«Страна пережила шок от репрессий». Почему белорусы перестали выходить на протесты

Один из лидеров белорусской оппозиции и бывший министр культуры Беларуси Павел Латушко несколько дней назад через соцсети призвал граждан выйти 9 мая в защиту своих прав. Но в День победы несогласных с режимом Лукашенко на улицах не было. Почему белорусской оппозиции не удается с осени прошлого года провести крупную демонстрацию, несмотря на массовое протестное движение, появившееся в стране после президентских выборов?

Александр Лукашенко и государственные СМИ Беларуси недавно сообщили о якобы раскрытом заговоре с целью переворота в стране. Арестованы несколько человек, которые, как утверждается, готовили захват власти именно 9 мая. Массовых мероприятий, да и просто скопления людей в одном месте белорусская власть не допускает с осени.

Из последних попыток можно вспомнить 25 марта, когда в Беларуси неофициально праздновался День воли. Тогда немногих рискнувших выйти на улицы задерживали, избивали, а затем и подвергали пыткам после задержания.

26 апреля в Беларуси традиционно проходит шествие "Чернобыльский шлях" в память о жертвах Чернобыльской катастрофы. В этом году его не было, однако в столице страны Минске можно было наблюдать спецтехнику и патрули ОВД.

9 мая в честь Дня победы запланирован концерт, а также салют в красно-зеленых цветах официального флага Беларуси, на который потрачено около 258 тысяч долларов США. Салютов только в Минске запланировано пять. На этот праздник будут пускать только через КПП с досмотром личных вещей и телефонов. Все возможные места скопления людей будут оцеплены милицией по периметру.

Представители власти заявляют, что "не дадут омрачить великую дату", сторонники протеста говорят, что "не хотят омрачать великую дату", объясняя нежелание выходить на акции протеста в этот день так: чтобы не создавать массовку телевизионщикам и смотреть на бесконечные патрули, чтобы не быть задержанным из-за обилия милиции на улицах или чтобы не усугублять ситуацию из-за продолжающейся эпидемии коронавируса.

Как в действительности в Беларуси относятся к призыву выйти на улицы и может ли памятная дата стимулировать протест, рассказывает политический аналитик Артем Шрайбман.

– Оппозиция не оставляет попыток снова вывести людей на улицы после длительного затишья, но какова вероятность, что эти призывы найдут отклик?

– Латушко призвал, остальные оппозиционные лидеры просто не верят в успех этой акции. Соответственно, они не поддерживают то, что считают априори провальным. Да и сами протестующие очень устали. Выйти на акцию, не особенно веря, что она что-то даст, но четко понимая, какие могут быть издержки, очень сложно. Поэтому я сомневаюсь, что эта объявленная акция будет чем-то отличаться от таких же предыдущих 25 марта, 27 марта, 26 апреля. Пока у нас нет оснований думать, что что-то кардинально поменялось.

– А какие должны сложиться предпосылки, чтобы настроения эти вернулись? В чем основная проблема? В том, что люди думают, что если они пойдут с шариками против вооруженных силовиков, это будет чистым самоубийством?

– В том числе потому, что люди осознают, что мирный протест образца августа прошлого года не привел к результатам. Соответственно, делать еще раз то же самое, что не привело к результатам, надеясь на результаты, но уже зная, что ты пострадаешь, – нелогично. Кроме того, по сравнению с прошлым годом очень сильно снизилась вера в то, что белорусскую власть можно сменить путем протеста. Часть активистов сидят в тюрьме или уехали – это тоже серьезный удар по протестному движению. Самое серьезное – это возросшая цена протеста. Она стала намного больше, чем осенью прошлого года. И лишь призывы оппозиции эту цену не изменят. Чтобы люди снова вышли, несмотря на эту цену, должен появиться либо очень значительный триггер, повод, что-то похожее на то, что было в середине августа прошлого года, но параллельно должна снизиться цена. То есть власть должна выйти из режима подавления недовольства. До этого ожидать, что люди пойдут под аресты, под избиения, под дубинки – сложно.

– А то, что никто не берется координировать эти акции? Массовость и синхронность выходов на улицу в августе-сентябре, помимо общего фона, во многом была вызвана форматом работы протестных медиа. Ключевые телеграм-каналы анонсировали акции, освещали их. И сразу анонсировалась новая акция. Это создавало ритм, единое информационное поле, ощущение слаженности работы людей, которые взяли на себя ответственность за призывы к акциям. Как в ноябре выбрали тактику локальных дворовых собраний, так это и продолжается. Такое ощущение, что представительские центры работают, а улицу мы потеряли.

– Проблема в том, что некого координировать. Люди боятся выходить. Вы можете скоординировать акцию, но на нее никто не придет. Были попытки собрать людей 25 и 27 марта, все телеграм-каналы в унисон предлагали план, никто практически не вышел. Собрать много людей в одной точке города сейчас невозможно, потому что их на подступах арестуют и будут бить. Это не то, что мотивирует выходить. Координация здесь вторична. Она не может убедить людей пойти на риск.

– Нейтральных наблюдателей, которые не причисляют себя ни к сторонникам власти, ни к сторонникам протеста, сколько их примерно сейчас, по вашим оценкам?

– По опросам, которые проводились в интернете, в зависимости от формулировки вопроса нейтральное ядро оценивается в приблизительно 20–30%, иногда до 40 доходит, притом что эти люди могут симпатизировать протесту или, наоборот, хотеть порядка и сохранения стабильности (и это не значит, что им лично нравится Лукашенко). Их отличает просто аполитичность, под любым знаменем они в политику не входят. Они всегда дистанцируются от этой сферы жизни, потому что им это неинтересно. Это очень грубая оценка, но в Беларуси, к сожалению, очень сложно с социологией.

– Люди ждут еще экономических последствий. Россия перестала заливать деньгами кризис. Очень высокий бюджетный дефицит. Нищенские зарплаты. Насколько это влияет? Может ли это привести к голодному бунту?

– Ситуация не так драматична, как вы ее описали. По сравнению с прошлым годом растет экспорт. Действительно, есть проблемы с внешним долгом, долгами госпредприятий, с дефицитом бюджета, для покрытия которого, впрочем, есть запасы. Все международные структуры едины во мнении, что запасов на этот год у власти хватит. Что будет в следующем году, сказать очень сложно. Возможно, в следующем году мы реально почувствуем проблемы с обслуживанием многочисленных долгов. Но самое главное, что экономика не всегда напрямую связана с политическим протестом. Беларусь пока не в точке голодного бунта, повального голода и безработицы нет. Те, кто хотят уехать работать, например, в Россию, тоже могут это сделать, обвальной катастрофы не происходит, но я не говорю, что это невозможно. Я думаю, что именно экономика будет так или иначе в дальнейшем способствовать переменам в политической системе Беларуси, потому что кроме России нет никаких других внешних доноров. Соответственно, Лукашенко будет вынужден уступать требованиям России либо продолжать урезать бюджетные расходы в стране. Все это очень для него политически болезненно. Но это не ситуация голодного восстания в Петрограде в 1917 году. Мы вряд ли в эту точку придем.

– Вы сказали, что Лукашенко будет продолжать идти на уступки России. За счет постепенной сдачи суверенитета?

– Есть разные варианты. Во-первых, он может не идти на уступки, а продолжать ухудшать жизнь белорусов в надежде на то, что они все равно боятся протестовать, что их удалось задавить. До поры до времени, конечно. Но когда припрет и просто перестанет хватать денег на обслуживание внешнего долга, то он пойдет на уступки. Я думаю, это может быть интеграция в военной сфере, например, базы в Беларуси, более тесное оборонное сотрудничество. Больший дрейф в сторону поддержки России на международной арене, символическое признание Крыма, подписание дорожных карт по интеграции, что вовсе не означает немедленную сдачу суверенитета. Может продолжать торговаться годами о том, как будет происходить объединение налоговых систем. Если честно, слабо верю, что это произойдет, потому что можно еще много чего придумать. Да и у Лукашенко нет так много лет в запасе, чтобы прийти к полноценной сдаче суверенитета, он не выстоит. Наконец, можно продавать привлекательные активы. Он так уже делал. Десять лет назад он продал россиянам газовую трубу. Приватизация других активов оборонной и нефтяной промышленности, огромный калийный комбинат – это все пространство для торга. Это все, конечно, политически ущербно и некомфортно, но это вариант.

– МЗКТ может пожертвовать?

– Да, верно, "Пеленг" есть еще из оборонной отрасли (ведущее проектно-конструкторское предприятие оптико-электронной промышленности Беларуси. – Прим. РС). Я бы не исключал, что и НПЗ может заинтересовать Россию, учитывая санкции США, которые загоняют Минск в более тесное сотрудничество с Москвой. Все меньше и меньше экономического смысла держать такие предприятия в собственности Беларуси, потому что они, по сути, становятся полностью зависимым придатком российского нефтяного комплекса. Они и так работали на переработку в первую очередь российской нефти. Теперь может сложиться ситуация, когда они будут продавать нефтепродукты на российский рынок, потому что некуда будет сбывать. Есть много половинчатых уступок, Лукашенко скорее будет заниматься ими, чем пойдет на что-то необратимое и судьбоносное, что запишет его в историю как человека, который просто сдал независимость страны.

