Конец перестройки. Как права человека пришли в СССР и ушли из России

Михаил Горбачев начал реформы, рассчитывая сократить все возраставшее экономическое и технологическое отставание СССР от Запада. Чтобы стимулировать экономическую активность населения, этому населению нужно было предоставить некоторые свободы – и это оказалось приговором тоталитарному государству. Его корни, однако, не были устранены, и спустя десятилетия маятник качнулся в обратную сторону, свидетельствует Андрей Ковалев, бывший советский, а потом российский дипломат, в самом конце 80-х входивший, как тогда говорили, "в обойму" Михаила Горбачева.

Официально Советский Союз обязался соблюдать права человека еще в 70-х годах. В августе 1975 года был подписан Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). "Когда СССР в 1975 году – еще в застойные времена, при Брежневе – подписал в Хельсинки Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, он принял на себя чертову прорву обязательств по правам человека, содержавшихся и в этом акте, и в других международных соглашениях, о которых сейчас почему-то все забыли", – говорит Ковалев.

Соглашаясь, пусть и только на бумаге, соблюдать права человека, СССР пытался Хельсинским актом окончательно узаконить политические и территориальные итоги Второй мировой войны, обезопасив таким образом соцлагерь: документ гарантировал "нерушимость границ" и "невмешательство во внутренние дела".

В подготовке соглашения ключевую роль играл отец Андрея Ковалева – Анатолий Ковалев, видный советский дипломат и сторонник разрядки, в ту пору заместитель министра иностранных дел. Андрей Ковалев родился в 1953 году в Москве – его отец работал в то время в Берлине, но отправил беременную жену домой из-за волнений восточногерманских рабочих.

Подписанием Хельсинкского акта, говорит Ковалев, Брежнев хотел войти в историю как великий политический деятель. Ковалев приводит два анекдота: якобы в качестве одного из придворных аргументов Брежневу сказали, что если он подпишет акт, то его имя по значимости сравнится с именем Сталина. Согласно другому преданию, Брежнев сказал, что если подпишет соглашение, "то и помирать можно".

"Брежнев получал в первую очередь принцип нерушимости границ, сложившихся в результате войны и послевоенного развития. Под этим он, в частности, имел в виду, что ГДР и ФРГ никогда не смогут объединиться, в чем был глубоко неправ. В Заключительном акте, действительно, принцип нерушимости границ сформулирован в чистом виде, но в первом принципе акта говорится о возможности мирного изменения границ по взаимной договоренности", – говорит Ковалев. ("Границы могут изменяться, в соответствии с международным правом, мирным путем и по договоренности". – РС)

30 лет назад, в сентябре 1990 года, в Москве было подписан "Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии", который открыл путь к объединению ГДР и ФРГ. Горбачев, позволивший пасть Берлинской стене, обрел на Западе популярность рок-звезды. Холодная война ушла в прошлое. К этому моменту прошло всего 5 лет с тех пор, как Горбачев, став генсеком, произнес фразу "Всем нам надо перестраиваться" и начал реформировать стагнировавшую советскую экономику, а с ней и политическую систему. В 1991 году Советский Союз, как и весь соцлагерь, перестал существовать.

"Что такое был СССР и так называемый социалистический лагерь? Лагерь – это ведь было официальное название. То есть это была зона, которую описали Солженицын, Шаламов, Довлатов. Сначала был ГУЛАГ. После смерти Сталина его сменила немного более мягкая пенитенциарная система. Эти лагеря были окружены прилагерной зоной, которую Солженицын считал главным источником бед и главной заразой для всей страны – это он пишет в "Архипелаге ГУЛАГ". Через эти прилагерные зоны отравлялось все советское общество, если в данном случае можно говорить об обществе, в чем я далеко не уверен. Зэки, те, кто их охранял, свободные люди – мы все сидели. И члены политбюро сидели. Причем, чем выше положение занимал человек, тем большим рискам он подвергался, тем менее свободным он был. Красиво звучит "министр" или "секретарь ЦК", но в действительности это означает, что он под постоянным наблюдением – не только в своем кабинете, но и вне кабинета, на прогулках, где угодно, – всё прослушивается, просматривается, он может говорить только штампы. Страна представляла собой лагерь с разными зонами строгости содержания. Второй круг – это колонизированные Россией страны, тогда союзные республики, которые, конечно, были более свободны, даже ментально. Чем больше удаленность от Москвы, тем свободнее были люди, тем они были более раскованы. СССР был империей. И в третьем круге этой империи были так называемые страны социалистического лагеря, в первую очередь Организация Варшавского договора, где были размещены советские войска. Все они входили в эту самую лагерную зону за колючей проволокой, который назывался "железным занавесом". Другими словами, СССР и его колонии представляли собой единую лагерную зону, но с разными режимами строгости содержания".

