Комендантский час, концерты по любому поводу и объединение с Россией. Это любимые темы для мемов в пабликах оккупированного Донбасса в социальных сетях. Над чем еще смеются жители неподконтрольной властям Украины части Донбасса? Возможно ли контролировать юмор в оккупации и наказывать за шутки? Об этом ‒ в интервью Донбасс.Реалии с медиаэкспертом, политическим консультантом Алексеем Ковжуном.
‒ Поговорим о мемах, которые появляются в разных пабликах Донецка и Луганска, как, например, «Типичный Донецк» или «Типичный Луганск». Что такое мемы и можно ли их назвать современным народным творчеством, народным фольклором?
‒ «Мем» ‒ слово, как понятие, ввел в обиход Ричард Докинз, один из так называемых «новых атеистов». В книге «Эгоистичный ген» Докинз в далеком 1976 году употребил понятие «мем». Это такая единица информации как ген, определяющая, какой наша с вами «тушка» создается и как мы потом живем. Мем ‒ это единица информации.
‒ Как вообще выбирается тематика этих шуток, появляющихся в определенных пабликах, определенных сообществах? Вот, например, в Донецке больше всего ‒ о комендантском часе. Они просто не прекращают шутить об этом.
Или же о концертах. Вот недавно я нашла список якобы «официальных праздников» в ОРДО, и в комментариях люди начали шутить о том, что не хватит в России «звезд», чтобы каждый раз приезжать. И шутили о том, что смешно было бы сделать «День комендантского часа» и сутки не выходить из дома.
Вопрос в том, как выбирается эта тематика ‒ она сама по себе рождается, это рефлексия на события, которые происходят?
‒ Здесь вот какая забавная штука. Когда был Советский Союз ‒ там были анекдоты. Анекдот как жанр вымирает, поскольку его вытесняют мемы. Когда в одной картинке ‒ завязка, рассказ, развязка и облегчение ‒ вот это именно «ха-ха-ха». По анекдотам «советологи» определяли, что происходит в закрытом советском обществе.
Скажем, классическая советская байка сейчас непонятна никому. Когда по телевизору «Лебединое озеро», все советские люди знали, что в Москве ‒ «минус один». Когда умирал очередной генеральный секретарь ‒ включали «Лебединое озеро», это означало, что на одного человека стало меньше. Вне контекста это непонятно, но по шутке можно определить контекст, в котором человек находится.
И вот это о «концертной донецкой народной республике» ‒ мы видим, что вот это ощущение праздника, которое там пытаются российские кураторы навязать ‒ оно дает ощущение искусственности и перебора. И, собственно, массовое сознание реагирует таким образом на то, что происходит.
И по вот этим мемам можно понять, что происходит, что беспокоит и напрягает людей. Потому что вообще вот этот юмор ‒ достаточно обреченный. И нам с вами эти мемы не смешны. Ты понимаешь, что людей беспокоит совсем другое. Они живут в другой реальности. Они живут в галлюцинациях, которые на них излучают постоянными концертами. Такое веселье поп-культуры дает иллюзию того, что ты будто получаешь то, что хочешь, здесь и сейчас, оно лишь немного ограничивается «комендантским часом».
‒ Вы сказали, что мы можем узнать, что беспокоит людей, потому что, по сути, из их телевидения, которое насквозь сознательно пропагандистское, мы не узнаем истинного отношения людей к тому или иному явлению. Можно сказать, что эти паблики, эти мемы ‒ это то, откуда можно брать настоящую информацию о том, что там происходит на самом деле.
‒ Абсолютно. Это так же, как в лабораториях по анализам человека определяют, что происходит в организме. Я застал Советский Союз, когда была замечательная шутка, звучащая так: «Добрый вечер» ‒ соврал теледиктор». Она показывает, что телевидение воспринималось, как пропаганда и даже как ложь. И даже когда диктор говорит «добрый вечер», все понимают, что это ложь, потому что он не добрый. И когда тебя давят этой тотальной пропагандой, в Советском Союзе это выливалось анекдотами, а сейчас это вываливается в мемах.
«Это гром или обстрел?» ‒ это классический юмор висельника, это способ справляться с невыносимыми обстоятельствами жизни. Это способ показать себе и тому, кому ты это посылаешь, мол, меня пугают, а мне не страшно. Когда вы пойдете в кино на фильм ужасов, вы почувствуете в какой-то момент, когда ноги сводит судорогами, а потом как-то немного ослабляет, а потом вы слышите смех в зале. Люди смеются не потому, что им смешно, а потому, что люди таким образом справляются с тем страхом, который на них только что вылили с экрана.
‒ Как они не боятся, что их как-то отследят? То есть отследить создателя мемчика ‒ это, в принципе, наверное, нереально, но когда паблик делает перепост, то ты легко можешь узнать, кто администратор, и найти его. Потому что там есть довольно жесткие, как для их реалий, мемы. Ведь есть много историй, когда людей за их позицию в соцсетях, за перепост арестовывали, преследовали и так далее.
‒ Дело в том, что у людей все-таки присутствует ощущение того, что это анонимно, поскольку, с одной стороны ‒ я скрыт под ником и я такое сделал. А с другой ‒ общий уровень насилия и беззакония такой, что всем понятно, что с тобой может случиться все что угодно, в любой момент, и это делает репрессии эффективными.
Поэтому если взять идеальную систему, плохую, но идеальную, где у тебя есть четкие границы, с очень жесткими наказаниями, то есть назвал короля какаш*** ‒ тебе отрубили голову. И это даже не обсуждается.
Но если взять сталинскую машину, когда все понимали, что ты можешь быть следующим, потому что нет четкого механизма ‒ почему этого арестовали, почему этого расстреляли, почему этого отпустили.
И именно это отсутствие причинно-следственных связей и делает систему репрессий для нагнетания страха на отдельной территории очень эффективной, с одной стороны. С другой ‒ это порождает этот юмор висельника. Прокатиться на поезде метро сзади, пройтись пьяным по перилам моста, это какая-то дерзость, потому что могут за такое арестовать и мучить в подвале? Наверное. Но арестовать и мучить в подвале могут и просто так.
‒ По сути, если суммировать, то можно ли назвать это каким-то последним источником какого-то нецензурированного юмора и настоящих настроений людей?
‒ Здесь мы четко видим, что юмор выполняет функцию защиты последних обломков рациональности, защиты человека от этого когнитивного диссонанса: если здесь так плохо, то почему я здесь живу? Это способ справляться с невыносимыми обстоятельствами.
Это не тот юмор, который нас радует или радует кого-нибудь, это тот юмор, которым подбадривают друг друга обреченные в камере. Когда ты смотришь, над чем люди смеются ‒ ты понимаешь, что происходит у них в голове, что происходит у них в жизни.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: