На ЛГБТ-активиста Федора Ципилева в России несколько раз нападали гомофобы. На почтовом ящике ему оставляли угрозы "посадить на бутылку", а соседи отказывались ехать вместе с ним в лифте. После того, как в конце 2020 года неизвестные облили Федора зеленкой, он эмигрировал в Нидерланды. Дорога из Москвы в Амстердам заняла несколько месяцев, Федору пришлось преодолеть немало препятствий, но в результате активист добрался до Нидерландов и недавно получил статус беженца. В интервью Радио Свобода Федор Ципилев рассказал, как эмигрировал из России в период пандемии и закрытых границ.
– Я стал ЛГБТ-активистом после протестов 2011–2012 годов, я был волонтером на горячей линии организации "Российская ЛГБТ-сеть", участвовал в уличных акциях. В 2016 году я стал сотрудничать с партией "Яблоко", проводил на платформе этой политической организации круглые столы, в 2018-м работал на президентской кампании, в 2019-м – в штабе кандидата в депутаты Мосгордумы Евгения Бунимовича. Партия "Яблоко" считает важным защиту прав ЛГБТ и никогда, на мой взгляд, на эту тему не юлит с политическими целями. Я хотел бы продолжать помогать "Яблоку" дистанционно из эмиграции.
– Почему вы решили эмигрировать?
Я услышал гомофобный комментарий в мой адрес, а затем меня ударили по голове
– Я всегда открыто говорил о моей гомосексуальности. У меня не было проблем с принятием себя. Когда я понял, что испытываю сексуальное влечение к мужчинам, то подумал: "Надо же, как интересно получилось, буду разбираться". Десять лет назад, когда я был подростком, мне было трудно найти информацию на русском языке о гомосексуальности. Я думал, что людей-ЛГБТ мало, мы как марсиане, мне не с кем было поговорить о гомосексуальности. После закона против пропаганды "нетрадиционных отношений" появились ЛГБТ-организации, и я присоединился к ним. То есть для меня всегда было важно быть открытым. Из-за того, что я не скрывался, на меня несколько раз нападали. В 2019 году мы с друзьями пошли в гей-бар в центре Москвы. Там веселилась незнакомая шумная компания. Когда я вышел из бара на улицу покурить, за моей спиной встал парень. Он сначала ругался матом по телефону, потом я услышал гомофобный комментарий в мой адрес, а затем меня ударили по голове. Я упал с лестницы, и меня увезли на скорой. В больнице зафиксировали синяки и сотрясение мозга. После этого мне месяц было страшно выходить из дома.
– Это нападение было спланированным?
– Думаю, что спонтанным. Скорее всего, гетеросексуал пришел с друзьями в гей-бар, напился, поехал "кукухой" и напал на гея. Такое часто случается. В 2013 году в гей-клубах была волна нападений, которые не были преданы широкой огласке. Хозяева таких заведений замалчивали избиения на почве гомофобии, опасаясь потерять клиентов. После нападения я вместе с юристами организации "Стимул" подал заявление в полицию, но дело возбуждать не стали и напавшего не наказали. Полицейские, когда опрашивали меня, ржали и не хотели указывать, что против меня совершили преступление на почве ненависти. Гомофобия в России была частью моей повседневной жизни. Меня много раз оскорбляли, кричали в спину мерзости гомофобного характера, угрожали побрить меня налысо. Я, каждый раз слыша угрозы, сжимался, пытаясь понять – ограничатся гомофобы подлыми словами или нападут на меня. После того, как я стал ЛГБТ-активистом и информация обо мне появилась в интернете, соседи, гетросексуальная пара с собакой, не пустили меня в лифт. Они сказали: "Ты, ***** (оскорбление гомофобного характера), на следующем поедешь". На почтовом ящике моей квартиры была написана угроза посадить меня на бутылку. Я пытался это все игнорировать, но осенью 2020 года, когда в меня плеснули зеленкой, наступил предел моей выдержке. Я вышел из своего подъезда, получил удар под дых, гомофобы облили мое лицо зеленкой, чудом почти не пострадали глаза. Я понял, что скоро мне проломят череп, а искать защиты у полиции совершенно бессмысленно.
Гомофобия в России была частью моей повседневной жизни
– Как вы смогли улететь в Нидерланды в пандемию, когда многие европейские страны были закрыты?
– Я не буду называть страны, через которые мне удалось попасть в Нидерланды. Я думаю, что количество людей, которым срочно придется бежать из России, в ближайшее время будет расти, и мне кажется важным держать в секрете детали моего побега, чтобы другим эмигрантам не закрыли пути в Европу через безвизовые страны. У меня не было шенгенской визы, и сделать ее из России в пандемию было бы трудно. Я купил билеты в страну, куда не нужна виза, и с одним рюкзаком улетел. Из этой страны я приобрел билет в Минск с транзитом в Амстердаме. В транзитной зоне я планировал сдаться. Но в аэропорту страны, из которой я должен был лететь в Амстердам, меня не посадили в самолет. Мне сказали, что я похож на беженца. Как я ни умолял пограничников, мне не дали улететь. Я застрял в чужой стране, без денег на билет и проживания, к тому же я почти не знал английского языка. Я, преодолевая неловкость, стал просить о помощи друзей и знакомых. Они собрали деньги на новые билеты. Я решил добраться до Нидерландов через другую страну, в которую россияне могут въехать без визы. Я купил билеты из этой страны в Россию через транзитную зону в Амстердаме. В эту безвизовую страну меня пустили без проблем, но там мне пришлось задержаться почти на месяц – на более ранние даты не было билетов. В Нидерландах я вышел из самолета и сдался пограничникам. Меня отправили в миграционную тюрьму.
– Вам не было страшно оказаться в тюрьме?
Я думаю, что количество людей, которым срочно придется бежать из России, в ближайшее время будет расти
– Сложно было свыкнуться с мыслью, что я добровольно иду в тюрьму. Но миграционная тюрьма в Нидерландах – это не русская КПЗ с гопниками. В ней условия лучше, чем в некоторых российских хостелах. Я жил один в камере, похожей на недорогой гостиничный номер. На ночь меня закрывали, но днем я мог гулять по зданию и общаться с другими людьми. Мне запомнился беженец из африканской страны, который приехал в Нидерланды по поддельным документам. Он, чтобы соответствовать фото в паспорте, удалил себе нос. Пластиковый нос беженец приклеил на лицо, нос периодически сползал. Когда я смотрел на него, то думал, что, несмотря на все препятствия и жертвы, мне не такую уж большую цену пришлось заплатить за бегство из России. Через две недели я прошел интервью, получил положительное решение и меня отправили в миграционный лагерь.
– Как прошло собеседование?
– Меня допрашивали целый день. До интервью мне предоставили бесплатных адвоката и переводчика. Я собрал для интервью документы: сообщения обо мне в СМИ, письма от организаций, подтверждающие мое участие в деятельности в защиту прав негетеросексуалов. У меня было много доказательств, поэтому положительное решение приняли быстро.
Сложно было свыкнуться с мыслью, что я добровольно иду в тюрьму
– Расскажите о лагере для беженцев, где вы сейчас находитесь.
– Я живу в отдельном домике для ЛГБТ-беженцев из разных стран: Турции, Ирака, Ирана, Беларуси. В первые дни после получения статуса беженца я не выходил из своей комнаты. Я не мог поверить, что я теперь эмигрант и мне надо строить жизнь с нуля. Я никогда не хотел жить в другой стране, не готовился к этому, поэтому в лагере я впал в депрессию, дошел чуть ли не до суицидальных мыслей. Я все время думал: "Может быть, я мог бы в России сделать больше. Но мертвым я бы точно больше там не сделал". В России я себе не позволял нервные срывы, тянул до безопасного места. Когда оказался в безопасности, дал волю чувствам. Мне повезло с соседями по лагерю для беженцев. Они меня вытаскивали на прогулки, чтобы я не сидел один дома и не страдал. Этот период я пережил только благодаря моим соседям. Не всем беженцам так везет. В соседнем лагере, где жил мой друг, тоже активист из России Айдар, беженец напал на других людей. Мы с Айдаром в этот момент были на митинге в поддержку Навального, и получается, что митинг Навального спас Айдара от возможного нападения или даже смерти.
– На что вы сейчас живете и какие у вас планы?
