Альбина уехала из России весной 2022 года и с тех пор успела пожить нескольких странах. Радио Свобода публикует ее рассказ о том, как живут российские эмигранты за рубежом.
После начала войны в Украине Россию, по разным подсчетам, покинули от 500 тысяч до 1,3 миллиона граждан. По большей части это люди, критически настроенные по отношению к российской власти и ее политике.
Часть уехавших – их называют по-разному: «эмигрантами» или «релокантами» – потом вернулась в Россию, другие до сих пор остаются за границей. Визовый режим в большинстве стран связан с достаточно жесткими ограничениями для россиян, поэтому многим из оставшихся приходится переезжать из страны в страну.
Именно так в последние два с половиной года складывается жизнь одной из наших сегодняшних собеседниц. За это время она успела посетить семь стран, а в пяти из них – пожить некоторое время. Альбине 68 лет, она пенсионерка, в прошлом – архитектор, родом из Санкт-Петербурга, откуда и уехала весной 2022 года.
Отъезд
Я политический релокант. Люблю свою страну, свой единственный в мире город и никогда в жизни не собиралась становиться эмигрантом. Возмущенная нападением на Украину, вспомнив дедушку, героя Великой Отечественной войны, который на каждый праздник приговаривал «лишь бы не было войны», я в начале марта 2022 года вышла на Невский с самодельным плакатиком «Миру – мир!». Меня задержали и судили по административной статье. Объяснили, что лозунг этот – нацистский, что своими действиями я «дискредитирую действия российских ВС».
Моя единственная дочь так испугалась, что начала уговаривать меня покинуть страну хотя бы на время. Мы не знали, надолго ли затянется вся эта история, надеялись скоро вернуться. Дочка купила нам билеты в Таиланд.
Я политический релокант
Мы хотели уехать как можно скорей, опасаясь, что на меня могут завести еще и уголовное дело. Непонятно было, выпустят ли вообще за границу. Стресс продолжился и в Таиланде. Первые две недели постоянно хотелось кричать и плакать. У меня было такое выражение лица, что приветливые тайцы подходили и спрашивали: «Мадам, у вас горе, вам нужна помощь?» Контраст чудовищного преступления, творимого моей родиной в Украине, и ярких красок курортного острова Ко Тао создавал невыносимый душевный диссонанс.
Тогда россиянам можно было находиться в Таиланде только месяц, поэтому никаких особых впечатлений, кроме туристических, от этой страны у меня не осталось. Но оказалось, что если ты не турист, а беглец, то тебя не интересуют достопримечательности и развлечения. Тебя интересует, как сэкономить деньги.
Вьетнам
Через месяц дочка вернулась домой, а я перебралась во Вьетнам. От этой страны у меня остались довольно странные впечатления. Всюду висят красные флаги, серпы с молотами и портреты Карла Маркса. При этом Вьетнам – благополучная страна с отремонтированными дорогами, великолепными машинами, новенькими домами и отелями. Я не заметила там нищих. Даже крестьяне, приносившие продукты на рынок, выглядели абсолютно благополучными.
Русскоязычная диаспора во Вьетнаме существует в основном в интернете, а в реале, как я поняла, люди общаются мало. Особенность Вьетнама в том, что он по привычке любит Россию. Один молодой вьетнамец, полукровка, предупредил, чтобы я никому не рассказывала про свою политическую вылазку и суд, потому что у Вьетнама прямая договоренность с Россией высылать таких, как я, обратно домой.
Особенность Вьетнама в том, что он по привычке любит Россию
В курортном Нячанге множество вьетнамских военных специалистов на пенсии, которые ездили в СССР и позже в Россию, знают русский язык. Я разговаривала с ними, даже была приглашена по-соседски на вечеринку, где собирались вьетнамские и русские военные пенсионеры: они пили водку и орали патриотические песни. Мне все это было дико, ни с кем я не могла поговорить о том, что у меня на сердце. Поэтому вскоре я переехала в горный Вьетнам.
В Далате я познакомилась с живущими там русскими. Средний прожиточный минимум во Вьетнаме – тысяча-полторы долларов в месяц на человека, поэтому совсем нищих релокантов там не было, в основном были люди, имеющие дистанционную работу. И все равно им там нелегко. Каждый месяц они должны выезжать из страны на визаран, боятся, что их вышлют, боятся даже идти в российское консульство за новым загранпаспортом.
Продлив один раз визу в Камбодже и проведя во Вьетнаме в общей сложности два месяца, я отправилась в Индию, где можно было оставаться дольше.
Индия
В Индии достаточно обширная и мощная русская диаспора, особенно в Гоа, куда я и отправилась. Там везде и всюду есть люди, которые против войны: наверное, где-то 80%. Еще около 10% – это «не все так однозначно, всей правды мы не узнаем, украинцы тоже виноваты»...
Но в Гоа можно встретить и русских туристов, которые приехали отдыхать на кровавые деньги. И я там видела такую семью, где сын отправился воевать в Украину: каждый месяц ему перечисляли по 280 тысяч рублей. Потом он был ранен, стал инвалидом и получил еще три миллиона. И вот его мама, папа и младший брат отдыхают на эти деньги в Гоа, и им нигде не жмёт.
В Индии я прожила пять месяцев: сначала три в Гоа, потом съездила на визаран в Непал, потом поехала в Гималаи, где узнала, что визу можно продлить в интернете.
– Как устроена жизнь релоканта в Индии?
В Гоа можно встретить русских туристов, которые приехали отдыхать на кровавые деньги
– Тамошнюю русскую диаспору можно увидеть в группах на фейсбуке и в многочисленных телеграм-каналах. В Гоа, например, свежевозникшие телеграм-каналы – это от 10 до 50 тысяч подписчиков. Многие русские находятся в депрессии, но не осознают этого. В режиме нон-стоп пьют дешевое пиво и ром, пользуются мягкими нелегальными наркотиками (иногда и тяжелыми). Поэтому в русскоязычных диаспорах Гоа существует немалая смертность: покончил с собой, утонул, сошел с ума, белая горячка, разбился насмерть в пьяном виде на скутере.
Официально приехавшие с туристической визой россияне не имеют права на работу, но через телеграм-каналы предлагают ремонтировать кондиционеры и телефоны, готовят борщи, тортики и пельмени, организуют доставку, ведут всякие занятия.
В Индии русскоязычные снимаются в массовках в кино, участвуют в мероприятиях как администраторы, хостес, бармены, официантки, танцовщицы, жонглеры, музыканты. Они рисуют на пляжах картинки или часами поют, положив рядом шляпу. Торговцев наркотиками, конечно, сажают. Есть в диаспоре и другие виды правонарушений: воровство, мошенничество, мутные риелторские услуги.
– Ощущалась ли в Индии новая волна релокации из России в связи с мобилизацией в сентябре 2022 года?
– Еще как! На гоанскую деревню Арамболь свалилось десять тысяч русских релокантов! Квартиры и комнаты просто кончились. Можно было неделю искать жилье, но его не было ни по какой цене. Студия с микрокухней, без вайфая и кондиционера, могла стоить 35 тысяч рупий (курс рупии к доллару практически такой же, как у рубля). Цены почти сравнялись с московскими и питерскими, поэтому люди старались жить семьями, компаниями, по два-три человека в комнате. Мне повезло: друзья поселили меня в свободной комнате за небольшие деньги.
Многие приехали почти без денег и не могли себе позволить питаться в ресторанах. Соответственно, рестораны стояли полупустые, а по улицам слонялись группки молодых ребят, покупавших в местных харчевнях копеечные пирожки с горохом. Некоторые жили в джунглях: в гамаках, под тентами, в палатках, но потом полиция стала устраивать на них облавы.
На гоанскую деревню Арамболь свалилось десять тысяч русских релокантов!
Один парень рассказал мне, что устроился на работу в кафе посудомойщиком. Спал прямо там, на полу. Работал с 10 утра до 11 вечера за 12 тысяч плюс получал самую простую еду. С другими ребятами я тоже время от времени разговаривала, и выяснялось, что деньги им присылает бабушка с пенсии или мама с зарплаты.
– А как можно сейчас прислать в Индию деньги из России? Банковские карты ведь не работают за границей.
– В каждом таком месте образовались менялы: их можно найти в группах, собрать отзывы. Под честное слово ты ему на русскую карту переводишь деньги, а он их превращает в крипту и выводит в Индию через местный банк или местного торговца, который в доле, – разумеется, с определенной комиссией. Тогда в Индии и в Непале еще работали карты Россельхозбанка (сейчас – уже нет), карты Unionpay «Газпрома».
– Многие молодые люди, бежавшие из России от мобилизации, потом вернулись. Их отток из Индии был заметен?
– Да. Но кто-то остался. Некоторые потом вынырнули в кришнаитских монастырях: за взятку они оформляют паломничество, делают вид, что они кришнаиты. Некоторые пытаются организовывать в Индии бизнес или оформлять липовую бизнес-визу (последнее весьма рискованно).
В целом в Индии было хорошо: теплое море, фрукты, недорогая еда, очень доброжелательные местные люди. Здесь уважают немолодых женщин, матерей. Но, визовые законы уже не позволяют оставаться там надолго. К тому же я очень устала от перемещений по разным странам, где невозможно иметь хоть какое-то имущество, кроме одного чемодана.
Армения
Чтобы снимать небольшую квартиру, три человека в семье работают изо всех сил
В какой-то момент я узнала через «ОВД-Инфо», что мое дело против России выиграло в Европейском суде про правам человека и я теперь – официально репрессированный человек. И я решила воспользоваться опцией, которую подсказали в группе "Пора валить": пробраться в Европу и получить там политубежище. Для этого я сначала отправилась в Армению: это одна из немногих стран, где, не имея вида на жительство, можно получить шенгенскую визу.
В Ереване я долго делала нужные бумаги: надо было перевести паспорт на армянский язык через нотариуса, получить социальную карту в паспортном столе с километровыми очередями. Я ужасно обрадовалась обширной диаспоре русских релокантов в Армении, хотела быть полезной, бродила по всяким благотворительным обществам. Но в конце концов деятельность российских оппозиционеров в Армении привела меня в тихий ужас. Повестка их мероприятий – например: «Положение феминизма в России» или «Как мы будем проводить новые выборы в будущей России». Эти люди оказались чудовищно оторваны от действительности, занимаются в основном болтовней, а не помощью беглецам!
Я встретила там знакомых художников. Они выехали всей семьей, с детьми, вещами и собаками на машине, спасая сына от мобилизации. Чтобы снимать небольшую квартиру, три человека в этой семье работают изо всех сил: жена – в русском детском садике, муж (художник!) – «мужем на час»: чинит, пилит, строгает, оформляет кафе, рестораны. А старший сын в армянском уличном кафе месит тесто для блинов.
Россиян в Армении в тот момент было множество, в основном в Ереване; жилье кончилось, цены взлетели. Появились русские бизнесы: частные школы, садики, кафешки. Потом были боевые действия в Нагорном Карабахе, и нагрузка еще увеличилась за счет армянских беженцев. Релоканты, если у них нет дистанционной работы, опускаются по социальной лестнице пунктов на десять. В Армении они имеют право оставаться только полгода, потом нужен визаран.
– Удалось ли вам получить шенгенскую визу?
Появились русские бизнесы: частные школы, садики, кафешки
– Нет. Испанское консульство мне отказало. В начале войны отказов было около 5%, потом 10, 20. К тому времени, когда мне удалось подать, было уже 50–60% отказов. Поэтому оплаченные билеты в Испанию, визовый сбор, медицинская страховка – все эти деньги пропали. А мне минувшей зимой пришлось вернуться в Индию. Я два раза продлевала там визу, один раз выехала на визаран в Непал. Но потом индийские власти решили, что русские туристы используют продление виз для нелегальной эмиграции, и это дело прикрыли. А я перебралась в Египет.
Египет
Я приехала сюда в начале мая по приглашению одного русского пенсионера, с которым познакомилась в интернете. У него вилла в Дахабе, сам он иногда проводит там зиму, но чаще путешествует по другим странам. На вилле остаются две собаки, с которыми нужно каждый день гулять. Вот я и забочусь о чужих спасенных питомцах.
Летом тут кошмарный сезон жары!
Дахаб – излюбленное место дайверов: тут красивейшие коралловые рифы с уникальным подводным миром. Диаспора состоит наполовину из русских, наполовину из украинцев. Есть местная группа в соцсетях, где предлагается всякая недвижимость, уроки и услуги. Многое там делают бедуины, хозяева Дахаба, используя гугл-переводчик. Оказывается, еще до моего приезда какой-то знаменитый дайвер в этой группе разместил поздравление украинцам с войной: типа, сейчас мы вас завоюем и быстренько к себе присоединим. И тут в группе начался такой срач! Получилось по 15–20 человек с обеих сторон, готовых выйти в реал и набить друг другу морду.
Все это прочитали бедуины и пошли в полицию. Модератора вызывали для дачи объяснений. Решение полиции было – установить всех участников конфликта поименно, отловить и выслать из страны, чтобы виртуальная драка не вылилась на улицы Дахаба. Видимо, именно поэтому люди в Дахабе теперь почти не общаются друг с другом, а тем более с новичками. Вот я вижу в кафе двух дам, с которыми мы уже пересекались. Подхожу и говорю: «Привет, девочки! Можно к вам присесть?» А они отвечают: «Нет».
– Какова стоимость жизни в Дахабе?
– Жилье – от 200 до 1200 евро в месяц: соответственно, это или крохотная студия с кухонькой, или большая вилла с выходом на море. Фрукты и овощи дешевы, все остальное дорого, потому что все привозное. Тут есть свои плюсы: можно покупать недвижимость, разными способами оформлять бесконечную резидентскую визу, отдавать детей в достаточно дешевые школы. Подросшие дети имеют право получить египетский паспорт. Плюс полезное спортивное плавание в красивом море.
Но летом тут кошмарный сезон жары! Недавно по прогнозу погоды было 44 градуса, а на открытом солнце, думаю, 55–60, вода в море – 29. Это пустыня, сезон жары длится три месяца, а зимой довольно холодные ночи.
Пока мой вывод таков: не надо релоцироваться в мусульманские страны!
Отдельная проблема с медициной. В Гоа, допустим, есть недорогие русскоязычные клиники, действуют страховки, есть бесплатная скорая помощь. Можно найти среди русской диаспоры медсестру или фельдшера, который придет к тебе на дом делать нужные уколы. В Дахабе ничего такого нет. Диаспора очень маленькая. Есть два доктора, которые хорошо знают английский и работают с туристами, но на лето оба уезжают. В любой больнице с тобой будут разговаривать на арабском языке, на почте и на улице тоже.
Мне вот сейчас надо кое-что отремонтировать, а я не могу найти мастера. Тут очень плохие товары, сложный климат, все очень быстро ломается, вплоть до компьютеров и телефонов, которые не выдерживают жары: их надо держать под кондиционером, а иногда даже класть в холодильник.
Честно говоря, это не особо хорошее место для проживания одиноких женщин. Пока мой вывод таков: не надо релоцироваться в мусульманские страны! Надо быть мужчиной, знать арабский язык, постоянно держать в руке Коран, поминать Аллаха и Мухаммеда – может быть, тогда ты хотя бы узнаешь, сколько стоит килограмм картошки. А иначе сколько скажут, столько ты и платишь.
Я живу сейчас в стране, где при покупке овощей на рынке обслуживают сначала всех мужчин в очереди, а тебя, женщину, в упор не видят. Здесь для местных разрешено оружие, вплоть до автоматов Калашникова. Тут можно украсть туриста и просить выкуп. Я нахожусь в стране, где майка со свинкой Пеппой запрещена, и ты об этом не узнаешь, но можешь здорово вляпаться, равно как и если попросишь в мясной лавке свинину, которой тут быть попросту не может. Но у многих русских нет толерантности, гибкости, поэтому они, бывает, нарываются, и случаются конфликты.
Где лучше?
– Альбина, из всех стран, в которых довелось пожить, где вы лучше всего себя чувствовали?
Вот сколько прибыли от людей потерял этот преступный режим!
– В Индии и в Армении. Если население страны дружелюбно и любопытно, там намного легче адаптироваться. В Индии 99% населения во всех штатах относятся к приезжим с любопытством, им несложно что-то тебе подсказать, поболтать, пригласить тебя в гости. Если ты с уважением относишься к их обычаям и вере, то все прекрасно. В таких странах даже не возбраняется замутить какой-нибудь бизнес.
– Эти бесконечные перемещения в пространстве дали вам какой-то положительный опыт? Вы не жалеете о нем? Может быть, лучше было бы избежать всего этого?
– Ни то, ни другое, ни третье. Но, по крайней мере, все деньги, которые я трачу, остаются в этих странах, а не в России, где они по факту идут на войну. И таких, как я, много – по некоторым подсчетам, это полтора-два миллиона русских, а может быть, и больше. Вот сколько прибыли от людей потерял этот преступный режим!
Я продолжаю учить английский язык, узнаю много нового, обязательно везде посильно занимаюсь спортом. Все эти переезды для меня чудовищно тяжелы. Но решение всех этих сложных задач с перемещениями, с приспособлением к новым обстоятельствам укрепляет здоровье и тренирует память, отодвигая мою деменцию. Здесь, в Египте, я похудела на шесть килограммов, просто ежедневно плавая в Красном море. В Индии дешев массаж и другие оздоровительные практики. Так пусть лучше мои деньги прокормят какого-то массажиста и принесут пользу моему здоровью!
Грузия
Грузия – одна из тех стран, куда в первую очередь поехали российские релоканты после начала войны в Украине и особенно мобилизации, ведь там можно целый год находиться без визы. Только в сентябре 2022 года, по данным МВД Грузии, в эту страну въехали более 222 тысяч человек из России. Из-за этого более чем в два раза выросли средние цены на аренду жилья. Однако уже в 2023 году очень многие релоканты покинули Грузию: кто-то поехал дальше в Европу, США и другие страны, а кто-то вернулся в Россию.
Своими наблюдениями по поводу жизни релокантов в Грузии делится российский психолог Елена Тимкина, уже почти три года живущая в Батуми.
– Сейчас я не вижу большого притока новых людей. В Грузии трудно получить вид на жительство и практически невозможно – гражданство, поэтому многие уезжают. В связи с этим снова заметно упали цены на аренду жилья.
Отчетливо выделяются две категории релокантов. Одна категория – это те, кто имеет удаленную работу или какой-то пассивный доход. Обычно это пары, довольно часто – с собакой (животных привозят с собой или берут с улицы: тут много бездомных). Эти люди живут довольно изолированно, своей семьей, с трудом социализируются.
В Грузии трудно получить вид на жительство и практически невозможно – гражданство
Люди из второй категории стараются как-то вписываться в местное общество, часто даже учат грузинский язык (хотя это не так уж нужно: в Батуми практически все говорят по-русски), открывают маленькие бизнесы. Но интегрироваться в грузинское общество, на мой взгляд, нереально: слишком разные ментальности. Люди из этой категории находят работу риелторами, педагогами в школах и детских садах. Русские, белорусы, украинцы – прекрасные строители, врачи, реабилитологи, косметологи – они и тут работают по специальности.
Я часто наблюдаю: эмигрант из России открывает здесь маленькую милую кафешку, но вскоре она закрывается. Видимо, сложно с арендой, с выручкой, да и конкуренция серьезная.
Одна моя знакомая, у которой маленький ребенок, рассказывает: «Иногда я знакомлюсь с другими русскими мамами (дети вместе играют в песочнице), а потом что-то происходит – и мы больше не общаемся». И это очень характерно. Связи, которые образуются в эмиграции, они как в поезде: люди знакомятся, откровенничают, а потом остановка или пересадка – и эта связь рушится, она нестойкая, тоненькая, как ниточка.
– Как релоканты психологически ощущают себя в Грузии?
Многим из нас не нравится происходящее в грузинской политике
– Я бы сказала, стараются не высовываться. У нас тут немного странное положение: вроде как мы убежали от российской политической ситуации, но и тут мы тоже "не очень хорошие", потому что русские. В Батуми это почти не ощущается, в Тбилиси, безусловно, сильнее: там часто не хотят говорить по-русски в магазинах. Правда, сначала, как правило, встают в позу, а потом вдруг становятся доброжелательными. Мне много раз помогали совершенно незнакомые люди.
Конечно, многим из нас не нравится то, что происходит сейчас в грузинской политике в связи с принятием "закона об иностранном влиянии" и с другими переменами: все идет в российскую сторону и в итоге, видимо, там и будет. Тех, кто окончательно решил жить в Грузии, осталось немного; в основном народ пережидает, хочет когда-нибудь вернуться домой: может быть, как раз из-за того, что здесь не устанавливаются устойчивые связи и почти невозможно получить гражданство. Все равно это не твоя страна, нет ощущения, что ты участвуешь в ее жизни: некоторое такое сиротство. Ведь для человека очень важно ощущение принадлежности к группе, к семье, к стране, а здесь оно нарушено.
И конечно, есть неуверенность в будущем. Думаю, совсем катастрофы в Грузии не будет, но может стать довольно несвободно. А это именно то, от чего я уезжала из России, и я не хотела бы, чтобы и тут это повторилось. Такое ощущение свойственно многим моим друзьям.
Израиль
Согласно отчету Министерства репатриации и интеграции Израиля, начиная с 24 февраля 2022 года из России в эту страну приехали жить более 83 тысяч человек. И это совершенно особая история. Здесь не звучат слов "эмиграция" или "релокация", название для вновь приезжающих только одно: "новые репатрианты".
Тем не менее и здесь были россияне, решившие просто на всякий случай получить паспорт другой страны и пересидеть трудные времена. Чувствуется ли это? С таким вопросом мы обратились к социологу Виктору Вахштайну, живущему в Тель-Авиве.
– Начнем с цифры в 83 тысячи человек. Это те, кто вступили в гражданство. Теперь прибавьте членов их семей, которым дали вид на жительство и долгосрочные визы (поскольку они не имеют права на репатриацию). И еще немалую долю возвращенцев – тех, кто получил паспорта несколько лет назад "на всякий случай", но до февраля 2022-го жил и работал в России. То есть реальная численность приехавших существенно больше.
Репатриация и релокация – очень разные вещи
Многие репатрианты 1990-х годов действительно поначалу воспринимали новоприбывших как временных переселенцев, приехавших исключительно ради паспорта, чтобы переждать темные времена. Постоянно звучала шутка: ты на ПМЖ или на ППЖ (то есть "пока Путин жив")? Но сейчас это уже не чувствуется. Потому что после 24 февраля у нас было еще 7 октября. Это главный трансформирующий момент. Из-за него последняя волна алии, которая в мире называется "военной", а в Израиле – "тыквенной", оказалась куда более укорененной в стране, куда более репатриантской, чем релокантской.
Чаты и фейсбук-сообщества новых репатриантов хорошо иллюстрируют этот резкий перелом. До 7 октября люди в основном делились там своими душевными терзаниями – квартиры хуже, чем в Москве, возможностей для культурного досуга меньше, чем в Петербурге, южная антисанитария на улицах и левантийский бардак в госучреждениях. Плюс постоянное обсуждение новостей из России.
Но после геноцидальной атаки ХАМАС характер постов и объявлений изменялся: где сдаем кровь, когда едем на волонтерскую смену в кибуц, какие продукты нужно завезти на какую военную базу и т.д. Один из первых отрядов, отправившихся искать людей после резни на фестивале "Нова", был собран новыми репатриантами – волонтерами-поисковиками с опытом полевых экспедиций.
События 2023 года очень сильно погрузили людей в израильскую действительность и отдалили от российской.
– Напомните, почему эту волну репатриации называют "тыквенной".
Из тех стран, где можно "пересидеть", Израиль – худший вариант
– В Израиле каждая следующая волна алии получает какую-то гастрономическую кличку. Так, Большую алию 90-х годов, когда в страну въехал миллион человек, прибывшие раньше немного свысока называли "колбасной". Потому что прибывшие раньше, в 1970-х, были отказниками, антисоветчиками и идейными сионистами, а про тех, кто приехал после распада СССР, они говорили: мол, репатриировались ради колбасы в магазинах.
Потом был небольшой всплеск алии 2010-х. Сами себя они называли "посткрымской волной". Но прибывшие в 90-е дали им кличку "сырная алия" – потому что в это время как раз ввели санкции и импортные сыры перед телекамерами давили бульдозерами.
Наша волна репатриации получила лейбл "тыквенной", потому что одна моя хорошая знакомая как-то раз накануне Хеллоуина спросила в группе в соцсетях: где можно найти в Израиле тыквенный латте? На нее тут же в гневе набросились старожилы: если вы, проклятые хипстеры, хотите тыквенного латте, отправляйтесь в Бейрут! Но это было до 7 октября. Потом все стремительно изменилось.
– А все-таки встречались вам люди, которые хотят пересидеть трудные времена в Израиле, а потом вернуться в Россию?
– Встречались в первое время. Но из тех стран, где можно "пересидеть", Израиль – худший вариант. Мы последний год прожили под ракетными ударами. Люди, которые хотели просто пересидеть войну, не остались бы в Израиле на два с половиной года. Впрочем, в моем круге общения очень мало кто уехал. Кажется, всего три человека. Один – потому что начались панические атаки после сидения в бомбоубежищах, двое – в поисках профессиональной самореализации.
В этом плане сложно сравнивать Израиль с другими "новыми диаспорами". Иная мотивация, иная степень погруженности в локальный контекст. Сейчас здесь в основном не те, кто "уехал от войны", а те, кто уехал от несправедливой войны на другую войну, которую считают справедливой.
– Насколько эти вновь приехавшие люди меняют израильский ландшафт?
– Они более всего заметны в культурной жизни, хотя статистически эта новая волна гораздо меньше, чем волна 90-х. В том, что касается культурных мероприятий, книжных фестивалей, театральной жизни, – тут, конечно, новая волна очень заметна, в том числе потому, что приехали те, кого в Москве 2000-х годов было принято называть "представителями креативного класса".
Но это не перенос (как в Тбилиси, где есть район Ваке, куда люди перенесли из Москвы привычные практики и образ жизни). В Израиль невозможно ничего перенести, здесь очень плотная внутренняя среда, она все трансформирует. Соответственно, после 7 октября это уже не гетто, не релокантское сообщество типа диаспоры, эти люди уже идентифицируют себя как израильтяне.
Мы здесь не релоканты, мы приехали сюда всерьез
Именно в этой волне очень велик процент людей, которые уже получили сертификаты на знание иврита, более половины из них нашли постоянную работу в стране, если посмотреть данные социологических исследований. Репатриация и релокация – очень разные вещи.
Особенность израильской среды в том, что здесь обязательно нужно знать иврит, потому что взаимодействие с государственными органами в любом случае происходит на государственном языке. Поэтому иврит оказывается очень значимой, в том числе символической, частью жизни, и даже люди, которым он не нужен с повседневной точки зрения, интенсивно его учат. И в числе прочего это способ демонстрации того, что мы здесь не релоканты, мы приехали сюда всерьез.
В Израиле очень мало ностальгических разговоров и практик
Многие российские СМИ уезжали в Европу, сохраняя весь фокус на российской территории и осваивая местный язык лишь в необходимой, минимальной степени. Израиль не дает такой возможности: здесь невозможно быть на полноги внутри страны.
– Что, по вашим наблюдениям, происходит в Израиле с такой, как считается, чисто российской вещью, как ностальгия?
– В Европе иммигрантская ностальгия – это нормальный способ поддержания коммуникаций: ностальгия по Москве, которой уже не будет, по образу жизни, которого уже нет. Это скорее код, которым люди обмениваются при встрече, типа "мы одной крови, ты и я". В Израиле очень мало ностальгических разговоров и практик, в том числе опять же потому, что это воюющая страна.
Израиль после нападения ХАМАС находился в ситуации стремительной солидаризации, мощного уплотнения социальных связей, начало появляться понятие гражданской нации. И "тыквенная алия" была значимой частью этого процесса, поэтому здесь нет такой "белогвардейской" ностальгии, которую я вижу у своих коллег в Европе. На мой взгляд, это "белоэмигрантское" состояние психологически абсолютно ущербно, оно погружает в воспоминания, внушает ложные надежды, лишает возможности действовать. Но… остается исключительно интересным объектом исследования.
Радио Свобода не разглашаем имена авторов этой публикации из-за угрозы уголовного преследования по закону о нежелательных организациях в России. По той же причине изменены имена некоторых собеседников.
Роскомнадзор пытается заблокировать доступ к сайту Крым.Реалии. Беспрепятственно читать Крым.Реалии можно с помощью зеркального сайта: https://d10r2c145ol2h9.cloudfront.net/следите за основными новостями в Telegram, Instagram и Viber Крым.Реалии. Рекомендуем вам установить VPN.
