Ведущий ГТРК "Южный Урал" Вячеслав Афанасьев, работавший в эфире под псевдонимом Вячеслав Холмс, был уволен после того, как дал интервью Радио Свобода, а также провел стримы с акций "Открытой России" на своем личном канале в YouTube. Официальная причина расторжения трудового договора – приход нового сотрудника.
Афанасьев пришел в "Южный Урал", являющийся челябинским подразделением ВГТРК "Россия", в 1998 году. И практически все это время был одним из лиц телеканала – вел информационно-политические передачи, в том числе выпуски новостей, а также ток-шоу и интервью. Был доверенным лицом Владимира Путина в его предыдущий президентский срок. Его политические взгляды изменились во время подготовки к голосованию о поправках к Конституции. О подробностях своего увольнения и предшествующих событиях Вячеслав Афанасьев рассказал Радио Свобода.
Типичный провластный провинциальный журналист
– Кем вы работали в ГТРК "Южный Урал"?
– Я работал в основном на канале "Россия-24", на региональных вставках. Я был официальным интервьюером канала "Россия 24. Южный Урал", если эти интервью были интересны, их брали на "Россия 1. Южный Урал". До того как возник "Россия 24", я работал на региональных эфирах "России 1", был интервьюером, делал ток-шоу "Час полит", "К барьеру", "Открытый разговор", кучу проектов, посвященных выборам. Все они были, само собой, пропагандистскими. Через меня прошли практически все челябинские губернаторы. В общем, такой типичный провластный провинциальный журналист.
– Как вы стали доверенным лицом Владимира Путина?
– Ровно так же, как все происходит в современном мире. Тебя вызывают в администрацию на Цвиллинга (администрация губернатора. – РС) и говорят, вот, старик, тебе предстоит быть доверенным лицом. Я общался с вице-губернатором Евдокимовым, он мне сказал: ты такой замечательный парень, брендообразующее явление нашего регионального телевидения, поэтому мы хотим, чтобы ты стал доверенным лицом Путина.
– Вам не показалось тогда, что это несколько нарушает профессиональную этику? Вы, журналист госканала, становитесь доверенным лицом одного из кандидатов…
– Тогда мне все это нравилось. Вопрос тщеславия: ничего себе, доверенное лицо президента! Потом, правда, это тщеславие было несколько обижено, потому что я как доверенное лицо был таким… болванчиком. Все 4 года, пока шел срок Путина, я формально выполнял обязанности доверенного лица. Приезжал два раза в год на встречи Владимира Владимировича с доверенными лицами, нас там 500 человек сидело. По заранее согласованным спискам там кто-то задавал вопросы, он что-то отвечал. Я понял, что это профанация. Мы выполняли роль брендующей массовки. Я предполагаю, что по каким-то спискам у них должно было быть столько-то журналистов, в том числе региональных, столько-то художников, какая-то квота на металлургов. И вот по этим квотам я туда и попал.
– Что-то, кроме поездок на эти встречи, вам как доверенному лицу приходилось делать?
– Вообще ничего. Периодически просили дать какие-то комментарии в СМИ, что-то сказать на заданную тему в определенном ключе. Я высказывался. Но работы никакой не было.
– В тот период, когда начиналась президентская предвыборная кампания, в которой вы участвовали в качестве доверенного лица Путина, по всей стране шли массовые протесты, связанные в том числе с фальсификациями на выборах в Госдуму (2011-2012-й годы). Проходили эти акции и в Челябинске. Ваша компания их освещала?
– Конечно, нет. Позиция ЧГТРК была такова: мы – государственная компания и декларируем позицию государства.
– То есть власти?
– Говорилось: государства. И понимай как хочешь. Понятно, что, по сути, это власть. Соответственно, все, что идет против "представителей государства", – это антигосударственно, и государственная телекомпания как минимум игнорирует это, как максимум дает это в какой-то критической коннотации.
– Вы соглашались с такой позицией?
– Мне как журналисту тогда было все в кайф. Первый раз я столкнулся с политикой, став доверенным лицом. До того я был репортером новостей: сегодня ты снимаешь губернатора, а завтра какие-нибудь навозные ямы. А тут первый раз зацепился за политику и понял, что она использует людей, причем самым циничным образом. Во-первых, я офигел от того, что тебя и еще 499 человек взяли, подняли, привезли в Москву, читают какие-то политически правильные лекции, в последний день с вами встречается Владимир Владимирович. Я ожидал, что будут ставить какие-то задачи. Допустим, есть какие-то конфликты, съездите, как доверенные лица разберитесь, разгребите эту историю. Но потом… потом ничего не происходило. Это была большая профанация – таково мое личное мнение. Тогда я впервые понял, как работает политика.
Внутри считал произошедшее в Украине (Майдан) справедливой, правильной вещью
– Но вы тем не менее продолжали оставаться доверенным лицом…
– Продолжал надеяться на лучшее. Думал, что, наверное, есть план большой, стратегический, общероссийский. И в какой-то момент тебя как резидента выдернут и скажут: все, старик, давай, начинай работать, Владимир Владимирович в тебе нуждается. А он все не нуждается и не нуждается. И потом, когда тот президентский срок его прошел, новые выборы, и там уже новых доверенных лиц выбрали. И все. Так что самые яркие впечатления, которые остались у меня от всего этого дела, – это то, что я был на инаугурации. Я стоял в толпе тех людей, мимо которых он по дорожке этой идет. Мне, правда, не очень понравилась суета, там охраны было много. После всего этого мероприятия народ задерживался, а я ушел. Вышел из Кремля, пошел по пустой Красной площади, никого не было возле ГУМа, спустился на Манежную площадь, и там никого нет. Как и на Тверской. Там, где всегда тысячи людей, было пусто! Ты идешь по пустой Москве. Это было еще одно сильное впечатление.
– Вскоре после этого началось обострение отношение с Украиной, аннексия Крыма, война на Донбассе. Как вы к этому относились?
– Я тогда был идейным сотрудником ГТРК "Южный Урал" и предпочитал не комментировать эту тему. Но внутри считал произошедшее Украине (Майдан) справедливой, правильной вещью. Конечно, жалко, что там кровь была, жаль, что было именно так, что все это в ненависть взаимную превратилось. Но иначе такую власть было не сдвинуть. Сама идея того, что из-за народного протеста предыдущий президент ушел, – это было круто. Что касается Крыма, мне было все равно, исторически это запутанная история, его от Турции все-таки освободил российский князь. Так что я в это не лез, потому что не понимал об этом ничего, да и не был в Крыму ни разу.
– То есть на ваши политические взгляды эта ситуация никак не повлияла?
– Нет. Я довольно четкий человек: если принимаю решение, отрабатываю его и иду по тому пути, который считаю правильным. Протест против того, что сейчас происходит в стране, возник у меня, когда начала раскручиваться история с голосованием 1 июля. Потому что она была предельно циничная. Нас, доверенных лиц, использовали как массовку, а теперь в роли массовки оказалась вся страна. Я понял, что отрабатывается та же модель. Цель была понятна – провести "обнуление". Упаковывается в кучу всяких бантиков вроде заботы о животных, о семье, еще о миллионе чего-то. Придумывается совершенно технологичная история, при которой проходит только тот вариант, который нужен авторам. Все остальное просто внаглую игнорируется. Но я подумал: может, я чего-то не понимаю? Я создал на YouTube канал "Позиция оппозиции", пригласил Ярослава Щербакова из "Яблока", и мы стали с ним делать раз в неделю прямые эфиры. Я был за кадром, обеспечивал техническую сторону. Обсуждали политическую повестку, много говорили о поправках. На работе об этом, разумеется, никому не рассказывал. Я хотел разобраться для себя. Чтобы можно было спокойно продолжать работать на госканале, если бы вдруг оказалось, что вся кампания против голосования лживая. У меня, в конце концов, семья, ипотека, я не сумасшедший. И мне эти эфиры помогли сформулировать вопросы. Почему плебисцит, а не референдум? Понятия плебисцит нет в законе: что хочешь, то и вороти. Почему взяли миллион поправок и упаковали в один конверт? Хотя по закону за каждую надо голосовать отдельно. Мы обсуждали, например, то, что Пиночет в свое время то же самое хотел сделать. У нас получается ровная калька с Пиночета. Он пытался "обнулиться", еще какое-то дикое количество лет быть у власти. Но народ сказал нет, и все кончилось тем, что он отошел от власти, а потом был подвергнут суду.
