Российские военные операции на южном фланге НАТО. Чего ждать от войн в Сирии и Ливии в 2021 году

Пандемия COVID-19 заметно изменила восприятие людьми большинства мировых проблем и особенно войн и конфликтов, которые еще недавно, казалось, тревожили почти каждого. Сейчас, в 10-летнюю годовщину начала "арабской весны", россиян, например, озабоченных массой внутренних и личных проблем, по данным соцопросов, крайне мало волнует, что происходит в Сирии или в Ливии. Однако эти войны, в которых Москва принимает все более активное участие, конечно, не остановились. Более того, есть все основания предполагать, что в 2021 году они вспыхнут с новой силой.

На этой неделе исполнилось 10 лет с начала народного восстания в Ливии, в результате которого был свергнут Муаммар Каддафи, после чего в стране началась кажущаяся бесконечной гражданская война, со множеством участников и внешних игроков. Скоро исполнится и 5 с половиной лет с того момента, как Владимир Путин решил вмешаться в гражданскую войну в Сирии на стороне режима Башара Асада. Кстати, на этой неделе в Сочи состоялась встреча делегаций гарантов так называемого "астанинского процесса" по Сирии – России, Ирана и Турции – и, как и предполагалось, без впечатляющих результатов.

БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ:

Как Путина подводит его любимая геополитика

Так что ждет арабский мир и вообще весь Большой Ближний Восток в наступившем 2021 году? Существует ли опасность возрождения террористической группировки "Исламское государство"? Забывает ли мир о преступлениях Башара Асада? Почему Объединенные Арабские Эмираты все активнее пытаются играть большую роль во всех ближневосточных делах? Готова ли Ливия вновь стать единым полноценным государством? Какие цели преследует Кремль, усиливая свое военное присутствие в регионе?

Об этом и многом другом в интервью Радио Свобода рассуждает политолог-востоковед, арабист Кирилл Семенов:

– Что сегодня происходит в Сирии? Можно ли говорить, например, о тревожном затишье?

– Да, в целом в Сирии затишье, никакие активные боевые действия, тем более наступательные операции, ни одной из сторон конфликта пока не ведутся. Но там сохраняются очаговые точки напряженности, где не все тихо и где продолжаются вооруженные столкновения, хотя и ограниченного характера. Например, достаточно вспомнить ситуацию вокруг города Айн-Иса на северо-востоке страны, возле Ракки, в декабре прошлого года. Тогда формирования выступающей на стороне Анкары Сирийской национальной армии активизировали там свою деятельность – это происходило на левом берегу Евфрата, где находятся и курдские формирования, и также силы Сирийской арабской армии, то есть правительственных войск режима Асада. Там проходит линия разграничения, и возникла достаточно напряженная ситуация, которая сохраняется до сих пор.

Турция, возможно, в тот момент искала поводы для продолжения своей операции "Источник мира", а Россия, в свою очередь, возможности укрепить свое присутствие в сирийском "Заевфратье". Один из источников напряжения там – именно российское присутствие, которое стало возможным, кстати, благодаря той самой операции "Источник мира". Москва тогда оказалась в достаточно уязвимом положении, когда российские наблюдатели очутились в зоне ответственности ВВС США, которым фактически принадлежит небо над этими областями. И Россия там не может позволить себе вести себя так, как она это делает в Идлибе.

Соответственно, там же Россия не способна выполнить в полной мере свои обязательства, которые были взяты ею во время предыдущей встречи Владимира Путина и Реджепа Эрдогана в Сочи, это так называемый "Сочинский меморандум" по северо-востоку. Он предполагал отвод курдских группировок за 30 километров от турецко-сирийской границы. Курды по-прежнему находятся в этих районах. Более того, туда еще вошли американские подразделения, организовавшие совместное патрулирование. Соответственно, этот аргумент и использует Турция. Когда Москва указывает ей на необходимость выполнять ее договоренности по Идлибу, Анкара отвечает Москве, что та сама не особо выполняет договоренности по северо-востоку Сирии.

Еще одной точкой напряжения в Сирии остается, конечно, юг, провинции Дераа (Деръа) и Кунейтра, где также постоянно продолжаются боевые столкновения между отрядами так называемой примиренной оппозиции и подразделениями асадовской Службы общей разведки и безопасности (Мухабарат). Эти оппозиционеры тем не менее сохранили личное оружие и по-прежнему контролируют многие населенные пункты этих провинций, Дераа и Кунейтра, где фактически они остаются хозяевами (хотя сами эти города блокированы, конечно, силами режима в Дамаске). При этом важно отметить, что именно Россия во многом курирует деятельность этих группировок оппозиции, которые до сих пор не сложили оружие. Дело в том, что в Кремле считают, что их присутствие там в некоторой степени гарантирует некую "подушку безопасности" для Израиля – тем, что осложняет размещение там различных союзных Асаду проиранских группировок, представляющих угрозу для Израиля.

– И Россия, и Турция, и США в последнее время говорили о новой активизации в разных районах Сирии, но особенно на севере и северо-востоке, самых радикальных джихадистов, в первую очередь террористов из группировки "Исламское государство", которая вроде как официально разгромлена и ушла в небытие. Оказывается, все это неправда?

– Группировка "Исламское государство" никогда не была до конца разгромлена в Сирии. Она сохраняла очаги присутствия в сирийской пустыне, в провинциях Дейр-эз-Зор и Хомс, особенно в пустынных районах этих провинций. Окончательно эти районы зачищены от террористов так и не были, в связи с их сложным географическим положением и сложным рельефом местности. Там есть различные длинные подземные ходы сообщения, укрытия, которые активно используют боевики "Исламского государства" и откуда они периодически производят по-прежнему свои вылазки. Плюс осталась подпольная сеть джихадистов в том самом "Заевфратье". Но их активность там несколько меньше и во многом часто преувеличивается самими курдами из Сирийских демократических сил, которым выгодно списывать на действия и пропаганду "Исламского государства" любые проявления недовольства со стороны местных арабских племен. Но вот в районах, контролируемых войсками Башара Асада, действуют по-настоящему крупные отряды боевиков "Исламского государства". Поэтому, конечно, говорить о полном уничтожении "Исламского государства" в Сирии (как и в Ираке) пока не приходится.

– Из-за всей нынешней турбулентности, из-за пандемии, из-за того, что в США, в России, в Европе происходят самые разные сложные и опасные процессы, мир начинает забывать о Сирии в целом, особенно о преступлениях режима Башара Асада, который на сегодняшний день почти одержал победу, при поддержке Москвы и Тегерана?

– Да, но фактор пандемии сыграл здесь свою роль лишь до определенной степени, она не основная. Забывать люди о Сирии стали, скажем так, от общей усталости от этой "сирийской повестки". Запад, в первую очередь США, уже просто не хотят что-то мало-мальски кардинальное предпринимать на этом направлении. Соответственно, западное общество уже вяло реагирует на любые новости о преступлениях официального Дамаска, неважно, старых и новых. Хотя тем не менее идут и какие-то процессы в международных судах, и периодически выплывают на свет сведения о новых зверствах Асада. Но это все, возможно, просто некоторое затишье, и пока что на Западе на самом деле политики собираются с мыслями о том, как в дальнейшем продолжать свою линию в отношении Дамаска.

Тем более, как мы видим, Асад вовсе не собирается менять собственные правила игры, которые он установил еще до войны. То есть он себя считает победителем и, естественно, ни на какие реформы идти не собирается. Башар Асад намерен восстановить то положение, которое у него было в 2011 году, до начала всего, и вести себя как раньше. То есть продолжить подавление всех прав и свобод, продолжить репрессии и даже еще больше ужесточить внутреннюю политику. Асад мечтает подавить любое инакомыслие в зародыше, чтобы в будущем не столкнуться с повторением восстания времен "арабской весны". Поэтому маховик его репрессий будет только нарастать, и, раньше или позже, международному сообществу на них придется реагировать. При этом Башар Асад остается, подчеркну, абсолютно неуправляемым человеком, что для Москвы, что даже для Тегерана. Его спецслужба Мухабарат вообще давно живет своей жизнью, она стала "государством в государстве", и вряд ли на нее может кто-то повлиять, кроме самого сирийского президента.

– Сейчас в Сочи будущее Сирии вновь в так называемом "астанинском формате" обсуждали главные переговорщики – Москва, Анкара и Тегеран. Их представители много раз встречались, но так ничего, в общем, не решили, ни к каким серьезным соглашениям не пришли, то есть таким, которые бы на деле четко выполнялись и которые бы в корне изменили положение. Связано это с какими-то внешними факторами или причина просто в том, что их собственные позиции и требования с самого начала непримиримы? В том, что Россия и Турция просто стремятся к противоположным результатам?

– Я бы несколько отделял сам "астанинский формат" от двусторонних отношений России и Турции в контексте сирийской войны. "Астанинский формат" был создан для дополнения "женевского процесса", то есть Россия, Турция и Иран пытались создать некую площадку, которая бы легитимизировала их военное присутствие в Сирии, показала бы их значимость в сирийском урегулировании. В рамках этого формата лишь в 2017 году было восемь подобных встреч, когда "астанинский формат" только был запущен. И были созданы зоны деэскалации и тому подобное, различные решения были приняты, все казалось более-менее эффективным.

Но потом, да, уровень стал постепенно снижаться, и все перешло в сферу двусторонних отношений Москвы и Анкары. И все вопросы, связанные с Сирией, стали решаться лично Путиным и Эрдоганом на их встречах. Единственным реальным показателем, который мог бы определить нынешнее качество работы "астанинского формата", наверное, мог бы стать массовый обмен пленными между режимом и оппозицией. Такое событие, вероятно, придало бы какую-то жизнеспособность данному процессу. Но это невозможно из-за позиции Дамаска, который, с одной стороны, повинуется давлению Москвы и Тегерана и вроде бы участвует в переговорах в рамках "астанинского формата", но с другой стороны фактически отказывается иметь дело с сирийской оппозицией и признавать ее легитимной стороной переговорного процесса.

С точки зрения режима Башара Асада вся вооруженная оппозиция является просто скопищем террористов, и это касается всех участников переговоров с другой стороны. Поэтому, например, и гипотетического обмена пленными Дамаск хотел бы избежать, так как такой его шаг может быть воспринят как признание сирийским режимом вооруженной оппозиции как стороны конфликта. А не террористического сообщества, которое необходимо побыстрее физически уничтожить.

С этим, конечно, связаны сложности как "астанинского формата" переговоров, так и работа многопартийного "Конституционного комитета", появившегося не так давно вроде бы для выработки новых законов и определения будущего страны. В него вошли не люди, назначенные Дамаском, а представители различных политических движений аморфного Сирийского народного фронта. И в результате Асад и его не воспринимает всерьез, будучи готовым в любой момент выйти и из этого процесса. Асад, как я уже сказал, чувствует себя победителем в гражданской войне и в принципе не готов к каким-либо компромиссам и уступкам.

И да, все серьезные вопросы решаются сейчас Москвой и Анкарой, двумя основными игроками на "сирийском поле". Но всякие многосторонние переговорные форматы пока для них также имеют значение. Потому что, например, служат для легитимации того же турецкого военного присутствия в Сирии, то есть они выгодны Турции. Можно вспомнить, как турецкие войска оказались в том же Идлибе, а именно шестой раунд переговоров в Астане, когда стороны договорились о том, что по периметру "Зоны деэскалации Идлиб" должны быть развернуты наблюдатели из трех стран: из России, Турции и Ирана. И только после этого турецкие войска оказались в Идлибе. Соответственно, когда в Дамаске заявляют, что турецкое военное присутствие в Сирии незаконно, они лукавят – как минимум, если речь идет об Идлибе, так туда турецкие войска вошли как раз на основании соглашений, которые приняты в Астане, где присутствовали и представители сирийского режима, которые со всем этим согласились.

– Мы с вами вообще говорим обо всем этом, о Сирии в первую очередь, когда весь мир, и особенно мусульманский мир, вспоминает, что 10 лет назад, плюс-минус, началась "арабская весна". Сегодня все те процессы вспоминаются как начало непрерывной череды войн, бедствий, обнищания, полосы несбывшихся надежд? Или как-то иначе?

– "Арабская весна" полностью изменила картину на Ближнем Востоке, весь расклад сил. В некоторых случаях эти процессы оказались успешными и привели к позитивным сдвигам, как, например, в случае Туниса. Но в других случаях они раскололи общество, привели к конфликтам. Так или иначе, нужно понимать, что вся история "арабской весны" продемонстрировала, что пока что в государствах Большого Ближнего Востока обществам не удается найти достойную замену диктаторским, или "светско-авторитарным", режимам, чем-либо их заменить. С еще одной стороны, сами эти режимы продемонстрировали всю свою закостенелость, коррумпированность, неспособность проводить какие-либо реформы. Поэтому, конечно, все еще впереди. Я думаю, "арабская весна" будет иметь продолжение – собственно, как и случилось в Алжире, Ираке, Ливане или Судане в последние годы.

Турбулентность на Ближнем Востоке будет продолжаться, и еще рано подводить окончательные итоги этого процесса. "Арабская весна" сменяется "арабской осенью", чтобы опять вернуться в положение "арабской весны". В целом, хотя в таких странах, как Тунис, произошли изменения, пока заметна тенденция со стороны правителей законсервировать ситуацию, обойтись без глубинных преобразований. Но это лишь все равно приведет к новому коллапсу и социальному взрыву в государствах, где "арабская весна" не смогла добиться своих целей и результатов, как, например, в Египте, да и в других странах.

– Одна из самых несчастных стран арабского мира в последние 10 лет – это, конечно, Ливия. Ситуация там по-прежнему остается очень хрупкой, государства не существует. А то, что есть, продолжает распадаться на части?

– Нет, мне кажется, что в Ливии, скорее, стороны пришли пока что к определенным компромиссам. Ливия, собственно, и не распадалась на части, там все-таки сохраняется определенная целостность государства. И как минимум все внутриполитические игроки там нацелены сохранить единую Ливию. Этому фактору способствуют ее колоссальные ресурсы, то есть борьба идет прежде всего за то, кто будет какую часть доходов от ливийской нефти получать. Именно нефть не позволяет стране расколоться по региональному признаку, так как все стремятся прежде всего обеспечить какой-то свой процент от нефтяных доходов, и поэтому все заинтересованы в сохранении государства, чтобы распоряжаться этими доходами.

Сейчас в Ливии произошли и позитивные изменения для формирования новых органов исполнительной власти – президентского совета и правительства. Достаточно неожиданно выборы на Форуме национального диалога выиграли независимые кандидаты, которые не представляют каких-либо внешних игроков, и за ними не стоят серьезные внутренние силы. Это дает возможность надеяться, что эти люди смогут привести страну к настоящим законным выборам 24 декабря этого года, они пока так планируются, а потом уже спокойно уйти в отставку. Но, признаю, есть и очень дестабилизирующие факторы, которые никуда не делись, то есть самозваный фельдмаршал Халифа Хафтар и его Ливийские арабские вооруженные силы (так теперь называется его бывшая Ливийская национальная армия). Их всех очень сложно вписать в будущую архитектуру демократической Ливии, и пока что никто точно не знает еще, что с ними делать. Но то, что они будут пытаться как-то взрывать обстановку, неизбежно.

– Что касается Халифы Хафтара, которого поддерживают Египет, ОАЭ и Россия: вы недавно писали, что в результате сдвига во внешней политике ОАЭ это государство незаметно вступило в союз с Россией. И Абу-Даби, который играет активнейшую роль в ливийской войне, по сути, предоставил России полную свободу действий для создания своего военного плацдарма в Средиземноморье – на южных границах НАТО.

– Речь об аналитическом материале от информационного агентства Oryx, они первыми сделали такой вывод. Дело в том, что Объединенные Арабские Эмираты являются главными спонсорами Халифы Хафтара, и именно Абу-Даби больше других способствовал появлению различных наемников на территории Ливии, в том числе и русскоязычных наемников, которых обычно связывают с так называемой "ЧВК Вагнера". Есть много косвенных сведений, которые позволяют сделать вывод о том, что именно ОАЭ оплачивают этих наемников. Это касается не только "группы Вагнера", но также и наемников из других стран, в первую очередь из Судана и Чада, которые действуют на стороне Хафтара. И даже белых англоязычных, которые там замечены уже были.

Но не стоит забывать, что та же "группа Вагнера" связана с российскими властными кругами, и естественно, появление ее в Ливии было невозможно без одобрения Москвы. "ЧВК Вагнера" укрепляет в Ливии российские позиции, несмотря на то что оплачивает их работу, возможно, Абу-Даби. Мы знаем, что как минимум эти наемники выполняют пожелания Москвы, если такие звучат. Они быстро и неожиданно уходят из тех или иных мест после очередной договоренности между, например, Путиным и Эрдоганом о снижении уровня эскалации в Ливии – обычно за этим следует вывод именно русскоязычных наемников из тех или иных районов боевых действий. Поэтому ОАЭ, наняв эти группировки и пустив их в Ливию, конечно, способствовали закреплению там российского присутствия.

Достаточно вспомнить Судан, где также сперва появились вроде бы действующие частным образом российские наемники, а потом уже речь зашла о полноценной российской военно-морской базе. Возможно, мы подобный сценарий увидим и в Ливии – скоро окажется, что где-нибудь возле городов Джуфра или Сирте появится очередная российская военная база.

Конечно, эмиратские поставки вагнеровцам передовых зенитно-ракетных комплексов российского производства и размещение Су-24 на авиабазе ОАЭ в Ливии наводят на мысль о новой роли Абу-Даби в еще более крупной геополитической игре. Это в целом поворотный момент для амбиций ОАЭ в Северной Африке. И очень интересно, что такой поворот событий, по-видимому, игнорировался НАТО. Ведь вспомните: фактически Турция была сурово наказана за свое решение приобрести российскую систему ЗРК С-400. В то время как финансирование, развертывание и оснащение Объединенными Арабскими Эмиратами военных формирований, которые по сути являются российской армией на пороге южной границы НАТО, не вызывает у самого НАТО тревоги. Все это до сих пор осуществляется и остается без последствий.

– Кроме Сирии и Ливии, можете назвать страны Большого Ближнего Востока, за которыми в самое ближайшее время стоит, что называется, пристально последить, том числе и нам с вами? Это, может быть, Ливан? Конечно, это Иран, Йемен, Египет, но, вероятно, кто-то еще?

– Йемен – само собой, конфликт там продолжается. За всеми этими странами интересно следить, везде есть напряжение, везде большие социальные проблемы. Везде, где "арабская весна" была подавлена, где не случилось реальных реформ, как прежде всего в Египте, все проблемы сохраняются. Но я бы еще немного расширил границы обсуждаемого нами огромного региона – к югу от Сахары. Вот куда следует обратить внимание в ближайшее время, на регион Сахеля, где уже начинается так называемая "Черная Африка". Потому что именно туда уже переместились "центры силы" всех главных джихадистских террористических группировок, будь то "Исламское государство" или "Аль-Каида".

И оттуда они ведут теперь в основном свою подрывную деятельность. Кроме того, там еще же есть масса собственных исторических внутренних проблем, которые провоцируют конфликты, межконфессиональные, национальные и другие. Поэтому в ближайшее время Мали, Нигер, Чад, Центральноафриканская Республика, Нигерия – вот эти государства будут, я думаю, в центре внимания, и там начнут происходить важные для всего мира события, в том числе связанные с борьбой с терроризмом. И мы будем наблюдать, возможно, заметный рост террористической активности в этом регионе и рост террористических угроз, которые будут исходить именно оттуда.