соберем». И там у нас стояла шкатулка, все приносили, бросали, все эти деньги с билетов.
Затем я издавала его книги, постоянно общалась с Натальей. И, думаю, Олег мне так доверяет, потому что я для него духовно близкий человек. Он знает, что все это время я пыталась что-то в его поддержку сделать.
Я только об одном жалею ‒ что я ему начала писать только с марта. Потому что я думала, что ему так много пишут писем, думала: «Ну чего его еще своими письмами беспокоить». Какие-то месседжи отправляла ему через адвоката или через Наталью о том, что мы это делаем.
Но сейчас, переписываясь с ним, я понимаю, как на самом деле ему нужно это печатное слово, письмо, которое написано. И об этом я жалею, я ему об этом пишу. Он сейчас мне говорит: «Аня, ты меня атакуешь прямо письмами». Он так мне написал: «Аня, пиши мне на электронную почту «ФСИН-письмо» (электронная служба Федеральной службы исполнения наказаний России для переписки с заключенными ‒ ред.), потому что адвокат Динзе уже просто почтальон».
Вообще, Олег ‒ такой человек: он никогда не говорит лишнего и никогда не пишет лишнего. Не потому, что он фильтрует сам себя, а потому, что он очень конкретный, очень принципиальный, и ему не надо говорить десять слов, если он может сказать одно слово. Вот. Но из его письма я вообще поняла, что он много помнит из того периода, когда мы с ним общались. И даже эти какие-то воспоминания, о том, что было до его заключения, для него тоже очень важны.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: