Коронавирус в России: смерти, которых нет

"Если бы кто-то не решил, что нам нужно рассказывать всему миру о рекордно низкой смертности от коронавируса, то реальными российскими цифрами можно было бы почти гордиться. Вместо этого мы решили, что у нас летальность будет 1 процент, и начали угрожать журналистам", – говорит кандидат физико-математических наук, доцент МГУ и Высшей школы экономики Михаил Тамм, который внимательно следит и анализирует российскую статистику о распространении нового коронавируса и смертях от COVID-19.

Споры о том, занижает ли Россия свои статистические данные, не утихают, став причиной международного политического скандала: МИД грозит санкциями зарубежным изданиям, которые посвящают статьи этой теме и позволяют себе усомниться в правдивости официальных российских данных. Тем временем в Москве власти фактически признали, что не включают в число умерших от COVID-19 около 60 процентов тех, у кого он был выявлен. А по словам министра здравоохранения Дагестана, на несколько десятков смертей от коронавируса приходится почти 700 смертей от "внебольничной пневмонии". О новых историях, когда умершим вопреки клинической картине не указывали COVID-19 как основную причину смерти, становится известно почти каждый день.

Можно ли в этих условиях извлечь какую-то пользу из российских официальных данных о распространении инфекции? Позволяют ли они понять, каким образом развивается эпидемия и идет ли она на спад? И как на российском фоне выглядит статистика из других стран? Об этом и о многом другом в интервью Радио Свобода рассказывает кандидат физико-математических наук, доцент МГУ и ВШЭ Михаил Тамм, который пристально следит за доступными официальными данными о распространении коронавируса в России.

"Эти люди не умерли бы, если бы не болели COVID-19"

– Вопрос о том, как подсчитывают в России смерти от коронавируса, вышел в политическую плоскость, речь идет чуть ли не о высылке журналистов, чьи издания позволили себе усомниться в российской статистике. Есть ли какие-то основания у российских властей так реагировать на это? И есть ли на самом деле странности в российской статистике, связанной с коронавирусом?

– Понять такую нервную реакцию сложно: издания, которые внезапно попали под этот удар, не проводили никаких собственных подсчетов, они перепечатали то, что является официальной информацией, а также рассказали о вещах, о которых уже давно известно и без них. Существует три особенности российской статистики смертности.

Во первых, у нас существует несколько искусственное разделение на так называемых "умерших от COVID-19" и так называемых "умерших с COVID-19", то есть не все люди, которые имеют диагноз "коронавирус" и умирают, записываются как умершие от коронавируса, и таким образом не учитываются официальной статистикой. Это спорный подход: из данных регионов, которые полностью публикуют статистику по обоим показателям, мы видим, что разница больше двукратной, то есть больше половины людей, умирающих с этим диагнозом, в статистику не попадают.

Как нам объясняют, этим людям сделали патологоанатомическое исследование, которое показало, что они умерли от чего-то другого. Люди с такой скоростью умирать от чего-то другого, конечно, не могут, потому что получается, что у этой группы летальность примерно в 20–30 раз больше, чем была бы у здоровых людей с той же самой возрастной структурой. Когда Департамент здравоохранения Москвы признался, что более 60% больных с коронавирусом в статистику смертей не попали, он уточнил, что заражение коронавирусом в их случае послужило лишь катализатором развития каких-то других заболеваний. Слово "катализатор" здесь означает, что эти люди не умерли бы, если бы не болели COVID-19, поэтому я не понимаю, почему этих людей не надо включать в статистику.

Но это еще самая невинная история: по крайней мере у нее есть хоть какие-то объяснение, и по этим данным можно сделать более-менее точные оценки того, насколько занижена смертность. Дальше начинается то, что мы видели на днях в Дагестане, когда выходит тамошний министр и говорит, что у него на 30 официально умерших от коронавируса есть еще 700 умерших с внебольничными пневмониями, про которых он думает, что это коронавирус, но подтвердить этого не может. Такая же история и в Санкт-Петербурге, и хотя там разброс между этими числами несколько меньше, в этом городе смертность от невыявленного коронавируса, по-видимому, тоже существует и во много раз превышает официальную.

Третья особенность российской статистики заключается в том, что есть регионы, где смертей от COVID-19 слишком мало, чтобы делать какие-то выводы, но статистика по заболевшим просто рисуется, и тогда их данные по смертности тоже не вызывают никакого доверия. Можно отметить еще, что в последние несколько суток смертность в Москве немного подросла, и внезапно на такой же порядок уменьшилась смертность в регионах – складывается ощущение, для того чтобы в целом по стране оставаться на уровне 90 с чем-то человек в день.

Подводя итог, можно сказать, что есть несколько факторов, но лишь один из них, о котором открыто написали московские власти, позволяет оценить, насколько велико занижение.

"Реальными российскими цифрами можно было бы почти гордиться"

– Становится ли российская статистика более похожей на статистику смертей от COVID-19 в других странах, если сделать поправку на это занижение?

– Я все больше убеждаюсь в том, что ни о какой "российской" статистике говорить не могу, а могу говорить только о статистике отдельных регионов. Есть регионы, про которые понятно, как там идет подсчет и какие в нем есть ошибки, а есть регионы, где все рисуется от начала и до конца, поэтому сказать что-то про сумму их показателей довольно сложно. Если мы говорим про Москву, у нас получается примерно 140 тысяч выявленных больных. Если применить к этому тот "коэффициент", о котором пишет Мосгорздрав, прибавить те самые 60%, то получится примерно 4000 умерших. По международным меркам это относительно невысокий показатель. Отчасти он связан с тем, что мы сравнительно недавно вышли на плато, с другой стороны, в Москве довольно неплохая определяемость инфицированных.

Если мы будем сравнивать Москву с Италией или Великобританией на пике эпидемии, то в Москве, безусловно, выявлена более значительная доля заболевших. И в Италии, и в Великобритании была осознанная политика: если вам не совсем плохо, вы должны были сидеть дома и не ходить ни за какими тестами, чтобы не перегружать систему здравоохранения. Поэтому и в Италии, и в Великобритании, и во многих других странах была огромная недоопределяемость заболевших. Если сравнивать с Германией, где определяемость была более полной, то Москва чуть-чуть отстает по смертности, но в пределах разумного. Если взять цифры, официально названные в Дагестане, – 13 тысяч заболевших и 700 умерших, включая умерших от внебольничной пневмонии, это тоже довольно правдоподобные цифры в сравнении с другими странами.

То же самое и с другими регионами, по которым есть понятная статистика, то есть в России у коронавируса действительно невысокая, но более-менее нормальная по международным меркам летальность. Если бы кто-то не решил, что нам надо рассказывать всему миру о рекордно низкой смертности от коронавируса, то реальными российскими цифрами можно было бы почти гордиться. Вместо этого мы решили, что у нас летальность будет 1%, и начали угрожать журналистам.

– ВОЗ рекомендует отдавать приоритет COVID-19, когда речь идет об учете смертей людей, имевших другие сопутствующие заболевания или другую причину, непосредственно приведшую к смерти. Правильный ли это подход с точки зрения статистики, ведь его тоже подвергали критике? Действительно ли статистика, сформированная по такому принципу, позволит лучше понять механизмы распространения вируса?

– Собранная в соответствии с этим принципом статистика дает более объективное представление о ситуации. Это хорошо видно на примере Москвы. У вас есть 140 тысяч заболевших. 10 дней назад было примерно 100 тысяч. Из них умерли, как следует из данных Департамента здравоохранения, около 4000 человек. Им сделали патологоанатомический анализ и в 1580 случаях опознали как умерших именно от коронавируса, а еще примерно 2400, то есть около 60% – как умерших от других заболеваний. Возрастная структура заболевших примерно такая же, как возрастная структура Москвы в целом, то есть это не какие-то аномально пожилые или больные люди, средний возраст – меньше 45 лет.

Если у вас нет пандемии, вы можете ожидать, что за месяц из этих 100 тысяч умрет человек 80, это следует из исторических данных по смертности. А у вас умерло от заболеваний, якобы не связанных с коронавирусом, 2400 человек. Это примерно в 30 раз больше, чем должно было бы быть у этой группы людей за единицу времени, равную одному месяцу. Считать, что эти смерти никак не связаны с тем фактом, что люди болели коронавирусом, неправильно. Какое-то совсем небольшое число таких людей, безусловно, среди них есть, но подавляющее число таких смертей не случились бы, если бы люди не были инфицированы коронавирусом.

Для нас как общества это важный фактор оценки серьезности эпидемии. Поэтому такие смерти, конечно, надо учитывать, и подход ВОЗ разумен – особенно в ситуации, когда невозможно быстро провести детальный анализ причин, а также потому, что мы еще не вполне понимаем, как работает болезнь и какие органы она поражает.

"В Москве все происходило так же, как в других крупных городах мира"

– 17 апреля вы сделали прогноз распространения коронавирусной инфекции в Москве. В нем рассматривалось два сценария – "ничего не делать" и "вводить карантин". Во втором случае получалось, что ограничительные меры можно будет ослабить уже в середине июня. Сейчас прошел ровно месяц с момента построения вами этих моделей. Сбывается ли ваш прогноз?

– У этого прогноза есть довольно серьезный недостаток: я в нем довольно решительно написал, что введенный карантин не работает, а оказалось, что я был неправ и карантин работал достаточно неплохо, просто скорость попадания данных в официальную статистику была очень медленной. Настолько медленной, что даже 17 апреля мы еще не могли увидеть в статистике последствия введения карантина 30 марта. Прошло еще несколько дней, и примерно с 20 апреля стало видно, что эффект от введения ограничений есть, просто задержка данных составила примерно 3 недели. Задержка на всех этапах сбора статистики столь велика, что мы узнаем о положении дел с очень большим запаздыванием.

Сейчас ясно, что в момент, когда вводился карантин, 30 марта, ситуация с заболеваемостью уже была очень плохой, в отличие от того, что мне казалось на тот момент. Меры, введенные в конце марта и начале апреля, даже несмотря на катаклизм, который государство устроило с пропусками в московском метро, по-видимому, все же позволили остановить бурный экспоненциальный рост заболеваемости. Сейчас мы даже, возможно, находимся на стадии некоторого спада. В Москве все происходило примерно так же, как в других больших городах мира: введены карантинные меры, они работают, но для того чтобы снимать карантин, нужно дождаться двух вещей. Во-первых, дождаться достаточного снижения заболеваемости, а во-вторых, научиться контролировать эпидемию другими способами. Совсем она никуда не уйдет, так что если вы снимаете карантин, нужно научиться с ней как-то жить.

– Многие обратили внимание на то, что Владимир Путин объявил о начале постепенного смягчения ограничительных мер на самом пике заболеваемости. За эту несвоевременность президента подвергли жесткой критике, указав на то, что такое не пришло в голову ни одному их мировых лидеров. С другой стороны, вы говорите, что в Москве эпидемия уже идет на спад. Кто же прав?

– Во-первых, Путин все же не уникален в этом: президент США Дональд Трамп сделал то же самое, он начал говорить о необходимости снятия карантина еще до того, как его страна прошла пик новых заболеваний. Это не значит, что это хорошее решение. Меня больше волнует то, что статистика ухудшается, особенно в российских регионах. Такое ощущение, что люди посмотрели на Краснодарский край и Курскую область, где ежедневное число заболевших явно нарисовано, и решили – "значит так можно". Это значит, что мы меньше и меньше знаем, что на самом деле происходит в России с коронавирусом. Из-за отсутствия реальных данных приходится говорить с большой осторожностью, но в принципе да: думаю, что для многих регионов снятие ограничений происходит рановато и это может быть чревато очень неприятными последствиями.

"Карантин обеспечит вам отсутствие катастрофы"

– Насколько вообще эффективен карантин, на ваш взгляд? Про это тоже много спорят, указывая на Швецию, например. Власти Великобритании ввели карантин, основываясь на прогнозе Имперского колледжа Лондона, который говорил о 500 тысячах смертей в случае, если карантин не будет введен. Это нормально, что такие меры, как карантин принимаются на основе математических моделей?

– Мы знаем, что карантин работает. Он выполняет задачу подавить резкий рост заболевших, и ничего лучше пока в этом смысле не придумано. Ни одна из стран мира из тех, кому небезразличен уровень смертности своего населения, включая пресловутую Швецию, не пытается развить у своих жителей "групповой иммунитет". Кто-то пытается подавить заболеваемость другими мерами, не используя карантин.

В Швеции есть множество специфических для нее факторов, начиная от высокого уровня доверия населения властям и заканчивая большим количеством домохозяйств, состоящих из одного человека. Эти факторы позволяют ей надеяться, что она сможет справиться с эпидемией, не вводя жесткий карантин. Полного краха там действительно не происходит, но в смысле подавления эпидемии Швеция показывает гораздо худшие результаты, чем ее соседи. Возможно это компенсируется меньшим ущербом для экономики, но тут я судить не берусь. Полностью остановить вирус без карантина тоже возможно, и если Швеция пока не показала этого на своем примере, то Тайвань и Южная Корея с этой задачей успешно справились.

Другое дело, что далеко не любая страна может этого добиться, и уж тем более не любая страна может этого добиться "по щелчку пальцев", когда происходит взрывной рост случаев инфицирования. Если у вас на глазах происходит вспышка, причем вы понимаете, что данные запаздывают и большую часть происходящего вы просто не видите, если у вас при этом нет южнокорейских возможностей тестирования, отслеживания всех контактов и так далее – вам в этот момент не остается ничего другого, кроме как устраивать карантин. Это единственное простое и действенное решение, которое в такой ситуации обеспечит вам отсутствие катастрофы через две недели.

С другой стороны, вечно сидеть в карантине невозможно, у вас людям будет просто нечего есть. Карантин вводят не для того, чтобы навсегда в нем остаться, а чтобы за это время подавить вспышку и научиться справляться с эпидемией другими методами – массовым тестированием, индивидуальными средствами защиты, отслеживанием и изоляцией контактов. Карантин является важным необходимым этапом в этой системе, но он не является ответом на все вопросы. Моделирование Имперского колледжа Лондона, на мой взгляд, было вполне дельным и качественным.

– Спрогнозированная этим моделированием цифра в полмиллиона смертей в Великобритании при условии отсутствия карантина не кажется вам сейчас завышенной и алармистской?

– Нет, не кажется. Можно придумать несколько причин, по которым эта цифра могла бы быть меньше, но я могу вам назвать и несколько факторов, которые могли бы ее увеличить. Слава богу, чистый эксперимент мы уже не проведем и не узнаем, что было бы, если бы Великобритания не ввела карантин. С другой стороны, у нас есть страны, которые, по-видимому, совершенно не справляются с эпидемией, в частности, некоторые страны третьего мира.

Если по каким-то из этих стран мы в итоге сможем получить данные об избыточной смертности в период эпидемии, тогда мы сможем оценить, как она развивается при отсутствии каких бы то ни было ограничительных мер со стороны властей. Хотя на самом деле все стараются принимать какие-то карантинные меры, даже такие страны, как Эквадор или Нигерия, в которых, судя по всему, ситуация довольно плохая. Что было бы совсем без карантина, определить будет очень сложно.

"Следующий этап – отслеживание отдельных вспышек"

–​ Вы уже упомянули о тестировании в Южной Корее. Насколько такой показатель, как число выявленных носителей вируса, важен для понимания картины развития эпидемии, учитывая, что тесты далеки от совершенства, а число выявленных носителей напрямую связано с объемом тестирования?

– Абсолютное число выявленных случаев само по себе довольно бесполезно, по крайней мере для сравнения стран друг с другом, потому что в разных странах очень разная ситуация с тестированием. Полезна динамика этого показателя внутри той или иной страны: вы видите, что у вас делается примерно одно и то же число тестирований по одним и тем же правилам, а число выявленных носителей вируса растет или, наоборот, падает, и из этого вы делаете какие-то выводы. Кроме того, если у вас есть данные, как тестирование меняется с течением времени, вы можете делать на это какие-то поправки. Динамика новых заражений дает вам возможность понять, как развивается заболеваемость, вернее, как она развивалась две-три недели назад – потому что от момента, когда человек заражается, до момента, когда он попадает в статистику, если он туда попадает, проходит от 12 до 20 дней.

– Еще один важнейший показатель – это "базовое репродуктивное число", сколько человек в среднем успевает заразить один инфицированный. Цель карантина – снизить это число так, чтобы оно было меньше единицы. Как оно высчитывается?

– С помощью изучения все той же статистики. И здесь мы возвращаемся к главной теме нашего разговора: если у вас испорченная статистика, то вы ничего высчитать не сможете. Если какая-никакая реальная статистика у вас есть, то надо смотреть на динамику заболеваемости. Можно для этого использовать и статистику смертности, она обычно лучше и не зависит от объема тестирования.

По опыту ряда зарубежных стран, очень хорошим показателем для выявления этого числа может быть ежедневная статистика госпитализаций, которую, увы, публикуют не все российские регионы. Впрочем, статистика госпитализаций также опаздывает примерно на две недели от момента, когда люди заразились. Какое у вас репродуктивное число сегодня, вам никто не скажет, а если скажет – этот человек введет вас в заблуждение. Какое репродуктивное число было у вас 2–3 недели назад, можно вычислить, анализируя статистику.

–​ То есть когда власти Чехии, например, говорят: "Репродуктивное число стало меньше единицы, снимаем карантин", они имеют в виду, что оно стало таким уже давно?

– Да, это и имеется в виду. К тому же мы видим, что репродуктивное число в Чехии стабильно держится ниже 1 довольно долго, так что вроде бы нет оснований ожидать, что в последние две недели в этой самой "слепой зоне", которую вы не видите в статистических данных, оно вдруг внезапно подскочило.​

– В Германии базовое репродуктивное число сначала удалось снизить так, чтобы оно было меньше единицы. После снятия некоторых ограничений оно снова выросло. Можно ли уже делать выводы о том, как сказалось ослабление карантина на ситуации в тех или иных странах?

– Если заболеваемость довольно низкая, как в той же Чехии, то мы уже переходим к отслеживанию отдельных вспышек. Вероятность, что власти где-то за кем-то не уследят, довольно велика. Подобное недавно произошло в Южной Корее, в Сеуле, где закрывали ночные клубы после того, как один человек посетил несколько заведений и заразил как минимум 40 человек. Подобное может и, без сомнения, будет происходить и в будущем.

– Можно ли уже судить о том, как снятие карантина, пусть и осторожное, сказалось на странах, которые стали до этого эпицентрами болезни, например, на Италии или Испании? В Италии буквально на следующий день после первых послаблений сотни людей высыпали на улицы, особенно молодежь в крупных городах на севере страны, таких как Милан.

– Здесь двух недель мало, чтобы что-то сказать. И в Италии, и в Испании заболеваемость по сравнению с пиком снизилась очень сильно. Объемы тестирования там остаются высокими. Власти этих стран накопили за время эпидемии большой опыт, и ясно, что они сейчас очень внимательны и осторожны, так что есть надежда, что они смогут удержать ситуацию. Активное общение молодежи друг с другом, да и вообще людей, вещь, конечно, рискованная. С другой стороны, все понимают, что люди два месяца просидели взаперти, и обвинить их в том, что им тут же захотелось пообщаться друг с другом, сложно. Вопрос в том, удастся ли теперь властям этих стран вовремя "поймать" новые вспышки.