«Здесь мучили и убивали людей». Пикеты уральского историка

19 ноября уральский историк Алексей Мосин с плакатом "1937-1938. Здесь мучили и убивали людей" вышел в одиночный пикет к дому номер 17 по улице Ленина в российском Екатеринбурге. Вскоре из здания вышли люди в форме и увели его внутрь – писать объяснительную. На Ленина, 17, сегодня располагается областное управление МВД России, а в годы Большого террора здесь работала НКВД. В те годы 22 тысячи человек зашли в это здание и никогда не вышли – они были расстреляны. В том числе и прапрадед Алексея Мосина.

"Считаю необходимым установление на этом здании мемориальной таблички в память о жертвах государственного террора", – написал Алексей Мосин в своем объяснении. Фото документа историк опубликовал у себя в Фейсбуке. Он заявил, что будет время от времени "выходить в подобные пикеты до тех пор, пока на этом здании не будет установлена табличка в память о жертвах террора".

Алексей Мосин – доктор исторических наук, член общества "Мемориал", соавтор книги "Большой террор в частных историях жителей Екатеринбурга". В интервью Радио Свобода он рассказал о жизни своей семьи в эпоху сталинских репрессий и своем восприятии тоталитаризма.

Готов быть живой табличкой

– Алексей Геннадьевич, почему Ленина, 17?

– Все очень просто: в этом доме было расстреляно около 22 тысяч человек, трупы которых впоследствии свозились на 12-й километр Московского тракта, где сейчас расположен мемориал памяти жертв политических репрессий и знаменитые "Маски скорби" Эрнста Неизвестного. В советское время в этом доме находился НКВД, а сейчас организация-преемник – МВД. Среди расстрелянных в этом здании был и мой прапрадед Александр Григорьевич Воробьев.

Я решил не умничать и написал на плакате предельно простой текст: "1937–1938, Ленина, 17, здесь мучили и убивали людей". Разумеется, здесь есть доля условности, ведь расстрелы были не только в эти годы, но все же именно период с августа 1937-го по ноябрь 1938 года общеизвестен как эпоха Большого террора. Такой лаконичный текст позволяет сконцентрировать внимание людей. Многие, кстати, подходили, задавали вопросы. Порадовало, что не было никакой агрессии, часто прохожие впервые узнавали про массовые убийства в этом здании. Я думаю, это, безусловно, многих заинтересовало.

Цель акции – установка таблички в память о репрессированных, о чем уже давно говорят уральские правозащитники. В идеале хотелось бы, чтобы в этом здании (или хотя бы в его части) находилась не преемница НКВД, а Мемориальный комплекс в память о репрессированных, но для начала пусть появится хотя бы табличка.

Общественники из "Мемориала" обращались с этой инициативой к Евгению Ройзману, когда он еще был мэром города. Он всецело поддерживал нашу идею, но как только дело доходило до официальных органов, нам под разными предлогами отказывали, часто добавляя стандартное "Ну вы же понимаете…". Но мой ответ однозначен: нет! Я не понимаю! Не понимаю, почему люди, чьи жизни были изувечены в сталинские времена, не имеют права на достойную память.

Ну а пока наше требование игнорируют, я готов быть такой вот живой табличкой, то и дело появляющейся на Ленина, 17.

– Почему мемориальную доску не установили в 90-е годы, когда в тренде была как раз антисталинская риторика?

– Вы знаете, формальная риторика и реальные действия властей – это очень разные вещи. Как мне рассказывал мой научный руководитель Рудольф Германович Пихоя, еще в 90-е годы, когда он был главным архивистом России, ФСБ не позволяло передать в госархивы данные о репрессированных. Уже тогда было противодействие возвращению исторической памяти. Чего уж удивляться тому, что мы имеем в наши дни.

– А что не понравилось полицейским в вашем пикете, почему они повели вас внутрь здания?

