«У него не было половины лица». Мать российского солдата требует справедливости

В Воронежской области России военная прокуратура расследует загадочную смерть призывника из Краснодарского края. 10 февраля сослуживцы нашли его со связанными скотчем руками и полиэтиленовым пакетом на голове. Родителям солдата его тело доставили через три дня с изуродованным лицом. Еще через двое суток, 15 февраля, "Интерфакс" написал, что "признаков насильственной смерти на теле военнослужащего обнаружено не было".

Лишь во вторник стало известно: следственный отдел Следственного комитета России по Воронежской области официально признал, что солдат-срочник Степан Цымбал, призванный в армию осенью прошлого года из Краснодарского края, погиб не от сердечного приступа, а был обнаружен со связанными руками и надетым на голову полиэтиленовым пакетом, который был "обмотан по шее скотчем". Об этом говорится в постановлении о признании матери Цымбал (по ее словам, эта фамилия не склоняется) Араксии Фатьяновой потерпевшей по уголовному делу о его гибели. Документ был предоставлен Радио Свобода правозащитной организацией "Зона права". То, как он составлен, вызывает много вопросов: постановление датировано 11 февраля, хотя еще 15 февраля "Интерфакс" писал (оригинал новости, сохраненная копия) о том, что смерть солдата была ненасильственной. Кроме того, в шапке документа почему-то указан 2018-й год. Новость о возбуждении уголовного дела также была опубликована на сайте Следственного комитета лишь 15 февраля.

О том, что первоначально руководство войсковой части 91711 сообщило родственникам о смерти их сына в результате сердечного приступа, 14 февраля написал воронежский информационный сайт moe-online.ru. Издание сослалось на отчима Степана, Дмитрия. В то же время, в публикации была фотография "уведомления о гибели военнослужащего", в котором говорилось, что Степан Цымбал был найден "с признаками насильственной смерти".

Тело Степана Цымбал, как следует из постановления о признании его матери потерпевшей, было найдено в палатке для мытья посуды на территории 97 наземно-авиационного полигона "Погоново". Там военнослужащие части 91711 находились на учениях, которые начались еще в ноябре прошлого года. Войсковая часть 91711 (252 мотострелковый полк) находится в городе Богучар. Здесь же расположены еще несколько частей, в том числе часть 54046. Родители призывников, попавших в эту часть, в 2015-2016 годах уже сообщали о трех случаях странных смертей военнослужащих – в результате самоубийства, несчастного случая и "внезапного кровоизлияния в мозг". Газета.ру писала о случаях вымогательства командирами денег у солдат в Богучаре, а на сайте Change.org в 2016 году была опубликована петиция семей военнослужащих, в которой они обращались к президенту России Владимиру Путину и министру обороны Сергею Шойгу с просьбой решить не прекращающиеся проблемы с жильем и выплатой денежного довольствия. В феврале 2017 года о самоубийстве военнослужащего на том же полигоне "Погоново", где нашли мертвым Степана Цымбал, рассказывала "Медиазона".

Теперь петицию с обращением к Сергею Шойгу создали и опубликовали уже родители Степана Цымбал. Они требуют найти и наказать виновных в гибели сына и предлагают министру обороны "застрелиться", если он "не справляется со своей работой".

Отец Степана Цымбал отказался общаться с Радио Свобода, уточнив, что "принципиально не будет разговаривать с журналистами нашей радиостанции". О том, как родным сообщили о смерти сына и какие повреждения на его теле они увидели после первых сообщений о смерти "от сердечного приступа", Радио Свобода рассказала Араксия Фатьянова, его бывшая супруга и мать погибшего солдата, живущая сейчас в Краснодаре (отец Степана живет на хуторе в Краснодарском крае):

– Как и когда вы узнали о смерти сына?

– В понедельник, 11 февраля, мне позвонил отец Степана, мой бывший муж, и сказал, что ему позвонил из части командир, где Степа служит, и сказал, что нашего ребенка не стало.

