Том Балмфорс
В обнимку со своими детьми Надежда Гуриева замерла на полу душного школьного спортзала. Всего в нескольких шагах от них находится взрывное устройство. Борис и Вера – ее старшие дети – переодеты в национальные костюмы и были готовы к выступлению по случаю празднования первого сентября – к выступлению, которое не состоится.
Борис и Вера стали одними из многочисленных жертв террористического нападения на школу №1 в Беслане. В течении двух дней их удерживали в заложниках. Всего в теракте погибло 334 человека, 186 из них были детьми. Только спасение младшей дочери Ирины помогло Гуриевой пережить свою чудовищную потерю.
«У меня просто выбора не было, – говорит Гуриева. – У меня было дитё, которое осталось. И она все время ходила и заглядывала мне в глаза – плачу я, или нет. То есть я даже выплакаться не могла».
10 лет тому назад, 1 сентября 2004 года, вооруженные боевики захватили школу и на протяжении 52 часов удерживали в заложниках 1100 учителей, детей и их родителей. Для переживших эту ужасную трагедию жизнь переменилась навсегда.
«Есть такие, которые уехали, изменили полностью образ жизни, – рассказывает Гуриева. – Есть такие, которые целиком и полностью посвятили всю свою жизнь расследованию того, что произошло. Есть такие, кто помогает мне с музеем. И есть такие, которые продолжают плакать, живут на кладбище, пытаются там воспитывать детей».
Гуриевой 54 года. Она преподает в школе №1 на протяжении 36 лет. На ее глазах погибли ее сын и дочь. «У меня все внутри. И я стараюсь не переносить [свое горе] на других. На самом деле траур – он все время».
Тем утром захватившие школу чеченские и ингушские боевики согнали всех заложников из школьного двора в небольшой спортзал, в котором они установили взрывные устройства. В обмен на жизни своих заложников они потребовали вывода российских войск из Чеченской республики.
Гуриеву ввели в спортзал одной из последних. И только там она поняла, что все трое ее детей тоже находятся внутри. «Прошло десять лет, – рассказывает она. – Я так и не знаю, как нам удалось это пережить. Я говорю не о взрывах, а о проведенных там 52 часах. Это был настоящий ужас».
Для того, чтобы добиться соблюдения тишины, боевики расстреляли перед всеми одного из заложников.
Поначалу, пока детям позволяли пользоваться туалетом, они могли утолять свою жажду. Вода хоть немного помогала справляться с жарой и духотой спортзала. (По сей день, в память о погибших, скорбящие приносят к школе бутылки с водой). В тот день у 14-летнего Бориса была температура, он слишком ослаб, чтобы дойти до туалета.
«Боевики разбили умывальники и сломали трубы, чтобы нам негде было напиться, – рассказывает Гуриева. – [Дети] пробовали намочить в пролившейся воде свои рубашки, чтобы принести воду с собой. Некоторые дети приносили своим матерям воду во рту».
Однако на второй день, когда переговоры не принесли желанных результатов, детей практически перестали отпускать в уборную.
Кровавые слёзы
Гуриева вспоминает, что к полудню 3 сентября ей хотелось уже только чтобы противостояние, наконец, как-нибудь разрешилось. В спортзале, в основном, царила мертвая тишина. Чтобы удержать заложников в повиновении, террористы стреляли в потолок. Но сотни из них уже становились неуправляемыми.
Вскоре после часа дня в спортзале прогремел мощный взрыв.
Все, кто был в состоянии, вскочили и побежали. По убегающим открыли огонь. «Боевики начали стрелять из окна второго этажа в спины бегущим детям», – рассказывает Гуриева.
Одна из вырвавшихся из заточения девочек добежала до колонки с водой. «Она не могла оторваться от воды, – вспоминает Гуриева. – Там ее снайпер и убил».
В результате второго взрыва обрушилась крыша. Здание загорелось. «Когда я очнулась, моей Верочки уже не было в живых».
К моменту теракта Вере было 11 лет. Гуриева указывает на ее фотографию: «У нее было точно такое же выражение лица, как здесь. Та же улыбка. Только глаза были закрыты, а на щеках – кровавые слезы». Ее руки были скрещены на груди. В руке она сжимала найденный ею крестик. Осколок шрапнели попал ей в затылок.
Останки Бориса и Веры обгорели до неузнаваемости. Веру определили по национальному костюму, в котором она должна была танцевать народные танцы. Борис был весь в крови, но еще продолжал дышать. У него было сквозное ранение осколком шрапнели в живот. Ирина почти не пострадала, и Гуриева велела ей убегать, а сама осталась с Борисом. Она сумела дотащить его до группы других тяжело раненых, но у нее самой была сильно повреждена рука и унести его из спортзала она оказалась не в состоянии. Рядом с ними валялись оторванные части человеческих тел.
Боевики вытолкали Гуриеву из спортзала в столовую. Она схватила за руку и увела с собой маленькую девочку. Попав в прилегающую к столовой кухню, они напились воды из-под размороженных террористами куриных бедрышек. Она велела девочке ее дожидаться, а сама попробовала вернуться к Борису. Боевики преградили ей путь. Один из них прикладом выбил ей зубы.
Она сумела сбежать через окно, когда российский спецназ начал штурм школы. Удалось спастись и Ирине.
«Любому человеку, вышедшему из такой жуткой ситуации, надо снова найти смысл жизни – ради чего продолжать жить. Или просто удавиться – пойти на то же кладбище. У нас были самоубийства среди взрослых мужчин. Довольно приличное количество мужчин покончили с собой», – говорит Гуриева.
По-прежнему остаются неразрешенными вопросы о том, кто виновен в столь кровавом окончании бесланского кризиса и кто – боевики или российский спецназ – начал последнюю битву. Многим эти вопросы не дают покоя и по сей день.
По словам Гуриевой, ее муж Станислав, мучимый жаждой отмщения, не мог смириться с невозможностью найти виновников трагедии. 46-летний Станислав умер полтора года назад. «Оправиться он не смог. Начал это все очень активно забивать алкоголем. И алкоголь его и убил в результате».
Новая жизнь
Через два месяца после теракта Гуриева вернулась к преподаванию.
«У меня первый урок был в классе, где учился мой сын. Я иду по коридору, и вдруг одна из девочек бежит мне навстерчу: «Ой, как хорошо, Надежда Ильинична, вы пришли! А Боря пришел»? То есть, тогда еще не все знали даже – кто погиб, кто не погиб. И первый наш урок мы просто плакали вместе».
Учительство явилось для Гуриевой и источником стойкости. В профессиях учителя и актера, по ее словам, очень много общего: «Нравится тебе или не нравится, болит у тебя, сердце у тебя рвется на куски, но тебе надо выходить и проводить уроки детям. С ними надо заниматься. Кроме того, что я вела уроки в школе, у меня было еще 10 детей, к которым я ходила заниматься домой. И я, перед тем как зайти, [делала] глубокий вздох, улыбку на лицо – и пошла. Отзанималась, вышла и до следующего адреса я плачу. Потому, что такие были тяжелые дети, с которыми мне приходилось заниматься».
Надпись над входом в новую школу, построенную напротив школы №1, гласит: «Мы начинаем новую жизнь»! Однако, по словам Гуриевой, это не означает, что прошлое должно быть предано забвению: «История школы №1 – это наша история. Теракт – это наша история. Она трудная, она страшная, она кровавая, но это наша история. И мы ее помним. С переездом в новую школу мы не начинаем новую жизнь. Мы продолжаем жить нашу жизнь».