– Видимо, они не могут просто так пропустить мимо глаз пикеты у своего здания, да еще когда речь идет именно о темных пятнах в истории. Они были достаточно вежливы, просто просили меня пройти внутрь, написать объяснение о том, что за акцию и с какой целью я здесь провожу. У меня был одиночный пикет, и потому их действия были незаконны, но я решил не спорить, тем более это дало мне возможность более внятно донести лично до них свою позицию. Как знать, может, и у этих людей что-то изменится в отношении к истории своего ведомства.

Я пытаюсь поставить себя на место этих людей, и мне иногда кажется, что им самим легче было бы там работать, если бы стояла памятная табличка. Разве есть что-то плохое в том, чтобы признать преступления прошлого и тем самым отмежеваться от них?

– Люди проходили мимо, а в СМИ история с пикетом попала лишь благодаря действиям МВД. У вас не возникает ощущения бесперспективности таких общественных кампаний?

– Вы знаете, я активно заинтересовался темой репрессий всего пять-шесть лет назад, наблюдая как историк болезненную трансформацию в отношениях власти и общества. Поэтому именно сейчас очень важно говорить о жертвах сталинских репрессий, показывать, что в нашей истории уже было сознательное разделение общества на своих и чужих. Людей откровенно стравливали, искали внутренних врагов. И к чему это привело: 687 тысяч расстрелянных – и это только по официальным данным и только в годы Большого террора. Хотите повторить?

Конечно, в наши дни власть действует хитрее. Путин может под камерами выдавить из себя пару слов в День памяти и скорби, открыть какую-нибудь Стелу памяти, поздравить с юбилеем Людмилу Алексееву, совершить другие ритуальные действия. Но кроме таких вот символических штрихов, вся система движется вовсе не по правозащитному пути.

Власть не стремится честно разобраться в постыдных фактах своей истории. У нас не было своего Нюрнберга. В итоге мы видим демонстрации с портретами Сталина, попытки установления ему памятников. Календари, посвященные этому убийце все народов. А ведь что скрывается за этими плакатами и календарями? Мы говорим, что была одержана победа в войне. Но какой ценой? Сталин сыграл здесь роковую роль. Репрессии ударили в том числе и по вооруженным силам, они ослабили командный состав армии, подорвали нашу обороноспособность.

Нужна вдумчивая переоценка нашего прошлого. Да, кто-то скажет, что миллионы людей участвовали в репрессиях. Но ведь и в Германии при Гитлере миллионы людей участвовали в преступлениях власти, и кто-то позднее по тем временам наверняка ностальгировал. Но это не помешало Германии провести денацификацию.

Ну и кроме всего прочего, я считаю такие мероприятия своим долгом перед прапрадедом и другими жертвами сталинских репрессий.

Личное дело

– Расскажите, что случилось с вашим прапрадедом?

– Мой прапрадед родился в 1856 году, был арестован и расстрелян в 1937-м, когда ему было 80 лет. В семье знали о его аресте и понимали, что он наверняка был расстрелян, но подробной информации не было вплоть до 2000 года, когда начала выходить Книга памяти жертв политических репрессий в Свердловской области. Мой коллега Михаил Юрьевич Елькин, знавший историю моей семьи, обнаружил в списках репрессированных Александра Григорьевича Воробьева из села Каменное озеро и предположил, что это мой предок. Позднее мне удалось найти в Государственном архиве административных органов Свердловской области материалы следственного дела прапрадеда и многое узнать о последних неделях его жизни.

Он обвинялся в принадлежности к "фашистской террористическо-повстанческой организации церковников на Урале". Сотрудникам НКВД важно было показать, что речь идет о разоблачении разветвленной сети подпольной организации, имевшей террористические планы. Следователи всерьез утверждали, что в селе Каменное озеро был филиал этой фашистской организации и мой 80-летний прапрадед вербовал в нее новых членов. Всего было арестовано семь человек: священник и шестеро крестьян (в том числе мой прапрадед).

Однажды на ежегодной акции "Возвращение имен", где мы читаем имена репрессированных, я услышал, что какая-то женщина упоминает священника Александра Афанасьевича Корнякова из села Каменное озеро, называет даты его ареста, осуждения и гибели, и я вдруг понимаю, что это он был осужден и расстрелян вместе с моим прапрадедом. Именно после этого я отправился в архив, нашел его следственное дело. В нем 245 листов. Я прочитал и почти целиком переписал его, а позднее подготовил по его материалам пять публикаций, в том числе в книге "Большой террор…".

С тех пор Большой террор на Урале стал одной из тем моих исследований.

– Александр Григорьевич случайно попался или он кому-то дорогу перешел?

– История такая. В селе Каменное озеро за год до начала Большого террора была закрыта церковь, в которой крестились и отпевались мои предки. Верующие боролись за ее сохранение. Решение о закрытии храма должно было принять общее собрание сельчан, но оно проголосовало против превращения церкви в клуб. Естественно, в лучших советских традициях было проведено новое собрание, которое было лучше подготовлено властями, и большинством голосов требуемое решение было принято.

Но как верующий человек может обходиться без храма, когда он всю жизнь туда ходил? Люди стали бороться за возвращение храма. Был среди них и мой 80-летний прапрадед.

Верующие каменноозерцы пытались обжаловать решение о закрытии храма, указывая на многочисленные нарушения при проведении голосования на собрании и фальсификацию его итогов. Последним было обращение их во ВЦИК СССР, откуда местным органам прислали бумагу с распоряжением разобраться в ситуации. Приехавшая комиссия НКВД отчиталась, что все правильно, церковь закрыта законно. При этом наиболее активные борцы за возвращение храма были взяты на заметку. Первые аресты членов церковного актива в Каменном озере были проведены уже 6 августа 1937 года, когда арестовали о. Александра Корнякова и председателя церковного совета Александру Петровну Осинцеву. Мой прапрадед был арестован 22 августа.

Кроме участия в деятельности фашистской организации церковников, Александру Григорьевичу Воробьеву инкриминировали злоумышление на жизнь Сталина, клевету на колхозный строй, подбивание односельчан объявлять себя верующими в ходе переписи населения в январе 1937 года, когда 56% опрошенных ответили на этот вопрос положительно.

​Следствие вел сержант госбезопасности Полунин. Арестованные были привезены в Сухой Лог, оттуда в Свердловск, на Ленина, 17. Именно там 25 сентября особая тройка при Управлении НКВД по Свердловской области приговорила шестерых из них к высшей мере наказания. Спустя четыре дня всех их расстреляли​.

Одному человеку удалось спастись: 30-летняя Александра Григорьевна Осинцева получила 10 лет лагерей. Выйдя на свободу, она вернулась в родное село, работала в колхозе. Пенсии у колхозников были мизерные. В 1965 году вышел указ о переводе колхозников на государственное пенсионное обеспечение, но Александре Григорьевне не хватало стажа, так как в него не были включены годы, проведенные в лагере. Тогда она обратилась в прокуратуру с просьбой о реабилитации. Только после этого дело каменноозерцев было пересмотрено и все они были оправданы "за отсутствием состава преступления". Было официально признано, что даже с точки зрения советского законодательства все семеро пострадали безвинно.​..

Пересмотр дела позволил установить, какими средствами велось следствие, какую роль играли оговоры, фальсификация следственных документов. Был заново допрошен председатель колхоза Тимухин, на жизнь которого якобы готовилось покушение. В 1937 году он был одним из главных свидетелей по этому делу, активно давал показания против своих односельчан. К 1965 году он был уже абсолютно спившимся человеком, за пьянку был уволен со своей должности в колхозе. На просьбы подтвердить свои показания он отвечал уклончиво, ссылаясь на то, что прошло много лет, многое забылось, после чего заявил: "Но их же осудили – значит, они были виноваты". Подобные случаи, когда человек пытается снять с себя ответственность за судьбы людей, не были редкостью. Раз суд признал их виновными – значит, виновны. Так человек пытается оправдать себя перед судом своей совести, но удается это далеко не всегда.

Слово "террор" в переводе с латинского означает "страх, ужас". Задача организаторов массового террора – не только покарать отдельных людей, репрессировать целые слои населения страны, но и поразить ужасом остальных. Жителям Каменного Озера, пытавшимся узнать что-то о судьбе односельчан, советовали: "Лучше не спрашивайте, иначе с вами будет то же, что сделали с ними". Страх, поражающий людские души, лишающий людей воли размышлять и действовать, сопротивляться насилию и даже просто задумываться о происходящем в стране – одно из самых пагубных следствий тоталитарного режима. Для преодоления такого "наследия" необходимы волевые усилия нескольких поколений.

​– Как вы можете описать жизнь инакомыслящей семьи в условиях советского государства и советского общества?

– Знаете, советское общество очень напоминает сюжет Стругацких: есть вся страна, а есть 2% "выродков", которые чувствуют, что происходит. И власть находит способы вычислять и обезвреживать.

Мне повезло с отцом. Он сам был из крестьянской семьи, испытавшей на себе все ужасы раскулачивания и высылки на тюменский север. Ему навсегда запомнилась, как бабушка, недавно вернувшаяся из ссылки с шестью детьми (ее муж и одна из дочерей оттуда не вернулись), слыша очередное восхваление по радио "великого вождя и учителя", повторяла про себя тихо, чтобы никто не слышал: "Вошь и мучитель". Бабушка, близкий и любимый человек, говорит такое – и про кого? Про товарища Сталина! Это было страшно (потому и запомнилось), это требовало осмысления. Это было первое зерно сомнения в правильности того, что происходит в стране, первый толчок к пробуждению критического самосознания.

В 1967 году, накануне 50-летия Октябрьской революции, по телевидению показывали документальный телесериал "Летопись полувека". Папа тогда очень ждал, что покажут и как будут рассказывать про 1937 год. И вот показывают эту серию. Все как обычно: рассказывают про небывалый урожай, про новые заводы-гиганты. Сыпется зерно в закрома родины, льется сталь, советские летчики ставят новые рекорды дальности беспосадочных перелетов. И всего секунд на 40 маленькая перебивка про то, что допускались искажения социалистической законности, в частности, несправедливо осудили некоторых полководцев. И потом опять про урожай, про успехи пятилетки. Папа тогда подошел, выключил телевизор, и больше мы этот сериал не смотрели.

Потом был 1968 год, ввод войск в Чехословакию. В то время уже была возможность слушать, несмотря на глушилки, Радио Свобода и "Голос Америки". Можно сказать, нам повезло оказаться в той уникальной прослойке людей, которая видела мир не только глазами Гостелерадио СССР.

Жаль только, что, кроме меня, из нашей семьи лишь мама дожила до наших дней и узнала всю правду о гибели Александра Григорьевича.

"Люди становились рабами государства"

– Алексей Геннадьевич, вы говорили про необходимость исторического суда для России, но ведь нет ни одного примера, когда страна добровольно признала преступность собственной власти. Та же Германия сделала это лишь под дулами автоматов стран-победителей…

– Мне кажется, есть вещи довольно ясные и понятные: нельзя массово убивать своих сограждан. С августа 1937-го по ноябрь 1938 года официально было расстреляно 687 тысяч человек. Но ведь кроме расстрелянных были те, кого на 10 лет посылали в лагеря. Для большинства фактически это тоже было смертным приговором, просто более затянутым и изощренным.

Была разрушена жизнь миллионов семей, жены и дети "врагов народа" получали поражение в правах, им постоянно так или иначе напоминали о том, что в советском обществе они – изгои, не заслуживающие сочувствия.

После того, как завершился Большой террор, репрессии вовсе не прекратились. Люди становились рабами государства. Безнравственность советского государства была в том, что оно становилось заинтересованным в таких заключенных. Рецидивы потребительского отношения государства в лице чиновников по отношению к гражданам имеют место и в наши дни. Вот недавно новый глава администрации Екатеринбурга Александр Высокинский заявил, что нужно делать ставку на 20-летних ребят, таких же, как те, что построили Уралмаш. Но он не знает, как строился Уралмаш. Заводы-гиганты в 30-е годы – это в первую очередь труд спецпоселенцев, вчерашних крестьян, которых путем раскулачивания лишали всего, что они имели, и заставляли заниматься подневольным трудом. Сейчас вот опять слышны разговоры о том, не пора ли использовать ли труд заключенных в строительстве и промышленности. Но тогда у государства появится искушение всеми способами пополнять этот резерв дешевой рабочей силы, и мы можем вновь выйти на круг, который уже проходили. Гарантий, что этого не случится, на сегодня нет никаких.

Да, вы правы, что очень тяжело добиться официального признания Сталина преступником, но ведь для начала можно хотя бы просто не поощрять все те же самые "Сталинобусы", Сталинские календари и так далее. Это уже будет шагом в правильном направлении.

​– Как историк чем вы можете объяснить, что на протяжении столетий воспроизводятся одни и те же модели государственной диктатуры?

– Есть пословица, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Вспомним историю Древнего Рима: был такой диктатор Луций Корнелий Сулла, который выпускал так называемые проскрипции – списки граждан, подлежавших уничтожению. Он объявлял врагом народа любого человека, которого подозревал в чем-то, или который ему не понравился, или у которого он хотел отнять его имущество. На форуме публично вывешивались эти проскрипции, и это означало, что прописанные там люди вне закона и могут быть убиты любым другим гражданином.

Сегодня никто не вывешивает напрямую списки неугодных Путину, но мы прекрасно знаем имена тех оппозиционных политиков, которые находятся под постоянным наблюдением, на них открываются уголовные дела, организуется их травля. По сути, это все те же проскрипции, просто с учетом изменившихся реалий.

– Говорят, что каждое общество имеет ту власть, которую оно заслуживает. Можно ли так сказать про сталинский режим или про нынешний путинский режим?

– Я здесь могу судить как историк. Только в 1861 году было отменено крепостное право. Мы так до сих пор и не получили своих ста лет нормального развития, после которых исчезла бы рабская психология. Но в итоге все опять сводится к вере в царя, генсека, президента. Конечно, история имела свои развилки. В том же 1917 году в России начался процесс демократизации всех сфер жизни общества и государства. У нас тогда впервые прошли демократические выборы, несмотря на огромные размеры страны. Но большевики устранили законно избранное Учредительное собрание, расстреляли многотысячную демонстрацию в его поддержку.

То же самое было и в годы перестройки. Но мы так и не получили надежных демократических институтов. Вот в США Трамп может какую угодно ерунду писать в своем твиттере, но он не уничтожит основы американской демократии.

– Было бы проще, если бы перестройка продлилась лет двадцать и Советский Союз рухнул тогда, когда общество уже поняло, что такое демократия, рыночная экономика и т.д.?

– Ситуация была кризисная, никто не собирался ждать 20 лет. Люди испытывали эйфорию. Люди хотели получить все и сразу, но в массе своей оказались неготовыми к переменам. Не была учтена инерция сознания.

К сожалению, вышедшая из лона советской власти правящая верхушка не позаботилась о том, чтобы адекватно разъяснять людям, что происходит, с какой целью проводятся реформы. Я с интересом читал книги Егора Гайдара, он все очень хорошо понимал в той экономической ситуации, но не мог адекватно это донести до широких народных масс.

В итоге люди почувствовали себя обманутыми. И как обычно в таких ситуациях, народ опять увидел альтернативу в лице популистов. Как следствие – власть Путина. Мы не усвоили уроков истории, и она тянет нас назад со все большей силой.