Эмиграция или дорога домой: судьба немцев Поволжья в России

28 августа 1941 года советская власть объявила о депортации немцев Поволжья в Центральную Азию, Казахстан и Западную Сибирь, решение претворено в жизнь в основном в сентябре-октябре. Упразднена была и Республика немцев Поволжья, которая просуществовала около 20 лет. Она включала в себя территории нынешних Саратовской и Волгоградской областей. В 1939 году там проживало свыше 600 тыс. человек из них более 60% составляли немцы. Столица находилась в городе Энгельсе. К очередной годовщине депортации немцев "Idel.Реалии" публикуют две истории потомков немцев Поволжья. Первая посвящена жизни Эдвина Варкентина, общественника, оказавшегося благодаря родителям в Германии, а вторая — Дарье Шмидт, предки которой вернулись из депортации домой, в Поволжье, туда, где до трагических событий находилась немецкая республика.

Эмиграция или дорога домой

Эдвин Варкентин родился в советском Казахстане, в 1990-е как множество других "поздних переселенцев" (немцев, переселившихся после развала Советского союза в ФРГ, в Германии называют поздними переселенцами — "Idel.Реалии") оказался в Германии. Сегодня в среде постсоветских немцев он с его коллегой Ириной Петер известны своими общественными проектами. Один из них запущен в конце 2020 года — подкаст "Steppenkinder" ("Дети степи"), в котором Ирина и Эдвин рассказывают о том, кто такие советские немцы и как они жили с другими народами СССР.

С 1981 года, с рождения и до наступления 14 лет, молодой человек жил в тюркской стране.

— Сама Карагандинская область была таким центром проживания российский немцев после волн депортации начиная еще с 1931 года. Это не только с 1941 года, когда была самая большая депортация после начала Великой Отечественной войны, но и уже во время сталинских репрессий. Я сам родился в городе Тимертау, но мои родители из Сибири, отец из немецкого района Гальбштадт, это Алтайский край, а моя мама, её семья из Омской области, из немецкого района, — делится Варкентин.

Семья Варкентин после развала СССР эмигрировала в ФРГ.

— Мы переселились в 1994 году, в этом году была самая большая волна переселения из стран бывшего Советского Союза, в основном из Казахстана, из Российской Федерации, из Кыргызстана и других республик. Так мы оказались в Германии, — рассказывает он.

По признанию общественника, ему языковая интеграция в новой стране далась относительно легко, так как в семье все говорили на немецком и в Казахстане.

— Мне лично было, как вам сказать, и сложно, и несложно. Сложно было в том плане, что я, когда мы здесь оказались в Германии, мне было 14 лет, это у каждого человека сложный возраст, определение, и поменять место жительства, круг общения, друзей, всё, что было любимое и близкое на что-то новое и непонятное — это каждому человеку было бы сложно. Но так как мы в семье говорили на немецком языке еще в Казахстане, то для меня фактическая интеграция в немецкое общество была не очень сложной по сравнению с другими ровесниками, — говорит Эдвин.

Подростку удалось после полугода подготовительного класса специального для детей-переселенцев перейти сразу в гимназию.

— Мне удалось уже в 8 классе попасть в Германию и сразу обзавестись друзьями из местного населения. Но те мои ровесники, которым не так быстро удалось внедриться в школьную систему или же круги общения с местными молодыми людьми, им, конечно же, было сложно, это приводило к большим проблемам с интеграцией, связано не только с определением на новом месте, но и с такими явлениями как криминал, например. Это была большая тема в 1990-е годы — криминальность среди молодых мужчин-переселенцев, российский немцев тогда в Германии. Но на сегодняшний день эта проблема уже не так актуальна, — считает Эдвин.

Семья Варкентин дома говорила не только на литературном немецком, но и на диалекте, который значительно отличается как от стандартизированного немецкого, так и от других диалектов этого языка.

В основном немцы в России оказались благодаря манифесту Екатерины II, в период, когда единой Германии еще не было. В немецких крошечных государствах говорили на разных диалектах, поэтому эмигрировавшие в Российскую империю люди привезли с собой все это языковое многообразие. Таким образом, в России оказались разноязычные немцы. Обычно исследователи выделяют поволжские говоры (верхнегессенский, южногессенский, пфальцский, верхнесаксонский), нижненемецкий, швабский и волынский.

— Я всегда представляюсь гибридом, потому что у меня с одной стороны по маминой линии поволжские немцы, и мои бабушка с дедушкой с нами жили, и они в принципе говорили только на поволжском диалекте. Им сложно было общаться на русском языке, и немецкий литературный они тоже плохо знали, так как тогда в дремучие 1920-1930-е годы они закончили всего лишь три класса сельской школы. Но в семьях пользовались только диалектом поволжских немцев. Со стороны папы мы из меннонитов, которые говорили на нижних немецких диалектах Восточной Пруссии, — отмечает Эдвин.

В детстве его родители посылали летом в немецкое село, откуда был родом отец Эдвина. Если диалекты мальчик осваивал у старших поколений, то литературную норму ему приходилось учить специально благодаря усилиям родителей.

— Мой отец прикладывал всегда большие усилия, чтобы мы дома говорили и на литературном немецком языке, так как мои родители были актерами единственного немецкого театра в Советском Союзе в Темиртау, с 1989 года — в Алма-Ате. Там у них рабочим языком был литературный немецкий, и поэтому у нас в семье акцент делался именно на него. Русский изучал только в школе, детском садике, на улице, дома — исключительно на немецком языке, — говорит молодой человек.

Младший Варкентин сумел не только интегрироваться в ФРГ, но также сделать стремительную карьеру. Он успел поработать на правительственных позициях на федеральном уровне. По его словам, сумевших сделать карьеру в ФРГ поздних переселенцев довольно много, но они часто незаметны, так как имеют обычные немецкие имена.

— В какой-то момент в начале 2000-х годов — середине 2000-х годов казалось это таким исключением. Потом, учась уже в ВУЗе, я учился в Мюнхенском университете, я познакомился с моими сверстниками, которые тоже закончили гимназию, получили возможность учиться в ВУЗах, поэтому на данный момент много российских немцев моего поколения, приехавшие сюда детьми или подростками, влились в общую жизнь немецкого европейского общества и развивают себя, развивают наше гражданское общество, экономику Германии, политику, вообще все сферы. Есть такое представление о том, что интеграция российских немцев прошла довольно-таки незаметно, потому что эти люди очень быстро интегрировались. За счет того, что у них немецкие имена и фамилии, то они не бросаются сразу на вид. Поэтому если посмотреть, например, в спорт, то там очень много молодых людей, которые приехали детьми в семьях переселенцев, и здесь делают успешные карьеры. Может быть, только российские немцы замечают, что они, спортсмены, российские немцы, но общей публике это неизвестно, — утверждает собеседник.

Эдвин Варкентин был участником многих российско-германских межправительственных переговоров по поводу судьбы поволжских немцев. Экс-чиновник говорит, ощущает свою сопричастность к тому, как решался вопрос немцев.

— Я бы сказал, что решались вопросы не только немцев Поволжья, а в общем немцев России и не только, потому что комиссии проводились и с другими постсоветскими странами, и в Казахстане, и в Узбекистане. Конечно, да, потому что если сравнить мотивацию мою и, скажем, других высококвалифицированных чиновников, которые занимаются такими вопросами, то здесь немного доля эмоций и что-то вроде миссии, и поэтому я чувствую некоторую причастность к этому. Но я думаю, что тут все-таки решающее — это профессионализм, потому что это связано с дипломатией, а в дипломатии эмоции даже мешают. Но мотивация должна быть конечно, да, — признается он.

Как отмечено выше, один из основополагающих документов, по которому ведется вся работа на межправительственном уровне, — это Протокол от 1992 года, и там зафиксировано, что российская сторона обязуется восстановить республику поволжским немцев. Этого, как известно, не было сделано. На вопрос о том, не обидно ли, что так случилось, молодой человек ссылается на Москву.

— Я думаю, что тут опять вопрос касается эмоций. Я думаю, что тут сложно говорить обидно или не обидно. Этот вопрос решается исключительно со стороны Российской Федерации, потому что решение о реабилитации немецкого народа, которое было принято в 1990 и 1991 году, устанавливают восстановление тех автономных республик и территорий, которые были, начиная с 1941 года, ликвидированы. Так, например, восстановили государственность у чеченцев, у ингушей. Не восстановили у крымских татар и поволжских немцев. Россия тогда сама как государство, как правопреемник Советского союза, обязалась претворить это в жизнь, но, знаете, с большой волной переселения в Германию оттек и потенциал тех людей, которые могли бы населять такую будущую республику немцев Поволжья, — говорит общественник.

Он полагает, что люди, которые живут в Германии, не задумываются над этой проблемой.

— Но во всех заседаниях межправкомиссий и во всех переговорах играла роль тема культурного возрождения: возрождение языковой культуры, традиций, образовательные программы и системы. С этой стороны Германия как член межправкомиссии могла влиять на этот вопрос только так. Было всегда понятно, что вопрос решается не в Берлине, а в Москве, — комментирует собеседник.

Эдвин Варкетин не жалеет, что по воле родителей оказался в Германии.

— Я не жалею. Скажем так, конечно, есть чувство утраты культурного наследия. Есть какие-то следы в душе, которые ведут в Поволжье, которые ведут в Южную Украину, где мои предки также проживали, но, вы знаете, у нас есть возможности этим культурным наследием пользоваться, его восстанавливать и ознакомлять следующие поколения с этим культурным наследием. Я думаю, что мои родители, которые приняли тогда за меня это решение, для них были исключительные мотивы, почему они это решение приняли, и я их очень хорошо понимаю, так как они были актерами единственного немецкого театра в Советском Союзе, то к 1994 году с оттоком немцев бывшего Советского Союза у них пропала публика. Публика переехала в другую страну. Для них было высшей мотивацией заниматься своим любимым делом и продолжать свою миссию восстановления культуры российских немцев уже здесь, в Германии, с той публикой, на которую они до этого 15 лет работали, — говорит он.

Но эмиграция не единственный вызов, с которым столкнулись немцы Поволжья. Последние переписи показывают, что число российских немцев постоянно сокращается, а количество владеющих родным языком, еще быстрее уменьшается. Между тем, Эдвин настроен оптимистично насчет будущего немцев России.

— Я думаю, что сообщество как таковое не исчезнет. Останутся ячейки, останутся какие-то клубы, учреждения, которые будут заниматься как раз сохранением культурного наследия. Это очень важно, оно никуда не денется. Да, конечно, все меньше людей владеет родным немецким языком, но есть острова этой немецкой культуры, например районы в Западной Сибири. Там люди владеют и диалектами, и литературным языком. Как вы и сказали, их становится все меньше. Я думаю, что и в Германии так. Наши соотечественники-переселенцы, которые сюда приехали, их интерес к культуре тоже меняется. Есть разница в поколениях. Например, владение русским языком или казахским, или украинским утрачивается в молодых поколениях, но есть интерес к корням. Этот интерес всегда будет, он останется, поэтому да, может быть, сообщество российских немцев станет меньше в России, но интерес останется, — заключает он.

Эдвин запустил свой проект, которым вносит свою лепту в поддержание интереса к культуре и истории народа.

— У нас есть подкаст "Дети степей", в котором мы озвучиваем темы российских немцев на широкую публику в Германии. Мы с моей коллегой Ирой Петер, она тоже переселенец из Казахстана, тоже ребенком переселилась в Германию, вещаем и на публику российских немцев, и на общую немецкую публику. Для нас это очень важно, потому что в этом мы видим продолжение нашей культуры, которая конечно же модифицируется, — отмечает Эдвин.

Автор ссылается на то, что немцы были депортированы в республики с тюркской культурой, что было отражено в названии его проекта "Дети степей".

— Мы хотим показать немецкой публике больше культуры степей и Центральной Азии, чем России, потому что о России очень многое известно, и по телевидению репортажи, и в прессе пишется о России, а вот Центральная Азия довольно-таки неизвестная. Российских немцев представляют здесь в обществе как мост между культурами, но редко предусматривается мост туда, в Центральную Азию и степные культуры, — делится Эдвин.

Долгая дорога в Поволжье

Дарья Шмидт является руководителем Немецкого центра в Балаково, небольшого города в Саратовской области. В их семье депортирован был ее прадед Райнольд Шмидт со своей семьей. Как и многих других его сослали в Восточный Казахстан.

— К сожалению, не знаю нюансов этой истории, потому что когда интересовалась, моего деда уже не стало, то есть сына самого Райнольда, то есть у меня уже не было возможности у кого-либо переспросить. Я узнала эту историю от бабушки, они были высланы в Восточный Казахстан, я знаю такую историю, что мой прадед, Райнольд, на девять лет оказался разъединённым со своей семьей, женой и двумя сыновьями. Жена у него была русская, а сыновья все равно носили немецкую фамилию. Только через девять лет они встретились, даже такая семейная история есть, что мой дед Павел, когда он узнал, где живет его отец Райнольд, он пришел к тому дому, постучал в окно, тот спросил "кто там?", он сказал "я ваш сын", на что Райнольд сказал, что этого не может быть. Тогда мой дед Павел показал какой-то шрам, который появился у него еще в детстве, о котором его отец, естественно, знал, тогда они прослезились, обнялись, — делится девушка семейной историей.

Дед Дарьи оказался в Кыргызстане, там познакомился со своей будущей супругой, они поженились и через несколько лет приехали в Саратовскую область.

— Собственно, изначально корни моего деда идут из Поволжья, из Астрахани. Там был рожден прадед Райнольд, дед Павел. Райнольд, его сын Павел, далее мой папа Юлий и я в этой цепочке. Мой дед со своей семьей, женой и четырьмя детьми оказались в Саратовской области, приехали в Балаковский район. Осели здесь, потому что здесь рядом вода, было хорошее поселение, в свое время здесь было много этнических немцев, таким образом, им удалось в какой-то степени вернуться на свою историческую родину в Поволжье, — говорит Дарья.

Отец собеседницы "Idel.Реалии" родился и вырос уже в поволжском регионе. И только его младшая сестра решилась на эмиграцию в ФРГ после развала СССР.

— Мой отец, его двое старших братьев и младшая сестра росли, закончили школу, каждый свое образовательное учреждение завершил. Далее мой папа познакомился с мамой, и у них появилась я. Такая история. Из всей семьи, из четверых детей, в Германии живет сейчас только одна из четверых детей, папина младшая сестра. Она со своей семьей живет там с 1993 года, ее братья никто не решился, да и не хотели особенно переезжать в Германию, — отмечает она.

Несмотря на то, что Дарья всю жизнь вовлечена в языковые проекты, немецкий язык у нее не от семьи, ей пришлось его выучить.

— [Немецкого] языка в семье у нас не было. Дед Павел понимал язык, но практически не разговаривал на нем. Его мама, как я уже сказала, была русской по происхождению, уже в его семье не было принято говорить на немецком, хотя во всех поселках, где они жили, он мог поддерживать общение с ребятами, этническими немцами, но сам дальше в свою семью не перенес. Я с языком впервые познакомилась, когда была в школе во втором классе, у нас был эксперимент, мы были первым годом, когда начали вводить немецкий и другие иностранные языки со второго класса в школы, — признается она.

Впервые с языком предков она соприкоснулась в 1997 году.

— Но у меня тоже не было осознания, почему у меня немецкая фамилия, что язык — это часть моей истории, этнической идентичности. Только в возрасте 14-15 лет я впервые об том задумалась, как раз перед этим незадолго случилась утрата в нашей семьей — не стало моего деда Павла. Он был единственным носителем немецкой истории на тот момент, и ниточка знаний прервалась. Насколько я могла, я бабушку расспрашивала, она передала, но тем не менее не так много, как мне бы хотелось узнать. С папой я тоже разговаривала, у него тоже такая ситуация. Он говорил: "Ты знаешь, когда мы были детьми, мы как-то об этом не задумывались, не думали, что это следует как-то дальше передавать, следовало бы больше расспрашивать", — говорит Дарья.

По словам Дарьи, республику немцев еще в прошлом в прошлом столетии реально было бы восстановить, а сейчас, как отмечает девушка, ситуация изменилась.

— Тут следует смотреть именно о каком периоде мы говорим. Если это было бы прошлое столетие, то, может быть, какое-то движение было бы, хотя на тот момент уже многие осели, кто в Сибири, кто в Казахстане, кто где, они начали обзаводиться своим хозяйством и семьями. Это было уже последующее поколение. Я думаю, что в душе они, может быть, и тешили надежды, что когда-нибудь смогут побывать на родине своих родителей, бабушек и дедушек в Поволжье, но я думаю, что они вряд ли бы сами сорвались с места. Плотности немецкого населения, на мой взгляд, уже нет, — утверждает она.

В условиях отсутствия своей государственности в России, вопрос поддержания немецкой культуры и языка лег на плечи общественников. В том числе на таких активистов, как Дарья. Шмидт руководит лингвистическим центром "Deutsch mit". На выбор деятельности, как говорит она, повлияло то, что Дарья является представителем немецкого меньшинства.

— Это однозначно повлияло. Если вернуться опять к истории, о чем я говорила, где-то в 14-15 лет я впервые задумалась о том, почему у меня такая фамилия. Немножко издалека: я пошла получать первый паспорт по достижении 14 лет, мы посоветовались с мамой, она спросила, какую я хочу национальность указать в паспорте. Я сказала: "Мам, а как ты считаешь?" Она ответила: "Ну, поскольку у тебя есть немецкая фамилия, может быть, имеет смысл указать, что ты этническая немка?" Когда мы уже были непосредственно в этом отделении, высказали вот это пожелание. Нам ответили, что это графа упразднена. Тогда для меня это только впервые стало набирать какой-то вес, я впервые начала интересоваться у бабушки о какой-то информации, о своей истории и так далее, — делится Дарья.

Ее путь в немецкую самоидентификацию начался с участия в конкурсе Международного союза немецкой культуры "Знаете ли вы родной немецкий язык и культуру?".

— Собственно, он подтолкнул меня к тому, чтобы узнавать больше про деда, про его корни, про немецкую ветвь в нашей богатой семье. Имеется в виду национально богатой семье, потому что у нас есть такие мысли, что у бабушки есть украинские корни, другие мысли тоже есть на эту тему. Я стала ходить в Центр немецкой культуры в Балаково, где я сейчас проживаю. Впоследствии это стало стимулом, когда я выбирала свою будущую профессию, потому что класса до 8 я была уверена, что свяжу свою жизнь с математикой или точными науками, — отмечает она.

Девушка поступила в Саратовский государственный университет, изучала там немецкий язык. После учебы она работала переводчиком.

— Потом обстоятельства сложились таким образом, что я должна была вернуться в родной город. Здесь я не нашла себе применения в качестве переводчика. Переезд в другие города по понятным причинам не был возможен, я стала искать себе применение как преподаватель. То есть, для меня это своего рода тумблер должен был быть переключен, потому что когда я поступала в университет, не рассматривала преподавательскую деятельность как основную, я хотела быть устным переводчиком. Дорожка привела меня в Центр немецкой культуры, это было в 2014 году. Волей судьбы, я стала представлять этот центр на разных уровнях: на городском, межрегиональном, федеральном. Стала руководителем центра в нашем городе, — рассказывает девушка.

В какой-то момент девушка преподавала немецкий в школе, но понимала, что ей хочется чего-то большего.

— Я для себя приняла решение, что я буду нести вот эту идею немецкого языка и культуры через призму именно российских немцев в массы. Для меня не главное обучить людей языку, чтобы они скорее выехали в Германию на ПМЖ, для меня важнее, чтобы люди поняли, насколько красив и гармоничен этот язык, насколько он структурирован, насколько интересный народ российские немцы, какую культуру они имеют за плечами. Это мало кто сегодня знает. В Центре немецкой культуры мы несем это в массы, и через свой Лингвистический центр как коммерческую организацию я стараюсь это транслировать по возможности, — делится она.

Дарья никогда не хотела эмигрировать в ФРГ.

— Много кто спрашивал об этом, и из моих друзей, и из ребят, которые тоже являются этническими немцами и уже уехали или только готовятся к переезду, собирают активно документы. Главный мой ответ — я не чувствую себя там дома, — говорит 34-летняя девушка.

Говоря о мотивации тех, кто решился на переезд, девушка отмечает, что многие видят в этом возможность иных социальных гарантий.

— То есть считается, что Германия, как европейская страна, больше заботится о своем населении, что люди социально более застрахованы. Будь то люди не работающие, работающие, пенсионеры, дети. Считается почему-то, что там более качественное образование. Однако я считаю, что в любой истории, как и у медали, есть две стороны. Не зря говорят: "Хорошо там, где нас нет". Потому что когда погружаешься в ту среду, понимаешь, что там есть свои нюансы, трудности, — считает Дарья.

По ее словам, россиянам кажется, что "Европа — это некая сказка".

— Я ни в коем случае не против этого [эмиграции], я только за, но сама я считаю, что у нас в стране можно достойное образование получить. Я же получила. Я закончила сельскую школу с серебряной медалью, была первой медалисткой в истории школы на тот момент. Я закончила университет с красным дипломом, значит, что в школе мне дали достойное образование, я смогла потянуть университет. Я считаю, если у человека есть стремление и желание себя проявить и применить, то это не играет роли, где он окажется территориально в мире. Главное, чтобы человек был хороший, — считает она.

На вопрос о том, верит ли она, что немецкое сообщество России сохранятся, с учетом статистических данных по этой группе за последние переписи, девушка отвечает в сослагательном наклонении.

— Все зависит от немцев России, есть ли у них будущее. Если этот народ будет для себя считать, что они должны сохраниться в истории и дальше, то все в наших руках. Если у нашего народа нет такого понимания, то с течением времени, к сожалению, это этническое меньшинство сойдет на "нет" в России, — говорит она.

Она опять же возвращается к теме эмиграции. Считает, что из-за нее стало невозможно решить и вопрос восстановления республики.

— Когда у российских немцев появилась возможность к выезду, они активно начали выезжать. Это, может быть, обида на свое государство. Для меня это сложный вопрос, я даже не знаю, как его трактовать. Возможно, ситуация была бы лучше, если бы вот, может быть, если бы не появилась такая возможность к выезду. Я не знаю, честно, — добавляет она.

В конце беседы корреспондент "Idel.Реалии" попросил Дарью сказать, что бы она пожелала молодым немцам и немкам, которые проживают сейчас в России.

— Для меня трепетный вопрос, эмоциональный. Я бы пожелала спрашивать, пока есть возможность. Я имею в виду, своих бабушек, дедушек, хранить историю, потому что у народа без истории нет будущего. Пока человек знает, что за ним стоит, он, я думаю, может смело смотреть вперед в завтрашний день. Это очень важно: спрашивать. И брать то, что дается, ведь не каждый народ так поддерживается, как сейчас поддерживают российских немцев, — заключает она.