Они были очень напряжены, тут же пробили, что я на "Вестях" работаю, решили, что я провокатор
– Как вы оказались волонтером "Открытой России"?
– 1 июля я решил ехать в Москву, так как у нас здесь вообще никакой движухи на эту тему не было. Я узнал, что "Открытая Россия" набирает людей на экзитполы в рамках их кампании "Нет". Связался с ними, они были очень напряжены, тут же пробили, что я на "Вестях" работаю, решили, что я провокатор, что я буду делать сюжет-расследование. Я тогда просто прилетел в Москву и пришел к ним в офис. Они мне дали два участка, и мы с еще одним волонтером стояли на выходе из двора этой школы и спрашивали у людей, как они голосовали. Стояли весь день, должны были спрашивать каждого пятого. Около 10 процентов ответить отказались, а остальные поделились пополам: 45 процентов за поправки, 45 против (согласно официальным данным, на этих участках за поправки проголосовало 63,5% и 60% .– Прим. РС). Те, кто голосовал против, как правило, объясняли, что это из-за "обнуления". Вечером "Открытая Россия" объявила сбор на Пушкинской площади, я туда приехал и дал комментарий Радио Свобода – ко мне подошли ваши коллеги, потому что я был в фирменной футболке, которую выдали перед экзитполами в "Открытой России". Я озвучил цифры по своим участкам. Вернувшись в Челябинск, я познакомился с местными активистами движения "Нет", стал делать трансляции – сначала скрывался, но потом понял, что это бесполезно. Да и в компании работать противно стало. И я начал вести трансляции открыто.
Ты знаешь, что этот канал работает против государства, а ты работаешь на государственном телевидении!
– Трансляции чего?
– В частности, "Открытая Россия" собирает сейчас подписи под обращением в Конституционный суд, чтобы признать итоги голосования нелегитимными. Я дважды делал стримы с этих акций, показывал, как собирают подписи, что люди об этом думают? После первой же трансляции, которую я уже провел на своем личном канале, меня вызвала руководитель. Я пришел, меня попросили оставить в приемной телефон – по-моему, это общепринятая практика сейчас в любой компании, когда заходишь к начальству. Меня спросили: что ты творишь? Дескать, мы тебя выкормили, выпестовали, дали тебе карьеру, а ты нас так подставляешь! Всей компании за это сейчас прилетит! Покайся и откажись от этой затеи. Мне даже дали понять, что московское руководство телекомпании потребовало, чтобы я прекратил эту деятельность, но я в этом сомневаюсь. Я понял, что информацию на меня собирали давно. В этом частном разговоре руководитель вспомнила и мой ютьюб-канал, где я работал за кадром – они знали, но молчали. И интервью Радио Свобода – оказывается, они его видели. Очевидно, никакого отклика в регионе оно не имело, поэтому изначально мне никто ничего не сказал. А поскольку я начал активно действовать, тут уже оказалось, что я не должен был давать комментарий Свободе, будучи журналистом госканала. Потому что это "ангажированное СМИ". "Ты знаешь, что этот канал работает против государства, а ты работаешь на государственном телевидении! Ты должен был или отказаться, или как минимум предупредить руководство, ты этого не сделал, в результате полетят сейчас головы!" Когда я сказал, что не стану извиняться и отказываться от своей позиции, меня попросили написать заявление об увольнении. Я отказался. Тогда мне на следующий день объявили, что на мое место берут другого журналиста, который будет делать интервью. А меня увольняют, потому что в моих услугах не нуждаются. По идее, я должен был еще две недели отрабатывать, но, само собой, никто меня не позвал. Из всех рабочих чатов меня удалили. Теперь я вполне свободен. В прошлую субботу поехал снимать, как задерживают в центре Челябинска людей на акции в поддержку Хабаровска. Одного мужика скрутили за то, что он курил. Женщина-реквизитор из драмтеатра пришла с маленьким листком, на котором было написано "Разыскивается Фургал", постояла и ушла. Потом ее три оперативника задержали на выходе из театра.
– Зачем вам все это? Была стабильная работа, имя в городе…
– Стыдно. Реально стыдно за то, что мы сейчас делаем. Я пришел в эту компанию в 1998 году, мы учились в школе BBC, тогда компания декларировала принципы международной журналистики, что СМИ является конструктивной оппозицией власти, защитником граждан. Мы так и работали. А потом начали закручивать гайки, и теперь мы "государственный канал, который декларирует позицию государства". Я сейчас сотрудник, менеджер, чиновник, пиарщик государства, но не журналист! Это не мое. В следующем году мне будет 50 лет, и стыдно как-то во все это играть. Все эти социальные статусы уже никуда не упираются, хотелось быть честным! Я помню последние годы совка – при Брежневе, Андропове, Черненко. Мы фарцевали, на заводах все воровали, что можно было унести. Вот это мерзкое ощущение, когда народ против государства, кто у кого больше украдет – оно было! И если Владимир Владимирович останется, то через 5–10 лет это же и будет! Тот же прогнивший совок! И мне страшно от этого, от того, что моей дочери придется взрослеть в таких условиях. И потом, почему я не имею права давать интервью? Почему не могу иметь гражданскую позицию?! Я решил, что буду активнее – по крайней мере, займусь трансляциями, интервью. Я смогу воевать с ними открыто – снимать, как винтят людей, как собирают голоса. А на хлеб себе заработаю.
– То есть, даже если бы ваша руководитель вас не вызвала, вы бы все равно ушли?
– Дело не в ней. Она глубокий профессионал, мы расстались, желая друг другу здоровья и счастья. Просто она работает в системе, которая обслуживает диктатора. Поэтому рано или поздно мне бы пришлось выбирать: ГТРК или право быть журналистом. Но после того, как я перестал скрываться в своих трансляциях, меня в любом случае уволили бы, я это понимал. Мне просто было интересно: как со мной будут разговаривать, что мне скажут? Меня уволили после трансляции со сбора подписей – мероприятия, которое никто не разгонял. Я делал опрос – это классика журналистики! И после этого меня выкинули.
– На тех участках в Москве, где вы дежурили во время экзитполов, ЦИК насчитал 63,5 и 60% поддержки поправок. По вашим ощущениям, насколько итоги голосования легитимны и корректны?
– В законе не было никакого регламента, определяющего процедуру. То, что происходило в течение недели, предшествующей 1 июля, – это была история, которая превращает страну в какую-то затрапезную державу, в которой можно до смерти править одному человеку. Меня возмутило то, что придумали какую-то совершенно нелепую систему голосования на коленках и из нее делают выводы о том, что Владимир Владимирович "обнулен" и может быть еще два раза президентом. Когда нет регламента, делай что хочешь! И вбросы – я уверен – были.
– Что изменилось в вашей оценке Путина с момента его инаугурации в 2012 году?
– Тогда я смотрел на него как на умного человека. Он остается умным человеком, но это тот человек, который угробит страну. Из-за того, что он решил так долго быть руководителем, он превратит Россию в совок в самом худшем его проявлении. 1 июля мы угробили страну – вот это страшно.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: