«Раздавали направо и налево»: как в России детей возвращают в детдома

"Мы постоянно ссорились. Я пришла в опеку и заявила, что хочу снять с себя обязанности приемного родителя. Нам предложили занятие с психологом. Я была уверена, что сейчас ребенок пройдет все тесты и специалист поймет, в каком тяжелом положении находится наша семья. Вместо этого на нас просто махнули рукой, мол, у вас все в порядке, сын вас любит", – рассказывает Александра, 42-летняя жительница Сальска.

Она одна из многих родителей, которым пришлось отказаться от приемных детей. За последние пять лет количество "вторичных возвратов" в детские дома выросло почти вдвое. В абсолютных числах речь идет о примерно пяти тысячах детей ежегодно. Связано это, по словам специалистов, в первую очередь с неподготовленностью родителей, отсутствием отлаженной системы, которая могла бы помочь семье в случае выгорания, а также с политикой активной раздачи детей в связи с принятием "закона Димы Яковлева".

"Закон Димы Яковлева" был подписан в 2012 году. Он запретил усыновлять российских детей в США и стал ответом на американский "акт Магнитского", согласно которому вводились санкции против российских чиновников, причастных к гибели в СИЗО юриста Сергея Магнитского и хищению миллиардов рублей из бюджета.

– После принятия "закона Димы Яковлева", государство, понимая, какое негодование это вызовет, предприняло серьезные меры по стимулированию устройства детей в российские семьи, – рассказывает руководитель клуба приемных семей фонда "Арифметика добра" Светлана Строганова. – Во всех городах появились рекламные баннеры с лицами воспитанников детских домов. Детей раздавали направо и налево. Нужно было показать, что мы и сами, без американской поддержки, справимся.

В итоге многие воспитанники детских домов действительно оказались в семьях. Сама система при этом отлажена не была: родителей должным образом не готовили, они не знали, куда обратиться за помощью. "По сути, брали детей, просто насмотревшись фотографий", – замечает Строганова. Именно тогда и начались массовые возвраты.

В большинстве случаев родители возвращали детей, только если они полностью теряли надежду на то, что ситуация может улучшиться, считает специалист по устройству детей в семьи Елена Мачинская. "Это родители, которые долго пытались что-то сделать и в итоге выгорели. Многих возвратов можно было избежать, если бы семьям вовремя была оказана необходимая психологическая поддержка", – уверена Мачинская.

Об этом же говорит и Александра, которой пришлось отказаться от приемного ребенка, несмотря на то что он прожил в семье шесть лет. Вову из детского дома она забрали в 2007 году, когда ему было три года. На тот момент в семье уже было двое кровных детей с десятилетней разницей в возрасте: старшая дочь Лена и младший сын Миша. "Никаких школ приемных родителей тогда еще не было. Чтобы подготовиться к появлению нового ребенка в семье, я много общалась со знакомыми, которые воспитывали приемных детей, постоянно сидела на тематических форумах", – вспоминает Александра из Сальска.

Вова сразу их семье понравился. Неделю Александра с мужем приходили к нему в детдом: разговаривали, играли и гуляли. "Забрали домой, практически не раздумывая", – говорит она.

В опеке их предупредили, что в детский дом Вова попал, когда ему был год. Из семьи его изъяли социальные работники. Он долго лежал в больнице, потом его передали в дом малютки.

Кровный сын Миша и приемный Вова были погодками и сразу поладили. Дочь тоже проводила с ним много времени. Несмотря на это, первое время жизнь в семье давалась Вове непросто, он не мог ни на чем сосредоточиться: "Хватал любую вещь, тут же бросал ее в сторону, кидался к другой, и так по кругу". Общение с новыми людьми тоже шло с трудом. В детском доме он привык находиться на закрытой территории и в одной компании, а тут на площадках всегда были разные дети.

– Поначалу мы старались выбирать площадки, где было мало других детей: любой новый человек – и ребенка будто накрывало. Он очень нервничал, хаотично двигался. А еще Вовка совсем не чувствовал границ: мог взять чужую игрушку без спроса, толкнуть другого ребенка, подойти к незнакомому взрослому и задать какой-нибудь вопрос. Мы спокойно объясняли ему, что, если он хочет узнать что-то или попросить помощь, первым делом нужно обратиться к родителям, – рассказывает Александра. – Был один момент, который я запомню на всю жизнь. Миша очень любил растворимую кашу. Я в очередной раз приготовила ее, стала кормить мальчишек. Володя съел одну ложку, скривился. Спрашиваю: "Не нравится?", а он смотрит на меня и покорно говорит: "Ну это же, наверное, полезно..." Меня это поразило. Я ожидала, что он возмутится, скажет, что не будет есть кашу. Но вместо этого я увидела только очень грустный взгляд и обреченность на лице ребенка. Он даже не сказал, что ему не понравилось. Был абсолютно уверен, что у него нет выбора.

У Вовы постепенно происходила адаптация в новом доме. Он стал много есть и прятать еду. Страх, что ее могут отобрать, не исчез за все шесть лет, что он провел в семье.

Самые большие трудности начались в школе. Сначала у Вовы сформировались нормальные отношения с одноклассниками, и он неплохо учился. Но учителя постоянно жаловались на проблемы с поведением. "Уставал сидеть – начинал разговаривать с одним одноклассником, вторым, третьим. Когда дети перестали обращать на него внимание, он заскучал и стал отбирать у них карандаши, ручки, толкать их. Доходило и до воровства", – говорит Александра. В итоге семья обратилась сначала к школьному психологу, а потом к специалисту из службы опеки. Несколько месяцев Вову два раза в неделю водили на занятия. Ничего не менялось.

По словам Строгановой из "Арифметики добра", в процесс адаптации приемного ребенка включаются все, кто с ним контактирует: кровные дети и родственники, воспитатели детских садов и учителя. Таким образом, на родителей начинает оказываться давление со всех сторон.

– В школе учителя требуют от семьи поговорить с ребенком, чтобы он начал вести себя так же, как остальные. Родители требуют внимания от ребенка. В итоге он впадает в еще больший стресс. Конфликт растет. В результате семья принимает решение вернуть ребенка, потому что помощи она не получает, а собственных ресурсов оказывается недостаточно, – говорит Строганова.

Конфликт разрастался в течение нескольких лет. Вову отдали в футбольную секцию, не помогло.

– В какой-то момент Вова начал совершать опасные поступки, а иногда подговаривать на них Мишу. Они вдвоем подпалили ковер дома. Потом Вова почему-то начал жестоко обращаться с собакой. Мы заметили, что наш добрейший спаниель вдруг резко стала рычать на него, а позднее увидели, что он ее пинает, наступает на лапы, берет кубик и бьет ее острой частью. Она не кусалась, только взвизгивала и уходила. Когда мы пытались говорить с ним об этом, спрашивали, почему он обижает собаку, он отвечал: "А я ничего не делал".

Через какое-то время у Вовы начались конфликты с кровными детьми: он воровал вещи старшей дочери, и та с ним общаться перестала. Потом жаловаться на Вову начал и Миша. "Мы не могли найти к Вове подход, а когда взрослый человек опускает руки перед ребенком – это по-настоящему страшно", – добавляет она.

Окончательное решение о том, чтобы отказаться от ребенка, Александра приняла, когда во время очередной ссоры схватила ремень. В тот день Вова украл деньги у учительницы. После этого жалоб из школы не приходило около месяца.

– Я не извинилась за свой поступок перед Вовой, вместо этого сказала: "Видишь, до чего ты меня довел?" Получается, не только наказала его физически, но и надавила морально, попыталась возложить вину за свои действия на него. Мне ужасно не хотелось, чтобы подобная ситуация повторилась, – вздыхает Александра.

В органах опеки им предложили обратиться к психологу, который не увидел проблем в семье. Куда еще можно обратиться в небольшом городе в Ростовской области, Александра не знала. Никаких психологических консультаций, телефонов доверия или фондов тогда еще не существовало. После разговора с Вовой она начала искать для него новую приемную семью. Отправлять его снова в детский дом она не хотела.

"Я чувствовала сильнейшую привязанность к нему. Когда ты столько лет живешь рядом с ребенком, ухаживаешь за ним во время болезни, обнимаешь его, целуешь и совершенно не чувствуешь разницы между ним и детьми, которых ты родила, невозможно представить, что это закончится. Но как исправить ситуацию, я совершенно не понимала", – говорит Александра. В итоге через несколько месяцев Вова уехал в новую семью, где было на тот момент уже шесть приемных детей. Там у него проблем стало меньше.

История Александры типичная для сегодняшней России, считают эксперты. В 63% случаев инициаторами возвратов становятся приемные родители или опекуны. Самая распространенная причина возвратов – недостаточная подготовка семей или недостаточная оценка имеющихся ресурсов.

– Школы приемных родителей (ШПР) сегодня не везде отвечают необходимым стандартам. Вся подготовка, по сути, заключается просто в ее посещении. Если родители сходили на все занятия, сертификат об окончании они в любом случае получат, – говорит Строганова. – Дальше с перечнем необходимых документов семья отправляет в службу опеки. Там работают чиновники, которые принимают решение о готовности семьи исключительно на основании тех бумажек, которые они им предоставят.

В итоге родители забирают ребенка, часто не понимая, на что конкретно они идут. Для общества история на этом заканчивается. Для семьи же сложности начинаются в тот момент, когда ребенок переступает порог их дома. И именно в этот момент должно начинаться психологическое сопровождение семьи, считает специалист, замечая, что действительно эффективным оно бывает не всегда. Зачастую родители остаются один на один со сложным ребенком и принимают решение вернуть его в детский дом, если проблемы не удается решить самостоятельно. Для ребенка это огромная травма. После "вторичного возврата" дети убеждаются в том, что с ними действительно что-то не так, и впадают в апатию. Психологи в процесс реабилитации включаются редко.

Вторая по популярности причина возвратов – из подростковой опеки. "Сценарий чаще всего одинаковый: родители пропадают или их лишают родительских прав, и тогда опеку над ребенком берет на себя бабушка. Пока ребенок маленький, все идет хорошо. Как только он вступает в подростковый возраст, то начинаются проблемы. На бабушку начинает оказываться давление. В итоге ребенка изымают, он попадает в детский дом", – рассказывает Строганова.

В идеале сопровождением семей должны заниматься те же люди, что и готовят их в ШПР. Таким образом, они будут лучше знать кандидата и смогут дать рекомендации, каким по темпераменту должен быть ребенок, чтобы проблем было меньше.

Измениться должно и отношение сотрудников органов опеки к принимающим ребенка семьям, считает Мачинская. Сама она столкнулась с "вторичными возвратами" на личном примере. От двух из трех ее приемных дочерей отказались семьи, где они раньше жили. Старшую дочь Анну возвращали в детский дом дважды. "Ко мне она попала, когда ей было 12. Аня была объективно сложным ребенком – социально и педагогически запущенным. Она не умела нормально читать и считать, зато отлично пила и курила", – вспоминает Мачинская.

О том, что Анну несколько раз возвращали приемные семьи, она узнала, уже когда девочка оказалась у нее дома. "Я ехала за маленьким мальчиком. Все получилось очень быстро. Меня в опеке начали отговаривать от мальчика и предложили познакомиться с Аней, – рассказывает она. – Когда я приехала в детский дом, подопечные собирались в лагерь. Мне сказали, что я могу временно взять Аню к себе сейчас либо ждать еще месяц, пока она вернется. Она услышала наш разговор и сказала, что хочет ко мне. Я ничего о ребенке не знала, но отказаться не смогла". Так Аня попала в семью к Мачинской – сначала временно, потом насовсем.

Из первой приемной семьи Аню вернули, потому что она активно общалась с родной матерью. Та каждый раз обещала ей, что вот-вот заберет ее из детского дома, подождать осталось совсем чуть-чуть. В итоге в первой семье Аня заявила, что не планирует тут надолго оставаться и слушаться тоже не будет, потому что у нее есть настоящая мама. Приемные родители испугались и отказались от девочки. Вторая семья, в которой жила Аня, была очень религиозной. Девочка не смогла привыкнуть к строгим правилам и сбежала.

Несмотря на все сложности, мыслей вернуть Аню в детский дом у Мачинской ни разу не возникало. "Я злилась на нее, истощилась, но возврат был всегда табуированной темой для меня, – говорит она. – Я допускаю, что могла бы на него решиться, если бы дошла до определенной точки . К счастью, этого не произошло. Меня поддержали фонды, психологи. Мы справились".

Вторая ее приемная дочь, Нюра, жила в семье два года, прежде чем от нее решили отказаться. Она тоже была привязана к родной матери и очень по ней скучала. "По словам Нюры, мама в приемной семье хотела хранить тайну усыновления. Для нее это было очень важно. Так как Нюра общалась с матерью, сделать это было сложно. Возникали постоянные конфликты в семье. В итоге мама выгорела", – рассказывает Мачинская.

Она взяла Нюру, когда увидела пост о том, что для ребенка ищут семью. Девочке тогда было девять лет. Начала Мачинская с того, что установила прочную связь между Нюрой и ее родственниками: "У нее была навязчивая идея о том, что ее похитили, а мама ее ищет. Так что она была враждебно настроена по отношению к любой семье". С Нюрой возникали совсем другие сложности, нежели с Аней. Иногда найти контакт было даже сложнее.

"Меня вдохновил опыт с Аней. Мне казалось, что, раз я воспитала одного сложного ребенка, я успешный родитель. Оказывается, это не совсем так", – добавляет Мачинская. Нюра прожила в ее семье шесть лет и в итоге вернулась к кровным родственникам. Одна из ее родных теть решила стать опекуном девочки. Расставание с дочкой Мачинская пережила тяжело, но уверена, что Нюре в родной семье лучше. Для нее всегда было важно восстановить связь с кровными родственниками. "Иногда надо отпускать, если любишь", – вздыхает Мачинская.