Мартин Лютер, патриарх Кирилл и скрепы

Ровно 500 лет назад, 31 октября 1517 года, мало кому тогда известный монах по имени Мартин Лютер приколотил к дверям церкви в немецком городе Виттенберг текст своих 95 тезисов – фактически религиозный трактат, содержавший критику продажи индульгенций и других практик тогдашней католической церкви. Считается, что с этого события началась Реформация – одно из важнейших явлений в истории христианства, Германии и Европы.

Лютер был, безусловно, отважным человеком. Он не мог не знать, что столетием ранее за пропаганду схожих идей был осужден Констанцским собором как еретик и сожжен на костре чешский проповедник Ян Гус. За сто лет после казни Гуса церковные нравы, мягко говоря, не улучшились. И Лютер, к тому времени опытный теолог, выступил со своей проповедью, главными тезисами которой были "оправдание верой" и приверженность слову Священного Писания. "Посреднические услуги" католической церкви при общении верующих с Богом оказывались ненужными. Выступление Лютера дало старт революции – духовной, социальной и политической. За пару десятков лет Европа, оставшаяся христианской, но расколовшаяся на католический и протестантский лагеря, изменилась навсегда.

500-летие Реформации встречает уже совсем другая Европа: куда менее религиозная, более пестрая, многорасовая и мультикультурная. Но юбилей дерзкого поступка Лютера – по-прежнему крупное событие. По мнению историка Ханса Хиллебранда, для сегодняшних европейцев важны не столько теологические постулаты Лютера, сколько стремление к свободе мышления и слова, которое олицетворяла Реформация, по крайней мере изначально (позднее в ее истории были и более мрачные страницы – вроде суровых нравов кальвинистской Женевы). В этом смысле нынешний юбилей – событие, касающееся не только лютеран и вообще протестантов. Любопытно, что в 2012 году городской совет Виттенберга выдвинул на премию Мартина Лютера, вручаемую борцам за свободу слова, российскую панк-группу Pussy Riot, подвергшуюся преследованиям за исполнение в московском храме Христа Спасителя "панк-молитвы" "Богородица, Путина прогони". Это решение, правда, вызвало протесты в религиозных кругах – протестантских, католических и православных.

Юбилейные мероприятия (подробнее о них можно узнать, например, здесь) проходят не только в тех странах, где преобладают протестантские конфессии. В Москве, например, накануне юбилея протестантской общине была возвращена отреставрированная церковь св. Петра и Павла.​

Репетиция юбилейных торжеств в Виттенберге

О том, что означала Реформация для России и возможен ли в Русской православной церкви свой Мартин Лютер, рассказівает историк-религиовед, научный сотрудник Центра исследований Восточной Европы при Бременском университете (Германия) Николай Митрохин.

– Реформация, как известно, привела не только к религиозному расколу европейского Запада, но и подтолкнула католическую церковь к серьезным внутренним переменам. В русском православии несколько другая история, там, насколько я понимаю, такого масштабного реформаторского движения, имевшего столь огромные последствия, все-таки не было. Почему так? Можно сказать, что Русской православной церкви в этом плане не повезло – или наоборот? Нужен ли был России свой Лютер – или, может быть, он нужен и сегодня?

– Если говорить об истории русского православия, то были две, несомненно, крупные попытки реформации и контрреформации. Это в первую очередь события, связанные с расколом. Это была удачная попытка реформаторства и модернизации церкви и, как ответ на нее – мощная реакция, связанная со старообрядчеством, которая привела к появлению своего рода русского протестантизма. Старообрядчество многими исследователями оценивается именно как православный аналог западного протестантизма. Началось это, однако, как призыв к более суровому и строгому соблюдению веры. Надо сказать, что первые протестанты и на Западе тоже были совсем не либералами. Знаменитая швейцарско-немецкая честность связана с тем, что протестанты ввели практику отрубания рук ворам, и очень быстро класс профессиональных преступников по естественным причинам сократился. То же самое с русским старообрядчеством: оно началось как суровый консервативный бунт, но к началу ХХ века старообрядцы стали очень похожи на все прочие радикальные протестантские группы. То есть люди за счет моральных стимулов, за счет высокой требовательности друг к другу сумели развить систему взаимопомощи, общин, связанного с этим определенного просвещения и были крайне успешны в экономической сфере.

​– Меня всегда в этой связи занимал вопрос, почему старообрядчество не стало в России массовым. Конечно, старообрядческие общины всегда были, но, тем не менее, количественно они все-таки представляли собой явное меньшинство.

– Это не совсем так. Надо учитывать, что старообрядчество в течение более чем 200 лет подвергалось жестокому давлению со стороны государства. Тем не менее, огромные территории в России были почти полностью заселены старообрядцами. Например, близкие к Москве Шатурский район, Мещеры, дальше начиная с Нижнего Новгорода – это все территории, заселенные старообрядцами. По самым скромным оценкам, старообрядцев было никак не меньше 10% от числа православных в Российской империи. По более высоким оценкам, доходило до 30–40%.

– Сформулирую иначе: почему тогда они не получили какого-то серьезного влияния, государственно-политического, а наоборот – долгое время очень сильно враждовали с государством? Не было кому их поддержать, как Лютера поддержал курфюрст Саксонский?

– Потому что в Германии тогда существовало множество княжеств, каждое из которых вело свою политику, и многие из них были заинтересованы в привлечении определенных религиозных групп на свою сторону, за счет этого усиливались, вели свою политическую игру. В России же было унитарное государство в общем и целом, соответственно, какие-нибудь сановники, которые вдруг захотели бы привечать старообрядцев, просто рисковали в таком случае жизнью. Тем не менее картина, если посмотреть еще шире, не была однозначной и в России. Например, приглашение Екатериной II протестантов в Россию: бывшая немецкая принцесса, попав на русский трон, зазвала в Россию большое количество протестантов, действуя так же, как ее коллеги в немецких государствах. Старообрядцы вынуждены были в таких условиях наращивать свой социальный и финансовый капитал. Влияние старообрядцев начало проявляться в политическом плане много позднее – в революцию 1905 года, когда они поддержали в том числе большевиков и другие радикальные группы. Существует довольно много текстов на тему связи старообрядцев с большевиками, старообрядцы нередко их финансировали.

​– Зачем им это было нужно?

– Потому что большевики были радикальными противниками существующего строя. Этот была мессианская партия, которая оказалась близка левой части старообрядцев по своей психологии и мессианскому настрою. По своим социальным установкам большевики соответствовали настроениям части старообрядческих предпринимателей, для которых не только единоверцы являлись общиной, но и вообще их работники – стало быть, надо заботиться о них, строить дома, появились даже санатории для рабочих и т.д. Наиболее передовая часть старообрядцев, особенно работающих в текстильной промышленности, все это вводила, это был своего рода старообрядческий социализм.

Второй аспект политического влияния старообрядцев – это кампания 1915 года, в разгар Первой мировой войны, против иностранцев в России, в первую очередь немцев. Здесь русский финансово-торговый капитал, включая старообрядческий, пролоббировал кампанию по изъятию имущества и запрета функционирования в стране иностранных фирм – немецких или принадлежащих этническим немцам, а также прочим иностранцам, за исключением людей из стран-союзников. Условно говоря, если где-нибудь в Сибири две крупные торговые фирмы конкурировали, одна из них старообрядческая, а вторая принадлежала немцам, то в результате событий 1915 года старообрядческая фирма поглощает немецкую, административными мерами заставляет закрыться. Это был второй крупный выход "русских протестантов" на политическую сцену.

– Видимо, "недолго музыка играла", поскольку пришли большевики и стало трудно всем верующим, равно как и всем капиталистам.

– Но если бы победили не большевики, а, условно говоря, какая-то протофашистская партия кого-то из белых генералов, мы бы, вполне возможно, имели бы совершенно другую страну – с колоссальным финансово-экономическим влиянием именно старообрядческих капиталов. Потому что, в отличие от прочих русских промышленников, старообрядцы имели мощную систему взаимной координации. Хотя в этой среде было немало конфликтов, но тем не менее, они были способны действовать сообща. Поэтому, условно говоря, старообрядческий олигархат в той самой альтернативной России – это была бы вполне реальная картина.

– А если вернуться в Россию не альтернативную, а реальную? Реформаторские процессы в официальной Русской православной церкви – какими они были? Есть ли они сейчас?

– Да, были. Вторая крупная попытка реформации связана с историей более или менее современной Русской православной церкви. Собственно, то, что происходит с церковью сейчас, является отголоском этой второй попытки, которая была предпринята в начале ХХ века и которой занимались люди, которые позже стали известны как "обновленцы". То есть внутри церкви наиболее образованная часть ее, прежде всего профессура крупных церковных учебных заведений, руководители крупных приходов, не только в Москве и Петербурге, но и в других местах, хотели модернизировать церковь в соответствии с реалиями наступившей исторической эпохи. Самая главная идея была – попытка избрания епископов верующими, а также модернизация ритуалов, вплоть до перехода на современный календарь, ведение служб в переводе с церковнославянского на русский язык, организация общин при приходах – молодежных, например, социальная помощь и так далее. Эти люди имели очень сильное влияние на церковь сто лет назад, в период революции, которая для церкви ознаменовалась возможностью впервые провести обширную дискуссию о внутренних проблемах на поместном Соборе 1917–18 годов. Дальше, к сожалению, часть из них пошла на сотрудничество с большевиками, пыталась силой провести свои идеи через церковные структуры. Это у них не получилось. Была обширная консервативная реакция, своего рода контрреформация, которая привела к тому, что в церкви возобладали идеи о необходимости вернуться к золотым временам второй половины XIX века, когда в церкви была строгая дисциплина. В ходе этой "контрреформации" власть в церкви полностью перешла под контроль монашествующих, всякая инициатива мирян стала возможна только при разрешении, одобрении и контроле со стороны епископата. С этими настроениями церковь существовала на протяжении большей части ХХ века и в начале XXI. Но то, что мы видим, начиная со времени прихода в руководство церкви патриарха Кирилла – это попытка отчасти вернуться к дискуссиям, к модернизации церкви, чтобы более четко отвечать на вызовы современности. Ведь общество меняется, отношения церкви с государством меняются, да и сама церковь меняется, приходят новые люди.

​– В чем конкретно проявляется это кирилловское реформаторство?

– Это попытка осуществить реформы сверху. Если две прежние попытки реформации были в значительной степени инициативами снизу, то Кирилл пытается вернуться к идее, что надо осуществить реформу сверху. Для этого он предложил, даже успел реализовать целый ряд преобразований, которые, к сожалению, российское общество не заметило, не успело или не захотело обсуждать. Тем не менее, они были реализованы в то время, как общество было увлечено обсуждением часов патриарха, его квартиры, скандалом с Pussy Riot и прочими яркими сюжетами. Первая реформа, которую он попытался сделать – это была попытка представить новый образ церкви, более современный, более симпатичный с пропагандистской точки зрения. Кирилл перестроил систему церковной пропаганды, появились новые отделы, на должности были назначены новые люди, более молодые и открытые. Кирилл попробовал обратиться с прямой проповедью к широким народным массам. Сейчас это уже прочно забыто, но он провел несколько крупных выступлений на стадионах перед согнанной туда студенческой молодежью. Потом были попытки выступлений перед большими массами народа в некоторых крупных городах. Но эта инициатива оказалась неудачной, поскольку народ его не очень сильно воспринимал, тем более будучи принудительно согнан. То есть надежды Кирилла на то, что он сможет себя показать как проповедник перед массовой аудиторией, не оправдались.

Вторая группа реформ была связана с перестройкой церковного аппарата. Раньше существовал главный управляющий церковный орган – это Священный синод. Кирилл легализовал практику совещаний с руководителями так называемых синодальных отделов, то есть церковных министерств по разным направлениям. Раньше патриархи совещались с этими руководителями, иногда индивидуально, иногда коллективно, но Кирилл легализовал это в виде Высшего церковного совета – нового органа, который регулярно достаточно собирается, и там обсуждаются практические вопросы организации церковной жизни. Вторым важным органом, который был создан, стало Межсоборное присутствие. Это что-то вроде церковного парламента, который может выдвигать различные инициативы и документы на рассмотрение высших церковных органов, то есть Священного синода и Высшего церковного совета, но при этом он собирается не выборным образом, люди назначаются и ротируются в нем по инициативе патриарха или его окружения. В принципе это полезный орган, поскольку туда собрали самых толковых в церкви людей, их там смотрят, их периодически меняют, они "настрогали" довольно большое количество документов, которые позже были приняты.

Кроме того, Кирилл провел масштабную реформу низовых церковных органов – епархий. Раньше была одна епархия на регион в России, затем эти епархии были разделены на несколько, число епископов выросло сразу в три раза. Вместо прежней епархии существует церковная единица с более высоким статусом – митрополия. Это было сделано для того, чтобы было больше епископов, у них больше возможностей посещать приходы. Вырастает новая церковная низовая инфраструктура. Насколько успешна эта реформа, сейчас трудно сказать. И, наконец, последнее – нынешний патриарх осуществил существенную перестройку внешней политики церкви. Раньше, особенно во вторую половину правления Алексия II, РПЦ находилась в жесткой конфронтации с западными церквами, с протестантами и особенно с католиками. Кирилл уменьшил открытую конфронтацию с протестантами и резко усилил контакты с католиками. В 2016 году произошла первая в истории встреча патриарха Московского с папой римским. Русская православная церковь открыла епархию в Италии, где ее никогда не было. Очень активные контакты идут на уровнях различных церковных институтов. Сейчас Кирилл надеется заключить с католиками большой альянс по сохранению традиционных ценностей в Европе. Не знаю, что из этого выйдет, но в любом случае католикам в России стало легче жить, а православные, соответственно, получили дополнительные бонусы в своей европейской экспансии.

​– То, что вы рассказали, касается, с одной стороны, внутренней структуры церкви, с другой – ее отношений с обществом или с другими церквами. А в плане духовном и идеологическом изменения были? Кирилл, при всех своих реформаторских устремлениях, на "духовные скрепы", кажется, никак не покушается, и церковь остается очень консервативным институтом. Это так, или там тоже есть вещи, о которых общество не знает?

– С моей точки зрения, тут противоречивая тенденция. Например, при Кирилле вышло первое собрание сочинений протоиерея Александра Меня, подготовленное официальными церковными издательствами. Идет устранение внутреннего церковного гиперконсерватизма. Сейчас руководство церкви пришло к пониманию, что надо отказываться от чересчур мистических, чересчур радикальных эсхатологических воззрений, которые существуют у значительной части монашествующих, поддерживаются и распространяются старцами, то есть духовными авторитетами, сидящими преимущественно в монастырях. Все это сейчас в церкви активно задвигается на второй план. Кирилл активно поощряет работу церковного суда, это тоже достаточно новая институция, которая борется как раз с радикальными эсхатологическими священниками. Происходит внутренняя модернизация идеологии церкви. Но это не модернизация, соответствующая сегодняшнему дню. Набор идей там скорее близок к идеям кружков русской студенческой эмигрантской молодежи 1920–30-х годов.

С учетом политической обстановки и взглядов самого Кирилла это больше похоже на софт-версию фашизма, именно итальянского фашизма, а не нацизма. Там православие выступает в качестве актуальной политической религии, которая поддерживает вождя, борющегося с чужеземным влиянием, за правильную русскую нацию, за молодых инициативных людей, которые с горящими глазами должны заниматься благотворительностью – или взять в руки винтовку для того, чтобы защищать родину, и так далее. То есть это определенная модернизация, но лишь по сравнению с внутренним настроем времен Алексия II, который отстаивал куда более патриархальную модель, имеющую прямые отсылки к XIX веку, а не к ХХ. Более того, эта модернизация имеет массовую поддержку со стороны рядовых священников и относительно молодых мирян, в возрасте до 50, скажем. Этим людям несколько надоели все эти старцы, пророчества, дикие монахи и монахини, они хотят более современной церкви – успешной, богатой и политически влиятельной, – говорит историк-религиовед Николай Митрохин.