– Все эти продолжающиеся нелепые суды внутри страны, это разве не влияет на умонастроения людей? Не злит их, а лишь пугает?

– В первую очередь влияют репрессии. Эти бесконечные суды, конечно, работают на повышение планки выхода на улицу. Много есть случаев, когда людей сажают на годы тюрьмы за какие-то абсолютно незначительные административные проступки. Написали протестную надпись на асфальте – годы колонии, кинули цветы с клумбы в сторону милицейской техники – годы колонии, заступились за женщину, которую избивал милиционер, – годы колонии. Это все, конечно, отпугивает. Люди готовы рисковать и жертвовать собой, когда они видят понятный четкий план и надежду на то, что что-то поменяется. Условно говоря, "да, мы пострадаем, может, даже посидим, но власть через полгода будет другой". Когда такой веры нет, зачем выходить?

– Сейчас ожидается четвертый пакет санкций, будут ли они иметь символический или реальный смысл?

– С точки зрения протестного электората, приветствуются любые санкции. Были опросы в протестных пабликах, подавляющее большинство согласно даже на отключение Беларуси от SWIFT. Лишь бы избавиться от власти. С другой стороны, те санкции, что сегодня обсуждаются в Евросоюзе, очень символические, они никак не влияют на функционирование режима, никак не перерубают ему каналы финансирования. Они вводятся против компаний, которые практически не сотрудничают с ЕС. А персональные визовые санкции никому не мешают править страной. То, что какой-то там министр, судья или силовик не может выехать в Испанию, никак не останавливает Лукашенко в принятии агрессивных решений. Тем более уж никак не побуждает Лукашенко уйти. Более влиятельны американские санкции против девяти компаний. Они действительно приносят ущерб. Но важно не путать нанесение ущерба и политический эффект. Многие режимы выживали под санкциями десятилетиями. Под гораздо более серьезными санкциями. Случаи, когда санкции меняли режимы, – исключение.

– Что насчет декрета, которым Лукашенко хочет обезопасить себя, и в случае чрезвычайной ситуации его президентские полномочия могут перейти Совбезу?

– Это, что называется, очень узкий декрет. На самом деле я даже не знаю, почему Лукашенко считает его таким важным. На случай, если его убьют, Совбез берет полномочия на себя. Это маловероятный сценарий, который существует только в фантазиях белорусских пропагандистов. Моя версия такова, что этот декрет будет лишь первым шагом на пути к усилению Совбеза, который, как в Казахстане, можно будет потом использовать для пересаживания Лукашенко на новый пост. То есть население будут таким образом постепенно приучать к тому, что Совбез теперь важный орган. Раньше он важным органом в Беларуси не был. Да и вообще декрет противоречит конституции. Соответственно, мы увидим эти изменения в конституции, чтобы они стали полноценной правовой нормой. Иначе любой будущий премьер сможет сказать, что он плевал на этот декрет. А внесение изменений в конституцию у нас запланировано на начало 2022 года. Пока я не вижу в этом декрете ничего такого, что бы кардинально меняло структуру власти в стране.

– Исходя из внутренней логики протеста, каковы ваши прогнозы хотя бы в краткосрочной перспективе?

– Если власть не допустит каких-то совершенно вопиющих, неожиданных, не предсказанных никем ошибок и оторванных от реальности шагов, не вижу поводов протесту вернуться к масштабным размерам прошлого года. Следующего оживления белорусской политической жизни внутри страны стоит ждать в конце этого года, когда начнется местная избирательная кампания, и она будет совмещена с референдумом по конституции. Тогда возможны разные развязки в зависимости от того, как власть решит вести эту кампанию. Решит ли она отпускать политзаключенных или, наоборот, закручивать гайки. До поздней осени глобальных перемен в протестном движении ждать очень сложно, потому что страна пережила слишком большой шок от все еще продолжающихся репрессий, а такое не проходит за считанные месяцы. Необходимы период адаптации, привыкание к новому статусу-кво и поиск сил для нового противостояния. Однако это не стопроцентно бронебойный прогноз, поскольку белорусская власть способна допускать вопиющие ошибки и стрелять себе в ногу. Она это показывала весь 2020 год.