«Игра престолов» в Боспорском царстве

Умерший царь, три сына-претендента – и всего один трон. «Свои» варвары, «чужие» варвары, европейские наемники – и безразличие граждан. Походы, битвы, осады – и провальные переговоры. Коронации, заговоры, убийства – и массовая эмиграция проигравших. Как проходила и кто победил в боспорской игре престолов 2300 лет назад – читайте на Крым.Реалии.

К концу 4 века до н.э. Боспорское государство было крупнейшим и богатейшим во всем Северном Причерноморье. В середине века стабилизировались его границы: в Крыму боспорские владения простирались от Пантикапея (Керчи) до Феодосии и далее – до восточных отрогов гор; на Кубани были подчинены все земли и народы от устья Дона до Цемесской (Новороссийской) бухты. Боспор регулярно помогал зерном Афинам, за что его правители удостаивались установки там почетных статуй и получения гражданства.

Перисад І, «архонт Боспора и Феодосии, басилевс всех синдов и меотов», стоял у руля государства последние четыре десятилетия (с 349 года до н.э.), что существенно прибавляло Боспору стабильности. Однако именно при нем были посеяны зерна будущей братоубийственной войны между его наследниками. Будучи целеустремленным и властолюбивым, Перисад вознамерился сосредоточить в руках больше нитей управления государством, чем было у его предшественников, а заодно, вероятно, и изменить порядок престолонаследия.

С момента прихода к власти династии Спартокидов (438 год до н.э.) умершему правителю чаще наследовал не сын, а брат, да и институт соправителей Боспору был известен. Минимум дважды на престоле отказывались сразу двое владык (еще один случай дискуссионный), да и потом старший сын или младший брат правителя убывали руководить какой-нибудь областью государства, чтобы набраться опыта. Но при Перисаде этой практике, возможно, должен был прийти конец.

Главным во внутренней политике этого властителя был курс на единоличную власть. Перисад монополизировал право ставить клейма на черепицу, издавал государственные декреты от своего личного имени и от раздельного титула «архонта» для эллинов и «царя» для варваров собирался перейти к общему титулу «правителя всей земли, какая лежит между крайними пределами тавров и границами кавказской земли». Такое монархическое поведение логично закончилось тем, что, по свидетельству географа Страбона, Перисад был объявлен богом – вероятно, уже при его сыне.

Но ничто не вечно, и летом 310 года до н.э. Перисад І умирает. У него было, как минимум, 4 сына: старший Сатир, Горгипп (скорее всего, скончавшийся раньше отца), Притан и Евмел. Именно между оставшимися троими и разгорелась первая и самая известная на Боспоре гражданская война – ее детальное описание оставил нам анонимный крымский историк, фрагменты сочинения которого вошли в 20-й том «Исторической библиотеки» Диодора Сицилийского.

И по старшинству, и, скорее всего, по завещанию отца единоличная власть над Боспором перешла к Сатиру, именуемому вторым, занявшему трон в августе 310 года до н.э. Почему его брат Евмел остался этим недоволен – мы уже никогда не узнаем, но логичнее всего предположить, что он рассчитывал быть при брате соправителем, или хотя бы наместником, и обманулся в своих ожиданиях. Вполне вероятно также, что Сатир ІІ назначил в качестве преемника своего собственного сына Перисада, лишив братьев возможности править Боспором и в отдаленном будущем (до сих пор не решен вопрос, кто из них был моложе; ряд историков считает Евмела средним, но большинство, к которым принадлежу и я – самым младшим). Возможно, именно отсутствие даже минимальных шансов сесть на трон и толкнуло Евмела на бунт.

Как бы то ни было, вскоре после воцарения брата он перебрался на «Азиатскую» часть Боспора (Кубань), населенную варварами, и обратился к ним за поддержкой. Можно осторожно предположить, что Евмел был женат на дочери кого-то из тамошних правителей или же в юности жил в тех краях и руководил от имени отца. В любом случае, с местными жителями он был в «дружеских отношениях» и поэтому, получив помощь и «собрав значительные военные силы, стал оспаривать у брата власть». На все про все у Евмела ушло примерно полгода.

Разумеется, Сатир не мог оставить этот вызов без ответа и, как только позволили погодные условия, в марте-апреле следующего 309 года до н.э. двинулся на Кубань – восстанавливать порядок и принуждать брата к покорности. По сообщению Диодора, царь вел с собой «союзников-скифов в количестве двадцати с лишком тысяч пехоты и не менее десяти тысяч всадников», а также два отряда наемников – греческих гоплитов и фракийцев – по две тысячи человек в каждом, итого – не менее 34 тысяч бойцов.

Евмел полагался на союзников-варваров (историки до сих пор жарко спорят – фатеев или сираков, я же думаю, что и на тех, и на других, и даже еще на третьих) во главе с царем Арифарном, располагавшим «двадцатью тысячами конницы и двадцатью двумя тысячами пехоты», т.е. 42 тысячами воинов. Разумеется, эти цифры завышены (думаю, каждой из сторон приписаны тысяч по 10 «лишних» бойцов), но общее соотношение сил отражено правильно. Следует обратить внимание и на то, что городские ополчения свободных боспорских граждан на этом этапе в войне не участвовали, так что и царю, и его сопернику приходилось использовать варваров и наемников.

Сатир готовился к походу основательно – взял с собой «огромное количество провианта» на телегах – и в конце апреля 309 года до н.э. перешел реку Фат (локализация спорна, вероятно – Адагум, левый приток Кубани), за которой его ждал Евмел. Перед началом битвы царь окружил свой лагерь телегами, как будут поступать все жители степи – от скифов до запорожцев, – а затем выстроил войско. В центре Сатир встал, «по скифскому обычаю», сам, окружив себя отборной конницей, на правом фланге он разместил наемную пехоту под общим началом Мениска, на левом – оставшихся воинов. Основу «правительственных» сил составляли скифы – конные и пешие, – полагающиеся на мощные луки и короткие мечи. Как выглядели греческие наемные гоплиты известно каждому, фракийцы же, скорее всего, были легковооруженными метателями дротиков.

Напротив царя встал Арифарн с основными силами варваров, а Евмел командовал левым флангом бунтовщиков, и такая расстановка прекрасно показывает, кто был главным в этом предприятии. Скорее всего, ударную силу мятежников составляла тяжеловооруженная конница сираков – раннего сарматского племени – сражающаяся и луками, и копьями, прикрытая и доспехами, и щитами. Впрочем, и набранная из местных жителей пехота, также больше полагающаяся на оружие ближнего боя, была ей под стать – по сообщению Страбона, хотя синды и меоты являлись земледельцами, воинственностью они не уступали кочевникам.

Сражение начали царские войска – они были в меньшинстве на вражеской земле, и промедление грозило обернуться серьезными проблемами. Как сообщает Диодор, «когда произошло упорное сражение, Сатир, окруженный отборными воинами, завязал конную стычку со свитой Арифарна, стоявшей против него в центре боевого строя, и после значительных потерь с той и другой стороны принудил, наконец, варварского царя обратиться в бегство… и бросился его преследовать, убивая всех попадавшихся на пути».

Однако пока царь праздновал победу в центре, Евмел обрушился на его правый фланг превосходящими силами, да так, что смял и «обратил в бегство его наемников» – редкий случай поражения фаланги гоплитов от варварских племен! В результате Сатир прекратил преследование Арифарна, вернулся на поле боя, атаковал брата с тыла и разбил его, вторично одержав победу. После этого и Евмел, и варвары с противоположного фланга, где дело ограничилось незначительными стычками, окончательно отступили.

Что же до Сатира, то, как подчеркивает источник Диодора, после битвы «для всех стало ясно, что и по старшинству происхождения, и по храбрости он был достоин наследовать отцовскую власть».

Но удалось ли победоносному боспорскому царю закрепить свой успех и с триумфом вернуться в столицу?

Окончание следует