– Мне платят 50 евро в неделю, этого хватает только на еду. Тем более что до недавнего времени в Нидерландах были закрыты многие магазины и возможности выбрать товары с более низкой ценой у меня не было. Мне пришлось сильно экономить, чтобы купить велосипед, абонемент на транспорт и сим-карту. Моя жизнь в лагере подходит к концу. Скоро меня поселят в отдельную квартиру, 10000 евро государство выделит на изучение нидерландского языка, и мне будут платить пособие около 1100 евро в месяц. На адаптацию отведено три года, после этого я должен буду сдать экзамен на знание языка, начать работать или получать профессиональное образование.
– Как вы себя чувствуете в Нидерландах?
– Я не могу привыкнуть, что вокруг люди носят символику ЛГБТ и это воспринимается нормально. Всем тут плевать на чужой внешний вид. У кассира в магазине, где я часто бываю, длинные волосы, накрашенные ногти, и всем окей.
– Вы чувствуете себя более свободным?
– Не то чтобы здесь больше свободы, вернее будет сказать – здесь меньше страха.
– У вас в Нидерландах появились друзья?
Я подписался на чаты русских эмигрантов, но там нередко бурлит внутренняя гомофобия
– У меня появились приятели среди беженцев. Я подписался на чаты русских эмигрантов, но там нередко бурлит внутренняя гомофобия. Некоторые эмигранты пишут, что "мужик всегда должен быть настоящим мужиком", и обсуждают, какой Путин хороший. Странные люди – вроде и в России им плохо, и в Европе перед ними красную дорожку не расстилают. Хочется сказать: "Ребята, если вам не нравится равноправие, принятое в Нидерландах, то возвращайтесь в Россию". Но они что-то не возвращаются.
– Вам не скучно в Нидерландах после Москвы? Чем вы занимаетесь?
– Учу язык и слоняюсь по лагерю – не очень интересно в сравнении с насыщенной жизнью в Москве. Нидерланды меньше Москвы, и тут все так медленно, но я уже привык. Пока хочется после безумной скачки, связанной с эмиграцией, немного расслабиться.
– Что, как вы думаете, ждет ЛГБТ-движение в России?
Напрашиваются параллели между нынешней Россией и фашистской Германией
– Ничего хорошего не ждет. Напрашиваются параллели между нынешней Россией и фашистской Германией. До прихода к власти нацистов Берлин считался просвещенным городом, там, например, был институт сексуальных наук Магнуса Хиршфельда, защитника прав ЛГБТ. Нацисты закрыли этот институт, они приняли законы против ЛГБТ, а дальше людей-ЛГБТ начали уничтожать физически. Мне бы не хотелось, чтобы в России людей-ЛГБТ стали отправлять в концлагеря. Но даже если мои предположения окажутся ошибочными и Путин вдруг публично осудит гомофобию и отменит закон против пропаганды "нетрадиционных отношений", на изменение отношения российского общества к людям-ЛГБТ уйдут годы.
– Вы разочаровались в ЛГБТ-активизме?
– В ЛГБТ-активизме нельзя ждать быстрого результата. Когда приняли закон о пропаганде "нетрадиционных отношений", в ЛГБТ-активизм пришло много народа. Активисты надеялись, что смогут быстро изменить отношение общества и власти к ЛГБТ, но разочаровались. Я не разочаровался, потому что говорил себе, что работаю в надежде, что от моей деятельности, может быть, кому-то станет легче. Мне активизм помог справиться с внутренней гомофобией, и возможно, моя работа помогла другим людям принять себя.
– Как вы представляете свою жизнь через 10 лет?
– Мне сложно ответить на этот вопрос, я пока не могу поверить в серьезные перемены, которые мне пришлось пережить. Тот факт, что мне удалось благодаря хорошим людям собрать деньги на новый билет, кажется мне чем-то невероятным. Я не создавал личные отношения в Москве, потому что понимал, что они в российском гомофобном обществе будут жалкими. Я не представляю серьезные отношения в закрытом формате. Изображать перед людьми, что мой партнер это мой друг или брат, ниже моего чувства собственного достоинства. Я никогда не скрывал свою ориентацию и свою любовь не стал бы скрывать. Но в таком случае мой партнер оказался бы под угрозой. Я надеюсь, что в менее запуганной по сравнению с российской общественной среде я смогу найти любовь.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: