«Не жалею ни одной минуты, что в моей жизни нет России» – Приходько 

О потерянном российском рынке, об артистах по обе стороны баррикады и о новом телевизионном проекте «Секретный фронт» рассказывает украинская певица Анастасия Приходько.

– Когда вы последний раз были в Крыму?

– 8 марта 2014 года.

– А когда сможете поехать туда снова?

– Когда Крым избавится от российского флота, который там стоит, и когда все оккупанты уйдут с той земли.

– Многие (украинские) музыканты до сих пор работают на российском рынке. Как вы к этому относитесь?

– Наши ребята держат наши границы, и каждый день у нас «двухсотые» или «трехсотые». Я не смогу смотреть им в глаза, если сделаю то, что делают некоторые наши артисты. Я считаю, что это предательство.

– Московский музыкальный журналист Артемий Троицкий написал в блоге: «Виктор Цой не служил в армии...». Дальше он продолжает: и Андрей Макаревич не служил в армии, и Шевчук, и Гребенщиков, и Кинчев и так далее. И он поддерживает музыкантов, отказавшихся от участия в рок-фестивале «Нашествие», где будет вербовочный пункт в российскую армию. Ребята сказали: «Рок – это территория свободы» и отказались от участия. Люди ездят и поддерживают украинскую армию. Смотрите, и там, и там – армия, и там, и там – музыканты. Для вас есть ли разница и в чем она?

– Мы – одна большая семья. Мы объединились, потому что у нас война. И да, есть, конечно, и предатели. А российская армия – это кабала, это издевательство. Солдаты, которые потом оттуда выходят, – это уже не люди. И все эти ребята, рок-н-рольщики, отказавшиеся от участия в фестивале, реально понимают, что творит власть в этой стране, они не хотят принимать в этом участия. Это вдвойне заслуживает уважения, поскольку в их стране это в сто раз, в миллион раз сложнее.

– Настя, вы ведь тоже потеряли российский рынок – вам делал аранжировки Константин Меладзе, вы засветились на их «Фабрике звезд», а сейчас все это потеряно. Не жалеете?

– Боже упаси, конечно же, не жалею. Да, в Украине концертов процентов на семьдесят меньше, но я не жалею ни одной минуты, что в моей жизни нет России. Она разрушала меня на протяжении всех семи лет, что я там жила. Это крайне сложные люди. Это люди, которые борются за свое место под солнцем, у них нет ни любви, ни жалости. А здесь у меня есть самое главное, здесь у меня есть волонтеры, которые помогают нашим ребятам, у меня есть наша армия, у меня есть добровольцы. У нас есть цель, мы хотим мира, мы хотим жить нормально.

​

– Пару дней назад здесь сидела пианистка Христина Михайличенко, она с семьей переехала из Крыма. Преподавательница Христины предлагала на выбор: вот Питер, вот Москва, вот концерты, вот конкурсы. «Нет, спасибо, – сказала мама, – мы едем домой, в Украину». А у вас были похожие предложения?

– До сих пор есть. До сих пор звонят некоторые сумасшедшие и зовут в Питер на концерты. Не знаю, может они не в курсе, что я, где я, что тут у нас, но я еще раз говорю. Очень приятно, если 13-летняя девочка это понимает. У нее забрали дом – ну как они могут ездить и развлекать врага? Вы можете себе это представить? Вы можете себе представить, чтобы Клавдия Шульженко поехала в Германию? И мне приятно, что в нашей стране многие артисты понимают, что происходит, и не едут туда. И я уверена, что Виталий Козловский продался за 3 рубля и 2 копейки, я не думаю, что ему дали два миллиона евро, что бы он вышел и сказал: «Россия! С днем победы!» (украинский певец 9 мая выступил в Москве на концерте к российскому празднику «День победы» – КР).

– А нет жалости к тому, что было до войны? Нет ностальгии?

– У нас в стране сейчас есть «раковая опухоль» – российские оккупанты. Мы все, каждый из нас – как лекарство. Кто умеет петь, кто – доставать беспилотники, кто – оказывать медицинскую помощь – мы все боремся с этой опухолью под названием Россия. Нашу страну пытаются расшатать, разделить, поделить и мы боремся. Ну не мне же вам это объяснять?

– Вы объясняете это нашим слушателям. Я знаю, вы закончили большой съемочный проект «Секретный фронт» на ICTV. О чем это и когда смотреть?

– Формат программы – вот прямо «мой», она выйдет в сентябре. В ней я рассказываю и о Второй мировой войне, и о том, что происходит сейчас у нас в стране, о той же России. Это было достаточно сложно, потому что я учила сценарий полностью наизусть, без суфлеров, мониторов и на украинском языке. Я очень горжусь этой работой. Это было мега-сложно – и это моя личная победа.

– А как вы относитесь к увеличению квот для украинского языка на радио и телевидении?

– Хорошо. Если бы мы объединялись и боролись за украинскую музыку, за украинский язык, за украинское кино, то русский язык сам бы отпал. Нам не нужна эта привязанность. Ее надо отрезать, как аппендицит, и выкинуть.

– Но ведь американский английский не является собственностью Великобритании, австралийский английский – это не собственность Великобритании. Или должно пройти триста лет?

– Тогда почему в России не звучит кыргызская музыка на радио? И нет украинских школ? Почему у нас должен звучать Григорий Лепс? Я за то, чтобы было больше европейских музыкантов, больше американских. Да, мы с вами сейчас разговариваем на русском языке, как и многие – это и есть та проблема, которая началась с момента независимости Украины. Надо было еще тогда бороться за это в школах, в университетах.

Я, к сожалению, начала изучать украинский язык только в 2015 году. И у меня не было ни одного вопроса от журналистов, которые терпели, пока я не очень быстро говорила. Но мне это было очень приятно. И мои дети пошли в украинскую школу. Понимаете, у нас произошла Революция Достоинства. И мы должны это продолжать.

– Есть сейчас некий бум – назовем его патриотической музыкой, есть некий бум кинопроизводства. На ваш взгляд, насколько изменилось культурное пространство с 2014 года?

– Я очень поддерживаю этот патриотический бум. Да, раньше этого было очень мало, потому что не прививали эту любовь. Я считаю, что только сейчас мы стали писать свою историю – не с момента независимости, а только сейчас. У нас появились свои военные песни, патриотические песни, песни на украинском языке, песни о любви, о стране. И это и есть культура. И чем больше будет украинского – тем больше люди будут понимать язык.

– А может обществу и не нужно это? Вы, как человек искусства, человек тонко чувствующий, как думаете? Почему вы думаете, что нужно будоражить, что нужно давать что-то новое?

– Поту что у нас казацкая кровь. Потому что мы очень любим гордиться своими достижениями, успехами, победами. Но мы ими будем гордиться только тогда, когда будем их видеть. Если их нет, если их не слышно, не видно, то чем гордиться?

– Есть дилемма: враги или друзья? Война когда-то закончится, и нам надо будет разговаривать. Каким должен быть этот разговор с крымчанами?

– Сложный вопрос. Крымским татарам там сейчас очень сложно. Я знаю многих людей, которые видели, как делался этот «референдум». И я уверена в том, что большинство людей, находящихся сейчас там, очень сильно сожалеют о том, что они сделали. Я не господь Бог, я судить не буду, но отвечать им придется перед богом. И на коленях – не поможет.

– Скажите, а высшая справедливость есть? Вы в нее верите?

– Конечно, я в нее верю. И я уверена, что все они будут отвечать. И мне их не жалко. Они пытаются забрать у меня дом. Они забрали у крымских татар дом. А что происходит с Донецком, с Луганском! Сколько наших людей сидят там, в каком они состоянии – и их надо вытягивать. И все, все это делает один человек. Пусть он горит в аду.

– А вы в победу верите?

– Железобетонно