После «Крымнаша»: как крымчанам и «материковым» украинцам понять друг друга

С 2014 года население Крыма живет в условиях аннексии. Как меняется менталитет крымчан? Происходит ли социальный и ментальный разрыв между Крымом и материковой Украиной? Об этом говорим с политическим философом и доцентом Киево-Могилянской академии Михаилом Минаковым, социальным психологом, крымчанкой Ольгой Духнич, а также политологом из Эстонии, директором Центра европейских инициатив Евгением Криштафовичем.

Насильственная русификация, преследования за инакомыслие ‒ по данным Центра информации о правах человека, за время аннексии российские власти превратили Крым в территорию тотального страха. В докладе правозащитной организации Freedom House указано, что репрессии против украинцев и представителей других этнических групп заставили многих людей покинуть полуостров. Подконтрольные Кремлю власти Крыма заявляют, что никаких репрессий нет, а российский глава полуострова заявил, что готов встретить делегацию ООН. Обычные крымчане обеспокоены обысками в домах мусульман, но боятся говорить об этом. Все популярнее становится военно-патриотическое и религиозное воспитание.

В то же время, по информации украинского фонда «Демократические инициативы», гражданством Украины гордится 67% населения страны. Почти треть опрошенных считает, что в случае нарушения прав человека эффективнее обращаться к СМИ, чем в суд. Пятая часть опрошенных украинцев уверена, что никаких средств защиты прав человека у них нет. По данным Центра Разумкова, более половины украинцев выступает за евроинтеграцию, а для 15% авторитетным ориентиром остается Россия.

‒ У нас в гостях политический философ, доцент Киево-Могилянской академии Михаил Минаков. Михаил, какие ценности являются основными для украинцев как нации?

​Минаков: Нужно смотреть не только на декларируемые ценности, но и на практики, поведение людей, их знания, их поведение как граждан определенного государства. Недавно Программа развития ООН провела исследование «Знание о гражданских обязанностях и гражданских правах». Оказалось, для украинцев в 2016 очень важными, наиболее часто называемыми ценностями были уважение к жизни, права человека и социальная справедливость. Далее ‒ блок ценностей, связанных с законопослушностью, личной свободой. Но важно сравнивать это с поведением.

Заявлять и действовать ‒ не одно и то же. 38% говорят, что ценят законопослушность. При этом 66% готовы бороться с построением некого завода, который будет отравлять воздух и воду в месте их обитания. Большое количество. И, когда есть источник страха, присоединиться к протесту готовы 50%, а стать заводилами ‒ всего 11%. То есть имеем активную и полуактивную позицию. С другой стороны, заботиться о придомовой территории готовы 72%. Однако, на вопрос, делали ли люди это в нынешнем году, положительно ответило около половины от этого количества. То есть мы готовы к определенным солидарным действиям, но в малом масштабе. Готовы заявлять о чем-то великом и важном, но при этом не очень хорошо знаем, каковы наши права. Исследование показывает, что знания гражданского характера мало распространены. Больше всего, 25%, украинских граждан, знают о своем праве на работу. 18% ‒ о праве на образование, и 13% ‒ о праве на медицину. Остальные права ‒ еще меньше. Еще 35% не знают, каковы их права, а 39% ‒ какие обязанности.

‒ Насколько изменилась картина с 2013-2014 года?

Минаков: Изменения есть ‒ связанные, прежде всего, с тем, что мы живем во времена войны, страха, террора. Общество в таких условиях больше склонно ощущать опасность и реагировать на нее. У нас есть две противоположных реакции на эту опасность. Отчасти мы попадаем в клерикальное, инфантильное поле. Начинаем надеяться на великого отца, искать защиты. Это проявляется, в частности, в возросшем доверии к церкви, армии, возросшей потребности в большом политическом папе, лидере. Другая часть общества отвечает по-взрослому: возросшей активностью, готовностью сотрудничать, заниматься волонтерской деятельностью. Но, увы, тут есть негативный аспект. Беря на себя ответственность, вступая в непосредственную деятельность по защите государства, работая вместо Министерства обороны, мы перестаем создавать настоящие политические институции. Не инвестируем в свое государство. Есть две больших части общества, которые не участвуют в построении государства, республики. Волонтеров привлечь легче, они находятся в позиции опытных игроков. Но все равно для этого нужны усилия. Нужно вернуть доверие к государству, перестраивать его, превращая в республику взрослых граждан.

‒ С нами на связи социальный психолог, крымчанка Ольга Духнич. Ольга, какие основные изменения произошли в ментальности крымчан, как проукраински, так и пророссийски настроенных?

​Духнич: У меня нет статистических данных, наверное, их и невозможно получить в условиях аннексии. Могу лишь умозрительно говорить о том, что мне кажется отсюда, с материковой части Украины. Могу говорить как житель Крыма, о людях, с которыми продолжаю общаться. Конечно, два года жизни в условиях совершенно иного информационного пространства сказываются на людях, особенно тех, кто ранее не был вовлечен в украинскую политическую культуру ‒ а таких много. Те, кто был пророссийски настроен, такими и остались. Часть людей, не имевших ясно выраженных политических ориентиров, вынужденно адаптируются.

Сложнее всего людям, сохраняющим проукраинскую позицию и не выезжающим из Крыма. Поймите, человек хочет думать и чувствовать, что он во порядке, что ему хорошо, защищать себя, в какой бы ситуации он не оказался. И, если вы спросите далекого от политики, не проукраински настроенного крымчанина, что изменилось, он будет говорить с позиции самозащиты: «У вас же тоже есть проблемы, а вот у меня все хорошо». Это очень человеческая позиция. Никто не хочет быть плохим, проигравшим, обманутым. Потому многих на материке удивляет то, что говорят не проукраински настроенные крымчане. Но они говорят не с политических позиций, не потому, что им стало существенно лучше. А потому, что иногда человеку очень важно говорить вещи, которые его защищают в личностном плане.

‒ Не станет ли этот психологический механизм препятствием для возможного взаимопонимания между материковой Украиной и Крымом?

Духнич: Думаю, придет момент, когда перед Украиной предстанет задача реинтеграции Крыма. Вряд ли кто-то кроме покинувших полуостров крымчан или небольшой части украинцев, которые были связаны с Крымом чем-то более серьезным, чем летний отдых, ощутил всерьез потерю Крыма. И, думаю, реинтеграция будет вызовом для жителей материковой Украины ‒ нужно понимать, что в том регионе живут люди, которые во многом не прошли путь, который прошла за это время большая часть «материковых» украинцев. Это борьба с военной агрессией, коррупцией, следами преступлений, совершавшихся в Украине во времена Виктора Януковича. То, что нам кажется самоочевидным, не является таковым для людей, которые живут в другом информационном пространстве.

‒ Михаил, действительно ли такие разные пути прошли «материковые» украинцы и крымчане? Ведь аннексия ‒ тоже значительное потрясение.

​Минаков: Нерв опыта войны будет отличать нас и крымчан. Мы прожили более двух лет под влиянием военной тематики. У крымчан этого опыта нет. Из опыта общения с приезжающими в Киев коллегами-учеными из Крыма могу сказать, что у них другие инстинкты. Они более открыты. Однако у меня есть некоторые социологические данные по Крыму, полученные партиями во время выборов. Не очень свежие, но они показывают, что есть общие тенденции: распространение военно-патриотического духа, нарочитой религиозности. Это есть и в Украине, и в Крыму. Видимо, некоторые угрозы, например, блокада, сыграли роль «маленькой войны», которая пугала и мобилизировала общество Крыма. Возникла сверхреакция. Потому очень много инвестируется в воспитание детей в патриотическом, военизированном духе. Но послушайте наших лидеров ‒ и вы услышите новый обертон у слова «милитаризм». Раньше это было слово с негативной коннотацией, теперь ‒ с позитивной. Недавние выступления трех лидеров страны показывают, что милитаризм ‒ это хорошо.

‒ С нами на связи политолог из Эстонии, директор Центра европейских инициатив Евгений Криштафович. Евгений, многие жители Эстонии ментально сильно связаны с Российской Федерацией и являются латентно или открыто пророссийски настроенными. Насколько реально преодолеть эту пропасть? Какие шаги вы бы посоветовали странам, которые хотят бороться с такой проблемой?

Криштафович: В третьем по величине городе Эстонии, Нарве, 98% жителей русскоязычные. От Нарвы до Санкт-Петербурга расстояние меньше, чем до Таллина. Географически, культурно этот регион оторван от Эстонии. Я не хотел бы проводить параллели с украинскими регионами, но ситуация во многом схожа. Правда, разница в том, что эстонская и русская история и культура все же не так близки. С интеграцией возникают большие сложности. После ситуации с Крымом и Донбассом Нарва стала одним из любимых направлений для западных журналистов. Они задают один и тот же вопрос: будет ли Нарва следующей ‒ ну или латвийский Даугавпилс. Местные жители шутят на эту тему, но говорят, что им хорошо живется внутри Евросоюза. А это основной фактор ‒ фактор стабильности, уровня доходов, защищенности. Так что особой радости от присоединения к эстонскому культурному полю, может, и нет, но становлению эстонской нации способствует стабильное, спокойное европейское государство и, безусловно, экономика. А что еще нужно людям? Да, в Нарве на 9 мая можно увидеть парад с георгиевскими лентами, и в этом принимают участие отцы города. Но это не вызывает всплесков сепаратизма. Последняя попытка была в 1993 году.

‒ Михаил, действительно ли социально-экономическая стабильность может стать цементом для взаимопонимания?

Минаков: Экономический фактор очень важен. Опыт Эстонии самый успешный в экономическом плане из постсоветских наций. Они были самыми быстрыми реформаторами, создали самую эффективную экономику и довольно эффективную политическую систему. Беда лишь в том, что, занимаясь таким эффективным государственным строительством, национальным они не занимались. Они создали две группы населения с разными правами. И умиротворяющая риторика коллеги из Эстонии кажется мне немного лукавой. Исследования русскоязычных групп в Эстонии, а это около 30% населения, показывают, что не все так гладко. Политическое неравноправие, несмотря на социально-экономический успех, создают угрозу для Эстонии.