– Какие подробности ему сообщили о том, как умер Степан?

– Муж мне об этом ничего не говорил. С ним на связи был командир части и еще один военный. Они общались только на предмет того, когда привезут Степу. Прямо так, чтобы по полочкам разложить, как он был найден, – не говорилось. Это уже потом выяснилось.

– Вам с самого начала сказали, что он был обнаружен со следами насильственной смерти? Или сначала была другая версия?

– Когда мне позвонил бывший муж, он сказал, что нашего сына убили. Мне лично командир части не звонил. Только сегодня мне письмо пришло с соболезнованиями из войсковой части.

– Какого числа вам доставили тело сына?

– 13-го рано утром, в пятом часу утра уже привезли его.

– Привезли вам или вашему бывшему мужу?

– Бывшему мужу, потому что мы заранее обговорили: где ребенок был прописан, там и похороним. У мужа больше детей нет, он живет с матерью. Я не стала на этой почве разводить никаких прений: шла в его сторону, чтобы он мог хоть на могилу сходить. Я все равно туда езжу (у меня родственники там) и буду ходить к ребенку своему, а он там живет.

– Утром его привезли, и вы туда поехали?

– Да.

– В каком состоянии было тело? Что вы увидели?

– Было еще темно. Но когда начало светать, было хорошо видно, что... Если предположить, что это был просто сердечный приступ, то лицо было бы в порядке. А у моего сына не было половины лица, то есть половина лица до кончика носа была замотана белой тряпкой, вокруг головы плотно что-то такое было. Мы не смогли открыть, потому что под этой белой тряпкой было... Там, где глаза, было замотано... залито каким-то то ли клеем, то ли... Оно было прилипшее, как вата, прилипшая эта вата была к глазам, и сверху ваты было чем-то вроде черного скотча замотано туго. Хотелось, конечно, посмотреть, что там. Удалось рассмотреть до кончика носа, где сверху как бы прорезан был нос практически внутрь полностью. Получается, снизу был подбородок, губы и кусок, где ноздри – вот это было целое. А что там внутри – нам пришлось только догадываться, потому что настолько все было залито, заклеено. Мы не смогли даже достойно попрощаться в плане лица...

​– По одной из версий на затылке у Степана была ссадина, якобы от удара. Вы ее видели?

– Я лично не разворачивала, я не смогла. Но когда его тетя подкладывала под голову подушку... Все было такое как будто вдавленное сзади. Такое впечатление создавалось, что у него там и черепа нет. Но так как мы не смогли открыть, посмотреть, удостовериться лично, мы можем об этом только догадываться, настолько там все было замотано. Было вдавлено, как если бы его ударили тяжелым. Я так понимаю, что если это трепанация черепа была, то для чего это было сделано так варварски?! Я не знаю – то ли, чтобы скрыть что-то, то ли это сейчас так делают медики. Я не могу до конца понять, почему в таком состоянии привезли нашего ребенка.

​– Какие действия после этого предприняли вы и ваш бывший муж? Что было между похоронами и тем моментом, когда вас признали потерпевшей по уже возбужденному уголовному делу?

– Когда похоронили, 13-го вечером, со мной связался следователь Военной прокуратуры Воронежа. Он, как смог, осветил произошедшее, сказав, что он ведет это дело, что возбуждено дело по статье "убийство" и он со своей стороны будет делать все возможное... Успокаивал, говорил, что расследование будет проводиться максимально четко и виновные будут наказаны. Я с ним поддерживаю. Какие-то документы, которые он сможет предоставить, он будет присылать в Краснодар следователю, которому доверено нас ознакомить с документами по делу.

– Есть ли в этом деле уже подозреваемые?

– Он сказал, что еще идет следствие. И он не может, пока точно все не выяснится... Я понимаю, что он не имеет права говорить об этом, обличая кого-то, называя. Он говорит, что хочется просто, чтобы действительно точно были... чтобы факты совпали, и тогда он может сказать. Когда можно будет - он скажет, есть там кто-то, кто и так далее.

– Когда вы последний раз общались со Степаном? Что он рассказывал о своей службе? Был ли он ею доволен или, наоборот, жаловался на что-то?

– На протяжении этих почти четырех месяцев мой сын не жаловался вообще ни на что. Перед уходом он говорил, что там будет ужас. Побаивался чего-то. Но когда он уже там побыл некоторое время, сказал, что он зря переживал. Меня успокаивал: "Мама, все отлично, офицеры хорошие, солдаты, которые с ним служат, тоже хорошие. Завязались нормальные теплые отношения". И в течение этих почти четырех месяцев все так и было: ни разу у меня даже не закралось и тени сомнения, что ему там плохо, его там бьют или еще что-то. Последний раз по видеосвязи мы связывались 6 февраля. Он был в хорошем настроении. Он такой здоровенький, чистый, ухоженный, в чистом бушлате, руки чистые. Он был доволен, расслаблен. Не было признаков того, что он кого-то боится или что-то его гложет. Ничего такого не было. Он меня успокаивал, когда я стала видеть по видеосвязи, то окончательно убедилась в том, что в нашей армии все хорошо, все отлично. Наши дети служат в достойных условиях с достойными командирами, потому что плохого он никогда ничего не говорил.

​– Он рассказывал это о своей части, а погиб он, насколько я понимаю, во время учений на полигоне, где участвовали военнослужащие из нескольких войсковых частей, да?

– В самой части он был до присяги. Присяга прошла 11 ноября. И после этого он все время был на полигоне: там проходил службу. Только на новогодние праздники их увезли обратно в часть, а потом они снова вернулись на полигон.

– Вы создали с бывшим мужем петицию. Чего вы сейчас добиваетесь?

– Я со своей стороны хочу добиться правды. Правды в чем? Чтобы настоящие виновные понесли наказание, чтобы не было больше смертей солдат. Я и моя семья всегда верили в то, что военные – это те люди, на которых можно положиться, это люди чести, большого достоинства. Сколько у нас героев, вот в Сирии героически погибают, служат и возвращаются наши офицеры. Не хотелось бы мне очернять нашу российскую армию, которая нас защищает, а хотелось бы просто справедливого наказания для тех, кто это сделал. У меня нет задачи сказать, что все военные какие-то плохие... Нет! Ни в коем случае! Мне просто хочется справедливого наказания, чтобы смерть моего сына, наконец, стала последней, чтобы больше не гибли ребята. Халатность это, самоуправство или что – покажет следствие. Мы не вправе судить и осуждать.

– Вы общались за эти месяцы, что он был призван, с другими матерями, у которых дети служат в этой части? Это далеко не первая странная смерть срочников, служивших в Богучаре.

– За время, что мой сын служил, надобности в этом не возникало. Я не общалась с матерями бойцов, которые там служат. Но когда узнала, что моего сына распределили туда, я посмотрела, поинтересовалась, когда он сказал, куда его отправляют. Я была в ужасе. Я в это не хотела верить – мало ли, что там пишут. Не все в Интернете правда. Тяжело отделить правду от вымысла. Может быть, кто-то приукрасил, я точно не могу сказать. Но я об этом прочитала, я ему звонила, говорила, что я прочитала, спрашивала, нет ли там этого всего. И он меня успокоил, сказал, что этого нет, что все в порядке, что их проверяют медицинские работники. Он меня всегда успокаивал. Я была спокойна. Я ждала его и была уверена в том, что мой сын в безопасности, что он служит хорошо, что все в порядке.

Радио Свобода не удалось оперативно связаться с руководством войсковой части 91711 и пресс-службой Западного военного округа, чтобы выяснить, сообщалось ли родным Степана Цымбала о его смерти от сердечного приступа.