81 год назад, 30 ноября 1939 года, началась Советско-финская война. Красная армия вторглась на территорию Финляндии, рассчитывая на скорую победу; руководство СССР надеялось с помощью войны отодвинуть границу от Ленинграда и превратить Финляндию в государство-сателлит, поставив там просоветское правительство. Однако противостояние затянулось и не только стоило Советскому Союзу значительных военных потерь, но и, как принято считать, показало низкую боеспособность Красной армии, что предрешило нападение Германии на СССР в 1941 году.
Однако документы свидетельствуют, что в армии в идею быстрой победы многие не верили с самого начала. Документы НКВД о военнослужащих, дислоцированных в Украинской ССР и готовящихся к отправке в Финляндию, рассказывают об отношении солдат и командного состава к кампании, о попытках военнослужащих избежать отправки на фронт, а также об ухищрениях комсомольских функционеров, набиравших добровольцев. Документы публикуются впервые — по крайней мере в СМИ.
Этот материал – часть проекта Настоящего Времени и украинского журналиста Эдуарда Андрющенко по исследованию рассекреченных архивов КГБ Украины.
"Сами мы провоцируем войну"
"Будем бить тех, которые попытаются сунуть свое свинное рыло в наш Советский огород, по зову Партии и Правительства, грудью станем на защиту нашей Родины". Цитаты вроде этого фрагмента из письма красноармейца В. Ериса должны были иллюстрировать всеобщий патриотический подъем и энтузиазм советских военных перед лицом новой войны.
Но те же документы свидетельствовали, что ситуация в готовящихся к отправке на фронт подразделениях на самом деле отнюдь не безоблачна.
В боевых действиях в Финляндии участвовали подразделения трех расположенных в Украине военных округов Красной армии: Киевского, Харьковского и Одесского. Какое-то время шло на укомплектование отрядов бойцами других частей и подготовку состава, в том числе политическую – солдатам объясняли, за что они вообще будут воевать. Потом воинские эшелоны из Украины шли в Ленинградский военный округ, и уже оттуда бойцы попадали на фронт.
Настоящему Времени удалось отыскать документы двух округов из трех – Киевского особого и Харьковского. Как и в других военных округах по всему СССР, в них работали структуры, занимавшиеся наблюдением за настроениями военнослужащих, – так называемые особые отделы, которые собирали информацию и передавали в НКВД.
Начальники особых отделов Киевского и Харьковского округов Анатолий Михеев и Михаил Ростомашвили направляли докладные записки председателю НКВД Украины Ивану Серову. О настроениях солдат и офицеров узнавали как из писем (вся корреспонденция РККА читалась чекистами), так и просто слушая разговоры военнослужащих – чаще всего на стол Серову ложились именно отчеты о высказываниях личного состава. Сейчас эти документы хранятся в архиве Службы безопасности Украины.
Одна из наиболее часто упоминавшихся в записках проблем: часть военных не верила в то, что писала о причинах войны газета "Правда" и что говорил нарком иностранных дел Молотов.
По официальной версии советского руководства, агрессором в войне выступала Финляндия. Поводом к началу военных действий стал артиллерийский обстрел советской территории, якобы совершенный финнами, – так называемый Майнильский инцидент. Сегодня многие историки полагают, что это была провокация СССР, использованная как повод для вторжения. Кроме того, советская пропаганда подчеркивала, что Красная армия борется "за освобождение трудящихся Финляндии из-под гнета кровавых банд Маннергейма".
"Я знаю, что это не Финляндия напала на нас, а это при учениях на море наши обстреляли сами свою территорию", – заявил красноармеец 253-го гаубичного полка 7-й стрелковой дивизии Прокопчук, споря с сослуживцами.
Красноармеец Степанюк был убежден: "Советский Союз ведет агрессивную войну, а нам говорят, что мы боремся за мир".
"За что и за кого я должен итти на Финляндский фронт, за что мы будем воевать? Ведь финны просили мира и воевать они не хотят, а мы проповедуем политику мира и одновременно нападаем на мирный народ – душим его под маркой освобождения от гнета", – рассуждал солдат Иван Бабан.
Командир отделения 497-го полка 135-й стрелковой дивизии понимал события так: "Сами мы провоцируем войну, сами объявляем ее".
Иногда даже те, кто верил в советскую пропаганду о помощи финскому народу, не были уверены, что это стоит делать.
Красноармеец Пономаренко задавал риторический вопрос: "Для чего мы будем помогать Финляндии – пусть они сами себя освобождают и завоевывают власть. У нас самих не все благополучно. Вот я получил из дому письмо, в котором пишут, что дома нечего есть и жена вынуждена продать корову".
Хуже, чем в 1933-м
Тяжелое положение оставшихся дома семей было одной из самых распространенных причин недовольства бойцов.
Красноармеец Ивасенко перед строем сказал: "Товарищи бойцы, мы здесь служим по 4-5 месяцев, а наши семьи голодают, ходят босые и голые и на них накладывают налоги". Младший командир Духниченко обещал "воевать так, как они (власти – НВ) обеспечивают семьи". Красноармеец Демченко 4 января 1940 года поспорил с пришедшим в его батальон комиссаром Тарасенко. Он вспомнил страшный 1933 год, но отметил, что даже тогда было легче, чем сейчас.
Несколькими месяцами ранее, в сентябре 1939-го, СССР напал на Польшу, аннексировав Западную Украину и Западную Беларусь. Многие участники той кампании надеялись, что государство как следует их вознаградит, и уровень жизни повысится. Но вышло наоборот. И теперь солдаты боялись, что после Финляндии станет еще тяжелее.
Красноармеец Константин Мартынюк позволил себе такие "контрреволюционные разговоры": "Мы освободили украинский народ (то есть население Западной Украины – НВ) … и сами получили за это освобождение собачью жизнь, а когда освободим Финляндию, то хуже собачьей жизни станет".
"Завоевали Польшу – увеличили налоги, а завоюем Финляндию, так будут брать больше, и будешь ходить без штанов", – прогнозировал солдат Герасименко.
Настроения тех, кто сражался в Польше и должен был отправиться в Финляндию, характеризуют слова красноармейца Конина: "Уже мы были на одном фронте, теперь гонят на второй, а скоро выдумают третий…"
Были среди военных те, кто желал поражения Советскому Союзу.
"Хотя бы скорее какая-нибудь держава нас разбила, тогда бы мы ушли домой", – высказался красноармеец Радченко.
Красноармеец Приходько из 131-й стрелковой дивизии говорил другим бойцам: "...Завязывается мировая война, и неглупо будет, если капиталисты разобьют СССР, потому что война начата Советским Союзом, а не капиталистами".
Красноармеец Фостов, описывая тяжести жизни в колхозах, высказывал надежду на то, что Финляндия "положит конец" коммунизму.
"Финны готовились, а мы миролюбием занимались"
Победа Финляндии не выглядела совсем невозможным сценарием. Поначалу многим казалось: крохотная страна моментально капитулирует перед таким мощным противником, как СССР. Из сообщений пропаганды следовало, что финский народ сам поможет советским войскам. Но ни того, ни другого не случилось – Финляндия отчаянно сопротивлялась, доходившие с фронта известия о тяжелых боях и потерях Красной армии (или даже просто отсутствие победных реляций из Москвы) деморализовали и рядовых, и командиров.
"Нужно сказать, что наши хвастать много умеют, когда начинались военные действия в Финляндии, так говорили, что через неделю, не больше, от белофиннов ничего не останется, а сейчас столкнулись с препятствиями и сели, да еще и жертв столько понесли", – заявил техник по вооружению авиамастерских 134-й авиабазы Биск.
Другой техник той же базы, Горловский, полагал, что "удирать" советским войскам придется после того, как Финляндию поддержат Англия и Франция.
Комиссар одного из авиаполков Пальцев в компании командного состава предполагал: "Нужно ожидать теперь приказа нашего правительства о прекращении военных действий в Финляндии, потому что много жертв с нашей стороны. Сейчас наши войска отойдут на заранее намеченную территорию, о которой говорилось при мирных переговорах с финнами до войны".
Недовольство положением дел на фронте высказывали члены штаба Киевского особого военного округа – комдивы Яков Федоренко (в документе ошибка – фамилия указана как Федорченко) и Яковлев (вероятно, Всеволод Яковлев), а также комбриг Алексей Маслов.
Маслов и Яковлев сетовали на то, что против Польши в сентябре 1939-го были сосредоточены огромные силы и "удар получился впустую" (части РККА не встретили ожесточенного сопротивления), а с финнами вышло наоборот: отправили меньше войск, чем было нужно, операцию как следует не подготовили. Яковлев винил в этом Генштаб, а Маслов – "задрипанных разведчиков, которые ни черта не знали". "Финны здорово готовились, а мы миролюбием занимались", – отметил Яковлев.
Пораженческим настроениям были подвержены и семьи военных. Супруга авиатехника Козловского в разговоре с женами командиров высказала мысль, что их мужья уйдут на фронт, а Советский Союз в это время захватят немцы.
Больной темой для военных были потери Красной армии. "Сколько уже там полегло людей, и побьют немало, правильно финны писали в газетах, что один финн должен убить десять красноармейцев, так это и делается", – сказал красноармеец Литвиненко.
Капитан штаба 15-го стрелкового корпуса Волкодав заявил: "Мне по радио известно, что Ленинград с возложенной задачей по разгрому белофиннов не справился и что понесенные потери у нас в два раза больше, чем это опубликовано в газете".
Красноармеец Дробат писал матери: "На Финляндском фронте творится ужас, не поддающийся описанию. Молодые бойцы, только что прибывшие в Ленинградский военный округ, принимают присягу и через 10-15 дней идут в бой, говорят, что приличное пушечное мясо".
В письме также приводятся данные о потерях Красной армии – 12 тысяч убитых, 10 тысяч раненых. Неизвестно, когда именно написано это письмо (не позже конца января 1940 года), но не исключено, что актуальное на тот момент число было куда больше.
Также Дробат пересказывает в письме слух об измене командующего Ленинградским военным округом (во время войны эту должность сначала занимал Кирилл Мерецков, а позже – Семен Тимошенко) и замене его на Семена Буденного.
Вероятно, источником части пораженческих слухов были сообщения финской пропаганды на русском языке, рассчитанные как раз на красноармейцев. Случаям проникновения таких сообщений в тыл посвящены два отдельных документа НКВД.
12 января 1940 года политрук Василий Лозован и капитан Николай Тушин слушали радио и "словили" передачу, в которой на чистом русском от первого лица рассказывалось об огромных потерях Красной армии и ее неминуемом разгроме.
В другой записке речь шла о том, что находящиеся в Финляндии бойцы присылают "белофиннские" листовки в письмах к живущим в Украине семьям. Здесь эти листовки передаются из рук в руки, "чем самым распространяется гнуснейшая клевета белофинов (так в документе – НВ) на Красную армию и правительство".
"Это ты здесь такой умный, а там первая пуля пойдет в тебя"
Записки особых отделов рассказывают и о низком уровне дисциплины в рядах будущих "освободителей" Финляндии. Солдаты, наплевав на субординацию, осмеливались дерзить старшим по званию.
Красноармеец одного из полков Алексей Черняк во время построения держал руки в карманах. В ответ на замечание помощника старшины Мельниченко Черняк "поднял шум в строю". Еще двое поддержали непокорного солдата, принявшись свистеть и отпускать реплики в адрес Мельниченко. Помощник старшины напомнил, что за неисполнение приказа в военное время расстреливают, а Черняк в конце концов пообещал его убить – "как только попадутся патроны".
И это был далеко не единственный случай открытых угроз командирам.
Красноармеец Дмитрий Котемнец ответил младшему лейтенанту Кравцову: "...Я тебе не подчиняюсь. Это ты здесь такой умный, а там (в Финляндии – НВ) первая пуля пойдет в тебя".
Таких бунтарей, как правило, отводили от отправки на фронт, а материалы по ним передавали в военную прокуратуру.
Во многих частях офицеры практически не занимались подготовкой подчиненных и не контролировали их местонахождение. Предоставленные сами себе, солдаты уходили в самоволку, напивались и искали приключений.
21 декабря, например, отличились военные шоферы Николай Митрофанов и Владимир Васильев, недавно прибывшие в артиллерийский полк в местечке Клевань Ровенской области. Ночью они пьяные пришли к местной жительнице Марии Веселовской и попытались ее изнасиловать. Женщину спасли прибежавшие на шум соседи – солдаты убежали (прихватив, по словам Веселовской, ее часы).
Попали в докладную и похождения младшего лейтенанта Грищенко. Проводя время вместе с сослуживцами и женщинами в чьей-то квартире, он напился до беспамятства и танцевал голым.
Лишь бы не в Финляндию
Самоволка помогала бойцам не только скоротать время, но и избежать фронта. Военный попросту "терялся" на несколько дней и возвращался в часть после того, как его подразделение уже отправилось на север. В 257-м полку 7-й стрелковой дивизии такой схемой воспользовались и простые красноармейцы Филипп Бичек с Иваном Назаренко, и командир взвода Бродский (вместо него перед отъездом пришлось назначать другого командира).
Хватало и дезертиров – тех, кто вообще бежал и не возвращался. Проще всего было дезертировать по дороге в новую часть. Иногда до места назначения доезжала лишь половина отряда. Или даже меньше: из 44 военнослужащих 14-й кавалерийской дивизии из Ровно в Шепетовку прибыли всего 24 человека.
На станцию Коростень в Житомирской области 15 декабря прибыл машинно-дорожный батальон, которым должны были укомплектовать 7-ю стрелковую дивизию. Но бойцы устроили "волынку" (так в документах тех лет называли забастовки) – отказались выходить из вагонов и требовали отправить их по домам. В документе это объясняется тем, что ни командир батальона, который демобилизовался накануне, ни комиссар не выполняли свою работу. Только после вмешательства политотдела и особого отдела дивизии "волынку" удалось прекратить. Зачинщиков арестовали и осудили (приговор не уточняется).
Многие, чтобы остаться в Украине, прибегали к членовредительству. Чаще всего солдаты, избравшие для себя этот болезненный путь, топором рубили или дробили пальцы на руке. В декабре 1939-го отмечались десятки таких случаев.
В ходу были и другие способы нанести себе увечья.
"23.XII 1939 года красноармеец этого же полка Ропан Трифон Васильевич во время погрузки эшелона подставил под колеса вагона ногу, и ему отдавило большой палец ноги". Красноармеец Гуменко "положил под колесо вагона руку, и ему отрезало три пальца". Служившие в разных частях Зиновий Братусь и Михаил Красюк специально выстрелили в себя из винтовок.
Отдельные военнослужащие шли на еще более хитрые (хотя не факт, что эффективные) уловки. Красноармеец Селезнев пытался убедить командование, что не перенесет финского климата. А пьяный командир кавалерийского звена Адаменко советовал сослуживцам: "Пейте, товарищи, водку, нам нужно пьянствовать, по этой причине нас не пошлют в Финляндию".
Дезертиры и членовредители не могли не понимать, что им грозит трибунал и с большой долей вероятности тюрьма. Некоторые прямо заявляли: лучше отсидеть, чем воевать и, скорее всего, погибнуть.
"Они дураки, за мною следят, чтобы я не сбежал. Я хочу, чтобы меня судил Ревтрибунал, тогда я не поеду в Финляндию", – документ сохранил эти слова красноармейца Островского.
Кому-то самым легким выходом казался суицид – по крайней мере на словах. "Если пойдем в Финляндию, то ни один из нас не возвратится – если не убьют, то замерзнем. Я первый, если будут отправлять в Финляндию, приложу винтовку под бороду (застрелюсь – НВ), и будет легче, чем итти воевать", – обещал красноармеец Петр Ткачук.
Кто-то из бойцов собирался, прибыв на фронт, присоединиться к финнам.
Красноармеец Крысов говорил: "Выполнять задания партии и правительства не хочу, а если и поеду, то оружие поверну в обратную сторону".
"Я не имею желания быть здесь, если меня пошлют в Финляндию, все там брошу – винтовку, гранаты – и перейду к финнам", – вторил ему красноармеец из 283-го стрелкового полка 87-й стрелковой дивизии.
"Демобилизация" и "соревнования"
Отъезжающие на финский фронт бойцы 653-го запасного полка 13-й дивизии не знали, куда и зачем их везут: им попросту никто этого не объяснил. Уже в пути кто-то из солдат сказал, что их ждет Ленинград, а что дальше – непонятно. Вряд ли виной тому был недосмотр командиров и политработников – скорее, таким способом хотели избежать дезертирства.
Бывали даже случаи обмана солдат. 25 декабря 1939 года 144 военнослужащих 29-го стрелкового полка были отправлены в город Шепетовку на укомплектование 141-й дивизии, которой предстояло воевать в Финляндии. Командование полка при этом сказало красноармейцам, что в Шепетовке они будут демобилизованы. По дороге бойцы узнали правду, и тогда 51 человек дезертировал. Тех, кто доехал, командование отправило обратно в полк, заявив, что таких недисциплинированных бойцов им не нужно.
Другой случай вообще звучит как анекдот.
В январе 1940-го для отправки на фронт начали формировать добровольческие лыжные батальоны из членов комсомола. Официально в них набирали лишь тех, кто занимался лыжным спортом и имел хоть какую-то военную подготовку, но на практике иногда обходились и без этого. Добровольный характер участия, как это обычно бывало в Советском Союзе, на самом деле был принудительным. Участник событий В. Афанасьев вспоминал, что в его институте отказался лишь один человек, которого после этого "склоняли на всех собраниях, клеймили позором, обвиняли в трусости и в конце концов выжили из института".
В спецсообщении НКВД говорится о комсомольцах из нескольких городов Сталинской (ныне Донецкой) области, которым в январе 1940 года работники райкомов и обкома предложили съездить в Харьков "на всеукраинские лыжные соревнования". Отправились 13 спортсменов.
"Прибыв в г. Харьков, нас направили в казармы, где мы узнали, что мы призваны в Красную армию, не в порядке призыва, а якобы добровольно", – рассказывал оказавшийся в этой группе комсомолец Пащенко.
"Добровольцы" написали рапорты комбату – рассказали об обмане и объяснили, что совершенно не хотят ехать на фронт, да и никакой подготовки не имеют. В сообщении не уточняется, что было дальше, но, вероятно, лыжников отправили домой.
Несмотря на отчаянное сопротивление Финляндии и проблемы Красной армии, победу в советско-финской войне одержал СССР. В марте 1940 года в Москве был подписан мирный договор, по которому СССР переходило 11% территории Финляндии с городом Выборгом. При этом участие в войне стоило СССР членства в Лиге наций, а исход кампании стал доказательством низкой боеспособности Красной армии.
Уже после войны, в июне 1940-го, НКВД приводил в одной из записок такой рассказ участника боевых действий, бывшего лектора Черниговского пединститута П. Отрешко: "Мы не можем еще воевать, нашего народа много погибло по-дурному, особенно новичков. Финны после перемирия заявили, что мы можем только кричать "ура" и "за Сталина", а они – финны – слета нас обстреливали так, что 50 выбывало из строя. Финские офицеры все были при часах, хорошо одеты, очень патриотичны, наше "начальство" в боях мало участвовало, пряталось по штабам, в тылу, а "пешек" посылали на явную гибель"
Всего, по разным оценкам, безвозвратные потери СССР в советско-финской войне составили от 127 до 168 тысяч человек.
