«Красные линии» конфликта

Елена Богатыренко выросла в Крыму, сделала успешную карьеру в Киеве, и до 2014 года по несколько раз в год приезжала на полуостров, где живет ее мама и похоронен отец. Однако после аннексии Россией Крыма и начала войны на Донбассе общение с мамой усложнилось. Какое-то время Елена даже не могла заставить себя позвонить маме. Однако потом приняла тяжелое решение поехать в Крым.

Психологи, специализирующиеся на теме вооруженных конфликтов, говорят: из-за разных политических предпочтений общество способно расколоться на два порой непримиримых лагеря. Этот раскол усиливают дезинформационные кампании, ставшие одним из видов воздействия на людей во время «гибридных войн». Российская аннексия Крыма и оккупация отдельных районов Донбасса стали шоком для украинцев и разделили общество, в том числе и семьи. Поддерживать связь мешают не только кордоны и блокпосты, но и внутренние границы: собственные «красные линии», возникшие из-за разногласий в оценке произошедшего. Можно ли в таких случаях возобновить диалог, есть ли точки соприкосновения между людьми на восьмом году вооруженного конфликта, и что говорят об этом по обе стороны административной границы Крыма и Херсонской области, читайте в материале Крым.Реалии.

Болезненный разрыв в отношениях произошел летом 2014 года, когда Елена Богатыренко в телефонном разговоре с мамой упомянула катастрофу военно-транспортного самолета Ил-76 , сбитого российскими гибридными силами при заходе на посадку в Луганский аэропорт. На борту находились 49 человек: 40 украинских десантников и девятеро членов экипажа. Все они погибли.

– Для меня это было одним из самых болезненных событий, потому что это был экипаж из Мелитополя: там стояли самолеты, которые в свое время ушли из Джанкоя. Вполне возможно, что это был экипаж, который знал моего папу, там могли быть друзья моей мамы. Но когда я заговорила об этом с мамой, она сказала: «А зачем они вообще туда летели?» Для меня это стало моментом срыва, мы очень поругались.

«Они на другой стороне»

По словам Елены, это был не первый тяжелый разговор с мамой: как и другие крымские родственники, она с воодушевлением восприняли российскую аннексию полуострова.

– Они на другой стороне: не просто приняли естественный ход событий, а были очень сильно за. Мама в 2014 году сказала мне, что ей повысят пенсию и она сможет меня содержать. Я в то время была уверена, что Россия не остановится на Крыме. Пыталась объяснить ей, что пенсия не поможет, если в результате российских военных действий я потеряю работу в Киеве. Для меня все было гораздо страшнее. Но мама приняла известие о «присоединении» Крыма с радостью. Я не понимала: как она может быть не на моей стороне, ведь я – ее дочь! Как она может говорить о других людях, а не о том, чего хочу я?

Мать и дочь не общались несколько месяцев. Однако в октябре 2014 года Елена Богатыренко решила поехать в Крым: приближался день рождения мамы. Это решение, да и сама поездка дались непросто – по словам Елены, дело не только в сложностях пересечения административной, а по сути – фактической границы с Крымом, но и в том, что стало все сложнее находить «нейтральные» темы для общения.

– Мама уже в том возрасте, когда ее может не стать. Я пыталась убрать болезненную тему, говорить о погоде, внуке, здоровье. Но это невозможно: какую тему не затронь, все равно становится больно. Например, я завожу разговор о сыне и понимаю, что мама не видела внука семь лет. Он в Крым не ездит, а она не может в силу возраста приехать к нам. И мне становится больно, потому что она видела внука, когда он заканчивал школу, а он уже закончил институт.

Елена старается навещать маму в Крыму раз в год. По ее словам, это не похоже на отпуск или прежние поездки «до войны». Прохождение админграницы сопровождается досмотром личных вещей и опросами российских силовиков, а российские флаги на улицах родного города не дают погрузиться в воспоминания детства.

– Когда я приезжаю в Крым, то общаюсь с мамой, хожу на кладбище проведать папу и наблюдаю, как изменилась жизнь. С каждым годом мне все меньше хочется поехать дальше – к морю, в горы, к друзьям. Мы общаемся с родственниками, обмениваемся новостями. Но вопрос Крыма стал для меня ключевым: сразу видно какой ты человек, какое у тебя мировоззрение. Мама любит меня, но у нас всегда были непростые отношения: она работала директором школы, ей важно, чтобы дети слушались, а я – непослушная. И в ситуации с Крымом я «непослушная». Поэтому она никогда не признает мою позицию, не признает, что была не права, и это моя самая большая боль.

«А вам кажется, что украинцы понимают крымчан?»

Крымчанка, просившая не называть ее имени из соображений безопасности (ее имя известно редакции) рассказывает: она продолжает жить на аннексированном полуострове и надеяться, что ни пандемия, ни политическая ситуация не помешают приездам детей, которые живут в небольших городах Украины и России. Произошедшее на отношениях в семье никак не отразилось, хотя сыну стало намного тяжелее приезжать из-за границ и пандемии.

А вот на взаимопонимании между людьми, не связанными кровными узами, по словам крымчанки, аннексия не просто отразилась, с прошлась катком. Особенно это заметно в социальных сетях и медиа: находясь в Крыму, читать их порой бывает тяжело.

– Вот вы в Крыму. Читаете украинские СМИ, фейсбучики и все такое. Лично вам кажется, что украинцы понимают крымчан? Не понимают, или понимают по-разному. Кто-то думает, что те, кто остался в Крыму, продажные сволочи. И мне с ними легко поспорить, только спорить они почему-то не хотят. Кто-то говорит: так вы выходите на митинг, протестуйте (ха-ха, так посадят же по российским законам). Відповідно спілкуюся я, по більшості, з тими, хто виїхав з Криму – вони усе розуміють.

Она вспоминает:
– Самое сильное впечатление от 2014 года – меня обманули за мои же деньги. Всю жизнь я придерживалась законов, платила налоги и думала, что это контракт с моей страной, которая в случае чего меня защитит. Случай нарисовался – и все: менты сдали оружие, прокуратура перековалась в российскую, депутаты перешли на сторону России. Все, кто жил на наши налоги и должен был нас защищать, послали на фиг население Крыма. Возникали ли мысли об отъезде? Скорее, нет. Я задам вопрос: Крым – это Украина? Так зачем я должна уезжать из Украины в Украину? Мне нравятся это место и климат, мне много лет, я не готова к перемене места жительства. Если все украинцы выедут из Крыма – это улучшит ситуацию?

По словам крымчанки, на улицах крымских городов до сих пор можно услышать украинский язык. Рассказывая об этом, она и сама плавно переходит на мову.

– Вот идешь, а рядом бабушки разговаривают українською. Кажу: «Дякую, що вас чую». Всміхаються і кажуть: «Так то ж наша рідна мова!» Це так зворушливо…

Жительница Крыма признается: особенно удручает российская пропаганда на полуострове и запрет украинских медиа. О жизни на материковой Украине ей рассказывают знакомые, уехавшие из Крыма, но не у всех крымчан сохранилась такая возможность за прошедшие годы.

– Люди в Крыму знают об Украине только из российской пропаганды, или не знают вообще. На российском телевидении (а другого здесь нет), в интернете, в соцсетях на Украину льются бочки дерьма. И когда слушаешь только это, рано или поздно в мозгу откладывается: «Украина – сволочь».

По ее словам, среди крымчан есть те, кто вообще не поддерживает связь с материковой Украиной, и относится к происходящему с равнодушием. Но в большинстве жители Крыма нуждаются в общении с людьми, живущими на материковой Украине, и стараются разными способами поддерживать связь.

Эта потребность проявляется по-разному: дружеское общение, необходимость передать в Крым лекарства, оформить какие-то документы. А еще – быть услышанными теми, кто остался по ту сторону административной границы.

Точки соприкосновения и принцип «Разделяй и властвуй»

Психолог, профессор Государственного университета Илии (Грузия) Джана Джавахишвили, которая на протяжении многих лет работает с людьми, пострадавшими в результате конфликтов, участница миротворческих инициатив на Кавказе, отмечает: людям свойственно заблуждаться, особенно если они находятся под влиянием пропаганды и потеряли возможность мыслить критически. А это, в свою очередь, усиливает раскол общества.

По ее словам, опыт Грузии показывает, что из-за политических предпочтений общество может расколоться на два порой непримиримых лагеря. Психолог вспоминает, как в результате военного путча пост президента Грузии занял Эдуард Шеварднадзе, а избранный путем выборов первый президент страны Звиад Гамсахурдия был изгнан вместе со своими сторонниками и позднее убит.

– Тогда словно злой волшебник прошел по стране: общество разделилось на так называемых звиадистов и шеварнадистов. На этом фоне случилась гражданская война: грузины убивали друг друга, семьи распадались. Были семьи, члены которых по 5-10 лет не разговаривали друг с другом, живя в одной квартире. Пошла цепная реакция, разрыв общества. И я могу себе представить, что сейчас, когда Россия декларирует: «Крым наш», а часть украинских граждан поддерживают эту позицию, то второй стороне, которая считает, что Крым – это Украина, сложно принять это. Такое разногласие может способствовать распаду семей. Это очень сложная ситуация.

Джана Джавахишвили имеет опыт общения с семьями, пострадавшими во время грузино-абхазского, грузино-осетинского, армяно-азербайджанского конфликтов. По ее словам, проблема отчуждения в таких в семьях актуальна, особенно если речь идет о смешанных браках. Рассказывая о разделении семей в результате этнических конфликтов, Джана Джавахишвили подчеркивает: это последствия политики СССР.

– В начале 2000-х английские эксперты, анализируя межэтнические отношения в Грузии и бывшем СССР, говорили нам о «детонаторах», заложенных советским режимом. Вот эти «детонаторы» и взорвались в конце восьмидесятых – начале девяностых. Например, Абхазская автономная республика в составе Грузии: во времена СССР там были льготы – то для абхазов, то для грузин. Создавалось соперничество между двумя народами. Но там жили очень гибкие семьи: чтобы не терять льготы, они часть детей записывали абхазами, а часть – грузинами. Я работала с одной из таких семей: на фоне конфликта это переросло в драму, если хотите – в трагедию, потому что вынужденно перемещенные лица из Абхазии после изгнания не имели возможности приезжать на родину и общаться с родственниками. К моменту, когда я работала с этой семьей, братья (по иронии судьбы, один по паспорту – абхаз, а другой – грузин) не виделись друг с другом уже более десяти лет.

Если контакты с близкими людьми иногда действительно сложно наладить из-за ценностного конфликта и собственных «красных линий», на которые накладываются проблемы, связанные с внутрисемейной динамикой отношений, то общение с незнакомыми людьми может иметь больший потенциал. Особенно если сторонам помогают профессионалы. По мнению Джаны Джавахишвили, попытки диалога не просто важны, а необходимы.

– Мы не должны способствовать претворению в жизнь принципа «Разделяй и властвуй», который нам навязан извне. На сегодняшний день в грузинской политике встречается такое допущение: если другая сторона исчезнет – мы заживем счастливо. Это очень инфантильная позиция, так как она подразумевает пожелание смерти почти половине населения страны. Страну надо строить, а не уничтожать друг друга. Исчезновение кого-либо не построит страну за нас.

По словам Джаны Джавахишвили, даже в условиях конфликта местные жители стараются поддерживать связь, когда есть общие точки соприкосновения. Психолог вспоминает о неформальном (фактически – контрабандном) рынке в грузинском селе Эргнети, расположенном между разделенными в результате конфликта грузинским и осетинским сообществами.

– В цхинвальском регионе, который сейчас называют «Южной Осетией», до конфликта чуть ли не каждая семья была смешанной. После конфликта люди очень скоро возобновили общение, этому способствовал эргнетский рынок: там встречались и торговали. С конца 90-х до весны 2004 года я помогала осетинским коллегам в работе с травмированными детьми: считала, что выполняю свой гражданский долг и вношу свою лепту в дело примирения. Но в 2004 году пошла волна эскалации, въезжать в цхинвальский регион стало сложнее, а после российско-грузинской войны в 2008 году полосу конфликта начали полностью контролировать российские военные силы. Людям стало физически невозможно общаться и разрыв между сообществами увеличился.

Психолог отмечает, что общество может расколоться не только по причине политических разногласий. Во время пандемии коронавируса этому способствовали полярные мнения о вакцинации.

– В грузинском обществе абсолютный разрыв: одна часть населения вакцинируется, спасает жизни людей и себя, а другая – подвергает неоправданному риску и себя, и других. Что даст дальнейший конфликт между ними? Ничего. На языке психиатрии «расщепление» – это шизофрения. Поэтому желательно, чтобы общество оздоровилось, а для этого надо слушать и слышать друг друга. Диалог – не панацея, универсальных рецептов нет. Но диалог всегда оправдан: если у одной стороны есть неправильные допущения, а вы будете говорить: «Какие вы плохие» – это не будет способствовать трансформации, не даст людям возможность переосмыслить свои неправильные допущения.

Джана Джавахишвили отмечает: в ряде случаев для того, чтобы начать диалог, нужны люди, которых конфликтолог Джон Пол Ледерах называет «стратегический кто» – это те, кто готовы выслушать, услышать и понять. Психолог подчеркивает: общение между людьми – важный фактор в условиях «замороженных» конфликтов или конфликтов, «подогреваемых на медленном огне», которым свойственны риск эскалации и вооруженного противостояния.

«Мостик для общения»

Размышляя о Крыме, Елена Богатыренко говорит: общество нуждается в качественной информации о происходящем на полуострове, об истории Украины и периоде советской оккупации. А также – в неформальных каналах связи и общения.

– Возможно, в моем случае, было неправильно не ездить по Крыму, не встречаться с людьми. Было время, когда я смотрела на фотографии украинцев из Крыма и думала: «Вы не должны туда ездить, это неправильно!» Сейчас моя позиция изменилась: в Крыму – наши люди. Пусть говорят, приезжают, потому что иначе память стирается и остается лишь боль. Кто-то должен говорить о хорошем, находить людей в Крыму и говорить им: «Даже если вы думаете, что государство вас бросило, знайте: мы вас не бросаем». Как если бы мама мне сказала: «Я тебя не бросаю». Крымчане боятся говорить открыто, но мы могли бы находить возможность поддерживать общение, чтобы сохранить связь.

Неожиданной точкой соприкосновения для общения с родными в Крыму для Елены Богатыренко стала ее книга, опубликованная в 2020 году. Экземпляр романа «Не моя Мія» удалось передать в Крым во время пандемии. Его прочитали не только родственники Елены, но и широкий круг знакомых.

– Книга написана на украинском языке, и это не стало для них препятствием: ее прочитала мама, наши знакомые, мамины подруги. И мама – это было настолько приятно – как настоящий педагог сделала филологическую рецензию. Она рассказала мне: ей понятно, что это литературное, а не биографическое произведение, но в каких-то моментах она узнает в героине книги меня. А главное, потом она сказала: «Я читала и думала: как же я была не права, как мало я уделяла тебе времени и как я тебя понимаю!»

Елена рассуждает о том, что искусство, современная литература, в том числе о Крыме, могли бы помочь сохранить связи, которые начинают казаться утраченными.

– Книга неожиданным образом стала мостиком для общения мамы и дочки: в человеческих отношениях, без политики. И если эту книгу переведут на европейские языки, то мои родные и их знакомые в Крыму будут гордиться мной – их украинской писательницей. Меня не отпускает мысль о том, что нужен крымский сборник: рассказы людей о Крыме, их светлые воспоминания. У меня почти не осталось таких воспоминаний. Но я надеюсь, что если поеду в Крым, увижу дом моего детства, пройду по улицам и поговорю с людьми, то все изменится. Я хочу писать не о боли, а обо всем хорошем, что остается. Поэтому пишу не о политике, а о любви. Хочу, чтобы в мире было больше счастливых людей, потому что счастливые люди не идут на войну.

Аннексия Крыма Россией

В феврале 2014 года вооруженные люди в форме без опознавательных знаков захватили здание Верховной Рады АРК, Совета министров АРК, а также симферопольский аэропорт, Керченскую паромную переправу, другие стратегические объекты, а также блокировали действия украинских войск. Российские власти поначалу отказывались признавать, что эти вооруженные люди являются военнослужащими российской армии. Позже президент России Владимир Путин признал, что это были российские военные.

16 марта 2014 года на территории Крыма и Севастополя прошел непризнанный большинством стран мира «референдум» о статусе полуострова, по результатам которого Россия включила Крым в свой состав. Ни Украина, ни Европейский союз, ни США не признали результаты голосования на «референдуме». Президент России Владимир Путин 18 марта объявил о «присоединении» Крыма к России.

Международные организации признали оккупацию и аннексию Крыма незаконными и осудили действия России. Страны Запада ввели экономические санкции. Россия отрицает аннексию полуострова и называет это «восстановлением исторической справедливости». Верховная Рада Украины официально объявила датой начала временной оккупации Крыма и Севастополя Россией 20 февраля 2014 года.