Однако на вопрос, было ли падение Советского Союза следствием единодушного желания его политической элиты и народа страны освободиться, Ковалев отвечает отрицательно, ссылаясь на результаты перестройки: "Мы бились за гласность, за законы о свободе средств массовой информации, о выезде-въезде, за религиозную свободу и так далее. Вышли люди в их защиту потом?"

Череда событий, приведшая к самоуничтожению советского режима, причудлива. Горбачев был выдвиженцем Юрия Андропова, многолетнего председателя КГБ, а затем преемника Брежнева на посту генсека. За свое недолговременное пребывание на высшем посту СССР Андропов произвел впечатление человека, стремящегося к ужесточению режима. Горбачев же спустя год после его смерти начал в стране либеральные реформы. Отец Андрея Ковалева неплохо знал и Андропова, и особенно Горбачева:

"Андропов для меня человек-загадка. Есть два человека, которым я безусловно доверяю: мой отец, который знал Андропова лично, и друг отца Александр Яковлев, который тоже близко знал Андропова. И тем не менее они давали ему диаметрально противоположные оценки. Папа считал, что Андропов стремился к реформам, что он сделал правильные выводы из событий в Венгрии, где Андропов был послом во время событий 1956 года (при этом Андропов имел прямое отношению к подавлению восстания. – РС). Яковлев придерживался противоположной точки зрения, что Андропов просто не успел загнать страну в новый концентрационный лагерь. При том, что сын Андропова Игорь был нашим с женой другом, я все равно не знаю, кто прав".

В 1985 году, после смерти Константина Черненко, основным конкурентом 54-летнего Горбачева в охватившей Политбюро кулуарной борьбе за пост генсека считался 70-летний Виктор Гришин. "Гришин повел бы страну по сталинскому пути, превратил бы в сплошной ГУЛАГ", – считает Ковалев. По его словам, выбор был между двумя путями – демократическим и гулаговским ("Ну и гонка на лафетах надоела"). Как ни парадоксально, решающую роль в победе будущего реформатора Горбачева сыграл министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, известный Западу как "Мистер Нет", вместе с Андроповым и министром обороны Дмитрием Устиновым бывший главным инициатором введения советских войск в Афганистан.

При этом, говорит Ковалев, у Горбачева была мысль о реформах до прихода к власти: "Мой отец сопровождал Михаила Сергеевича в его знаменитую поездку в Лондон, они сблизились, хотя были знакомы и раньше, и неоднократно говорили о необходимости реформ. То есть эта мысль у Горбачева была до того, как он стал генсеком. Яковлев свидетельствует о том же".

При проведении реформ Горбачев опирался на очень узкий круг единомышленников, искусно лавировал между политическими группировками в советской верхушке, но, по словам Ковалева, действительно хотел побороть КПСС и всячески ослаблял ее позиции.

В 1990 году 6-я статья Конституции о руководящей роли коммунистической партии была отменена, а Горбачев стал президентом СССР. Спустя еще год с небольшим, вслед за неудавшимся путчем ГКЧП, Советский Союз был распущен, а Горбачев уступил Кремль президенту России Борису Ельцину. Ковалев считает, что именно Горбачеву принадлежит заслуга демократических преобразований:

"Как это любили делать КПСС и КГБ, был создан ложный выбор: Горбачев – это совок, Ельцин – это демократия. Это не соответствовало действительности. Все демократические изменения были проведены за крошечный с исторической точки зрения промежуток времени, когда Горбачев был у власти. Освобождены политзаключенные, введена свобода слова, свобода религий, закон о выезде-въезде, введены зачатки парламентской демократии".

Во второй половине 80-х Ковалев стал одним из спичрайтеров высшего руководства, включая Горбачева, а затем – ответственным за приведение законодательства страны и практики его применения в соответствие с международными нормами:

"Тогда были победительные настроения, у нас почти все шло, почти все получалось. Ведомства были вынуждены принимать правильные с точки зрения свободы решения, отменять подзаконные акты. В Советском Союзе мы жили по ведомственным инструкциям, которые хранились в сейфах и письменных столах. Был случай, когда человеку отказали в прописке по инструкции 1920-х годов. Нам тогда удалось добиться, что все эти инструкции, спрятанные в сейфах, в ящиках столов, просто перестали действовать".

Попытки положить конец карательной психиатрии, обеспечить свободу вероисповедания, свободу выезда-въезда сталкивались с противодействием советских ведомств, КГБ, МВД, Русской православной церкви, реакционной части руководства страны. Ковалев так описывает это противодействие:

"На следующий день после техобслуживания по пути с дачи отказали тормоза у моей машины. Машина новая, ей всего один год. До этого тормоза идеально работали, но я был обязан пройти техобслуживание. Психиатр – не секрет, что многие из них были офицерами КГБ, которого американские коллеги (делегация из США, приехавшая в 1989 году с длительной инспекцией в СССР. – РС) в открытую называли "КГБ-доктор", – вдруг начал мне приводить явно выдержки из моей истории болезни, хотя она находилась в кремлевской поликлинике и была чуть ли не засекречена".

Ковалев говорит, что ему советовали "умерить пыл", на ведомственных совещаниях то обвиняли в торговле "честью и достоинством страны", то грозили лесоповалом. Про контакты с официальной церковью Ковалев рассказывает, что сразу после убийства отца Александра Меня 9 сентября 1990 года в беседе с ним один из высших иерархов РПЦ высказался о "своевременности" убийства. Самого этого иерарха позже обвиняли в связях с КГБ.

То, что КГБ не был должным образом расформирован, Ковалев считает одной из главной ошибок того времени: "Мы считали: дай людям свободу, демократию, гласность, право молиться своим богам, верить, во что хотят, – люди начнут нормально жить, а выяснилось, что главный удар надо было наносить по пресловутым силовикам, по КГБ, по Министерству обороны, по Министерству внутренних дел. С этой задачей мы бы не справились, она была неразрешима. Но в действительности мы наделали полно тактических ошибок. Я еще удивлялся, почему у нас так все здорово получается. По той простой причине, что для них это были комариные укусы".

Ковалев так описывает степень вмешательства КГБ в те времена: "Горбачев звонит моему отцу по закрытой линии связи: "Анатолий, я слышу какой-то звук в трубке, сейчас я тебе перезвоню". Через пару минут перезванивает и говорит: Крючков (Владимир Крючков, тогдашний председатель КГБ. – РС) передо мной извинился и сказал, что больше никогда в жизни этого не повторится. То есть Крючков признал, что подслушивал телефонные разговоры президента. Когда Горбачев уехал в Форос перед путчем, в Москве оставался мой шеф Черняев (Анатолий Черняев, помощник Горбачева. – РС). Мы регулярно собирались в его кабинете на Старой площади. Однажды меня, видимо, забыли предупредить [об отмене совещания]. Я подошел к кабинету Анатолия Сергеевича, попробовал открыть одну дверь – заперто, другая дверь заперта, третья дверь заперта. Когда я начал стучаться во все двери, вышел молодой человек в джинсах, майке и кроссовках и, глядя на меня наглыми глазами, спрашивает: "А вы кто?" Это просто обыскивали столы и устанавливали прослушку в кабинете помощника президента СССР".

После путча, во время которого Ковалев находился в Кремле, на своем месте в аппарате президента, Горбачев, по словам Ковалева, стремился демонтировать КГБ: "Все понимали необходимость того, чтобы разбить КГБ на несколько разных спецслужб, как это и существует в нормальных странах".

Это, однако, не удалось, Ковалев говорит, что осознал это, когда в конце 90-х работал в аппарате Совета безопасности России: "Я пришел в полный ужас, когда увидел, что каждая из новых спецслужб дублирует другую и выполняет не свойственные ей функции. Например, ведомство, которое занимается сугубо узкой задачей, как я неожиданно выяснил, обладало одной из мощнейших разведслужб в стране". То есть, по словам Ковалева, КГБ был расчленен, но каждая из этих частей была уменьшенной репликой всесильной советской спецслужбы: "Как пел Высоцкий, "будем теперь почковаться". КГБ просто распочковался на несколько мини-КГБ". И теперь их совокупность "больше, чем КГБ".

Ковалев считает, что люди из бывшего КГБ вошли в окружение Ельцина, к которому Ковалев относится критично, считает его популистом, злоупотреблявшим алкоголем, и это позволило переродившимся спецслужбам захватить власть в эпоху Владимира Путина. Впрочем, хотя это Ельцин назначил Путина преемником, Горбачев тоже положительно оценил его приход к власти. "Это была серьезная ошибка Михаила Сергеевича", – считает Ковалев. Он рассказывает:

"У меня был друг юности, о котором я знал, что с института он являлся либо сотрудником, либо осведомителем КГБ. В середине 90-х годов мы как-то случайно с ним встретились на улице, присели покурить. И он мне вдруг сказал такую фразу: "Андрей, не расстраивайся, наше время скоро придет".

Теперь, считает Ковалев, в конце 2000-х покинувший Россию и написавший несколько книг о своих наблюдениях за устройством российской власти, достижения перестройки уничтожены:

"От сделанного тогда, да и раньше, например, в Заключительном акте СБСЕ, ничего не осталось. Как это ни парадоксально, даже Брежнев с Андроповым и их окружением были более умеренными, реалистичными и гибкими политиками, чем нынешняя банда, засевшая в Кремле, на Старой площади, в Белом доме. Застойное политбюро одобрило Международные пакты по правам человека и Заключительный акт СБСЕ. Для Путина со товарищи их как будто не существует, как и всего международного права в целом. При застое советские лидеры стремились соблюдать хотя бы видимость приличий. Теперь нет и этого.

С приходом к власти Горбачёва наша политика в отношении прав человека и демократии полностью изменилась. Мы исходили из того, что мы все – пассажиры одного корабля, живущие во взаимозависимом мире, где не должно быть места нарушениям прав человека и демократических стандартов, не говоря уже о военной конфронтации. Нам удалось немало сделать для трансформации страны в нормальное, цивилизованное, приспособленное для жизни людей государство.

Более того, уже после путча нам удалось провести Московское совещание по человеческому измерению СБСЕ, в итоговом документе которого содержится крайне важное, особенно сейчас, положение: государства-участники "категорически и окончательно заявляют, что обязательства, принятые ими в области человеческого измерения СБСЕ, являются вопросами, представляющими непосредственный и законный интерес для всех государств-участников и не относятся к числу исключительно внутренних дел соответствующего государства". Думаю, на этом перестройка как таковая и закончилась, дальше пошли совсем другие процессы. Увы, позже мы упустили шанс трансформировать страну в направлении её дальнейшего очеловечивания.

Главным направлением нашего удара была отмена политических и религиозных статей Уголовного кодекса. Нам это удалось. Теперь они опять возрождены, причём, на мой взгляд, даже в более подлом виде, чем знаменитая сталинская статья 58. С религиозными делами всё ещё хитрее: РПЦ с помощью государства создала себе чуть ли не монополию на христианство.

Мы бились за освобождение каждого известного нам политического заключённого. К концу перестройки все они были освобождены. Сейчас инакомыслящих не только лишают свободы, но и убивают, не говоря уже о запугивании.

Гласность и свобода СМИ давно канули в прошлое. Парламент стал пародией на самого себя. Институт Уполномоченного по правам человека не работает. Межгосударственный диалог по правам человека приказал долго жить. Силы по поддержанию правопорядка напоминают времена, когда в ЧК и в милицию прежде всего шли уголовники. Вернулась карательная психиатрия, на ликвидацию которой было потрачено столько времени и сил. Слово "профсоюзы" звучит ещё более издевательски, чем в советские времена.

Российской государственной власти глубоко отвратительны сами понятия прав человека и демократии. Опять над всем доминирует какой-то религиозный гибрид из якобы православия, в действительности возглавляемого агентами спецслужб, и, говоря словами князя Вяземского, сивушного патриотизма и беспрецедентного со сталинских времён самодержавия. Но это – самодержавие не подполковника КГБ Путина, а спецслужб, группы олигархов и крупного криминалитета. Путин – лишь их личина.

Военные расходы опять превосходят все мыслимые пределы. Страна оказалась "приватизированной" спецслужбами, к которым принадлежат многие олигархи, криминалитетом, нередко связанным с ними же, и бюрократами. Экономика, курс рубля, уровень и качество жизни населения опять рухнули. Россия опять проводит захватническую колониальную политику, практически не скрываясь, вмешивается во внутренние дела других государств.

Новой перестройки мы вряд ли дождёмся: ведь за всё время существования России её возглавляли только два либеральных реформатора – Александр II и Горбачёв. Другой возможный исход – распад России. Этого чудом удалось избежать в конце 1990-х – начале 2000-х годов, но для решения реальных проблем ровным счётом ничего сделано не было. А забыть, что Россия и сейчас представляет собой империю, было бы неправильно".