Алиме Мамбетова: «Мы жили мечтой о Крыме, мечтали о том, как вернемся»

В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным – 194111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В рамках 73-й годовщины депортации Крым.Реалии, совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий, публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.

Меня зовут Алиме Мамбетова (Абдуллаева), по национальности я – крымская татарка. Родилась летом 1924 года (свидетельство о рождении мне выписали в 1925 году) в деревне Ай-Серез (в 1945 году переименована в Междуречье – КР) Судакского района в семье крестьянина Абдуллы Аджифахри (1888 г.р.) и Хатидже Алиевой (1897 г.р.). В 1930 году наша семья была раскулачена и сослана на Урал, а в 1935 году после смерти отца мы с матерью и братом вернулись в Крым.

На момент депортации наша семья состояла из 6 человек: матери Хатидже Абдуллаевой (Алиевой) (1897 г.р.), меня, Алиме Абдуллаевой, брата Фахри Абдуллаева (1926 г.р.), отчима Аблякима Абдуллаева (1897 г.р.), сводной сестры Мерьем Абдуллаевой (1924 г.р.) и сводной сестры Айше Абдуллаевой (1933 г.р.). Проживали мы всей семьей в деревне Ай-Серез Судакского района на улице Ашага (Ашага маалле), номера дома не было. До депортации работали рабочими в колхозе. Проживали в собственном двухэтажном доме, возделывали 1 гектар виноградника, распаеванного колхозом. Нашей семье принадлежало около 10 соток сада, засаженного плодовыми деревьями (яблонями), мы держали две лошади, одну корову, овец, кур. Помимо домашней утвари (посуды, постельного белья, сундуков с одеждой) в ведении семьи находился амбар с запасами пшеницы, телега и фаэтон.

Накануне депортации в послеобеденное время в деревню пригнали грузовые машины, по улицам ходили солдаты Красной Армии и под предлогом попить молока (дать яиц, хлеба) осматривали дворы.

18 мая в 4 часа утра в дом постучали и, с приказом: «Быстро одевайтесь и выходите», начали сгонять всех к деревенскому кладбищу, находящемуся на окраине. Куда нас ведут, зачем и что происходит мы не знали, люди были перепуганы. Мать взяла мешок пшеницы, но солдаты его отобрали. По пути к кладбищу нас сопровождали солдаты. Когда все жители деревни собрались, а наша деревня практически полностью состояла из крымских татар, людей начали грузить в грузовые машины. В каждой машине вместе с крымскими татарами ехали несколько вооруженных солдат Красной Армии. Сколько точно было людей, затрудняюсь ответить, но наша семья была вывезена в полном составе.

Привезли нас на феодосийскую железнодорожную станцию, где уже стоял эшелон, погрузили в вагоны и вскоре поезд тронулся. Нашей семье повезло – мы попали в один вагон. Вагон был предназначен для перевозки скота. Народу было много, когда ложились спать на полу, от тесноты невозможно было повернуться на другой бок. В основном были женщины, старики, инвалиды и дети. За время пути одна женщина родила ребенка прямо в вагоне. Не было ни воды, ни пищи, нужду справляли в моменты стоянки под вагоном, а иногда и в вагоне, поэтому воздух был спертым, дышать было нечем.

Останавливался поезд 1-2 раза в сутки, дверь открывали солдаты и можно было выйти наружу. Иногда поезд стоял час-два, а иногда время стоянки было коротким, что не успевали даже справить нужду. Время стоянки никогда не объявляли. Возможность попить воду была только в моменты остановки поезда, и только в том случае, если поблизости от железной дороги была вода. Готовить пищу тоже пытались во время стоянки. Часто к нам подходили местные люди, кричали на нас, оскорбляли: «Продажные татары, продажные шкуры, скоты...»

Однажды нам в вагон принесли ведро вонючего супа из протухшей рыбы, есть который не представлялось возможным.

Из-за таких условий многие в вагоне болели, медицинской помощи им не оказывали. В нашем вагоне умерших не было, но я видела, как умерших из соседних вагонов солдаты выбрасывали рядом с железнодорожным полотном и не разрешали их хоронить.

На 12-й день следования (с 18 мая по 1 июня) мы прибыли в Узбекистан на станцию Асака Ленинского района (с 1992 года Асакинский район Андижанской области – КР). Поезд прибыл утром и до вечера мы находились на станции, затем подъехали повозки, на которых нас повезли в колхоз им. Буденного Мархаматского района Андижанской области, в каждой телеге ехали по 2-3 семьи. Всего в этот колхоз привезли 21 семью, на нас приходили смотреть местные жители как на диковинку, им говорили, что привезли одноглазых и рогатых людей. Местные кричали нам: «Татарлар, Крым саттып кельдиниз!» («Татары, продали Крым и приехали!»)...

Ночь провели мы под телегами, а утром 2 июня семьи начали распределять. Нашу семью председатель колхоза решил поселить в коровнике одного узбека и приказал ему освободить коровник от коровы, но хозяин дома выполнил это поручение лишь через 4 дня после повторного приказа председателя. Все это время мы жили под телегой. Когда коровник был освобожден для нас, мать развела глину, чтобы обмазать ею неоштукатуренные стены сарая. Окон и отопления, естественно, в коровнике не было. Спали прямо на земляном полу.

Воду приходилось набирать в арыке, протекающем в метрах тридцати от дома. Вода эта текла с хлопковых полей, была насыщена химикатами и имела горький привкус. Многие люди, употреблявшие эту воду, умирали. Продуктами питания никто не обеспечивал, питались чем придется, в ход шла трава, какие-то плоды кустарников. Иногда мать выменивала на базаре головной платок или свое платье на зерно или муку. Через месяц нашего пребывания в колхозе брат Фахри пошел в райцентр, где ему выдали паек. Что в нем было я не помню. Через 2 месяца нашей семье выдали еще один паек.

Работали в колхозе им. Буденного рабочими всей семьей: родители, я, брат Фахри, сестра Мерьем, кроме сестренки Айше, которая училась. Трудовой день длился от рассвета до заката, а иногда работали и после захода солнца, так как надо было выполнять план. Трудодень оплачивался в размере поллепешки на человека. Денежной оплаты, а также выдачи какой-либо другой материальной помощи не было. Естественно, этой «оплаты труда» не хватало, ведь приходилось выполнять тяжелую физическую работу и кормить всю семью. Работали мы добросовестно, несмотря на голод, но однажды сестра Мерьем не успела выполнить план, и ее за это побил бригадир.

Кроме того, ежемесячно все члены семьи, кроме младшей сестры Айше, ходили отмечаться в комендатуру. Нам объявили о том, что мы не имеем права отлучаться за пределы нашего поселения, а людей, нарушивших этот запрет, судили.

Из-за тяжелых условий жизни, больших нагрузок, постоянного недоедания и употребления отравленной воды из арыков, наступила эпидемия малярии, от которой люди умирали семьями. Заболела малярией и я. Лежала дома, так как отец не отпустил меня в больницу. Не ложились в стационар ни в коем случае и все заболевшие члены семьи, потому что крымские татары, обратившиеся в больницу, вскоре оказывались мертвыми. Незадолго до эпидемии малярии в больницу пошла наша соседка с заболевшим маленьким сыном. Помню, как она шла по нашей улице и несла на руках ребенка, а на утро родственникам этой женщины, пришедшим ее проведать, выдали два трупа: этой самой соседки и ее сына. Всех умерших крымских татар хоронили свои же соотечественники на колхозном кладбище.

Что касается халатного медицинского обслуживания, с ним я еще столкнулась в декабре 1949 года, когда родила дочку: роды были очень тяжелыми, я лежала в полуобморочном состоянии, открылось сильное кровотечение, ухода за мной толком не было, а медсестра оставила на ночь окно «на проветривание» и мой ребенок умер от переохлаждения, а меня родственники забрали из больницы и долго выхаживали дома самостоятельно. За время моей болезни один раз пришел врач, осмотрел меня, оставил лекарства и больше не появлялся. Приходил и бригадир, чтобы лично убедиться, что я действительно болею. Несмотря на то, что жили впроголодь: весь наш рацион на семью составляла пара лепешек в день, не было ни приусадебного участка, ни возможности держать скотину, – нам удалось выкарабкаться.

После болезни я продолжила работать в колхозе. Учиться у меня, моей сестры Мерьем и брата Фахри не было возможности. Шесть классов я закончила еще в Крыму, а о том, чтобы получить специальное образование, не могло быть и речи, мне надо было помогать родителям кормить семью. Училась в узбекской школе только сестренка Айше, которой на тот момент было 11 лет. Не было возможности учиться на родном языке не только у школьников, но и у всех переселенцев в нашем поселке.

Во время ежемесячного отмечания в комендатуре говорили нам о том, что нас сюда перевезли на 25 лет. Все это время мы жили мечтой о Крыме, вспоминали красоты родного края, тайком мечтали о том, как вернемся. Держать наши мечты о возвращении на Родину в тайне нам приходилось из-за страха. Ведь тех людей, которые писали письма или ходили к представителям власти, жестоко избивали, а некоторые так и не вернулись после подобных «разговоров».

Вышла я замуж за Абдугафара Мамбетова (1925 г.р.), уроженца деревни Ай-Серез Судакского района Крымской АССР в 1949 году и взяла его фамилию.

В 1956 году нам объявили, что теперь можно свободно перемещаться из одного района в другой. Наконец появилась возможность разыскать односельчан и повидать родственников, близких в пределах Узбекистана. На вопрос моего мужа «можем ли мы теперь поехать в Крым?» нам ответили категорическим отказом.

В 1958 году с мужем и детьми переехали в г. Майли-Сай Киргизской ССР, где приобрели маленький домик и проживали там до 1988 года.

В 1988 году вернулись в Крым. Долго скитались по родственникам и знакомым, так как не могли купить дом и прописаться. В то время жилья продавали много, но когда продавцы узнавали, что мы крымские татары – начинали выдумывать причины для отказа, в несколько раз повышали стоимость домов, а иногда открытым текстом говорили, что не продадут нам свой дом. В 1991 году удалось приобрести полдома в Симферополе равный по совокупной стоимости двух новых автомобилей и нашего проданного дома в г. Майли-Сае. Много лет проживали в трех комнатах три семьи. Сейчас я живу в г. Симферополе.

(Воспоминание датировано 15 февраля 2010 года)

Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий