Зейтулла Мамутов: «Очень больно и обидно за такое отношение к коренным жителям Крыма»

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал депортировали всех крымских татар (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годы Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.

Я, Зейтулла Мамутов, крымский татарин, родился 23 апреля 1926 года в селе Партенит Дегирменкойского (в 1945 году село Дегирменкой было переименовано в Запрудное – КР) сельсовета Ялтинского района Крымской АССР.

На момент выселения в состав семьи входили: отец, Эмирусеин Мамут (1885 г.р.), мать, Шерифзаде Мамут (1898 г.р.), жена старшего брата-фронтовика, Урие Мустафаева (1920 г.р.), дочь брата, Зарема Мамутова (1941 г.р.), я, Зейтулла Мамутов и младший брат, Мансур Мамутов (1930 г.р).

На момент депортации семья проживала в селе Партенит Дегирменкойского сельсовета Ялтинского района в собственном благоустроенном доме из трех комнат и большой веранды с добротной мебелью. Мы имели приусадебный земельный участок площадью 15 соток, подсобные пристройки и сараи, 4 дойные козы и 6 козлят, много кур-несушек. Мой отец, Эмирусеин Мамут, был потомственным рыбаком, работал береговым матросом Ялтинского пассажирского порта.

На момент депортации мне исполнилось 18 лет, и я был призывником Ялтинского райвоенкомата. 6 мая 1944 года прошел медицинскую призывную комиссию и был оставлен до особого призыва. После освобождения Крыма от немцев вместе со всеми жителями Партенита восстанавливал колхозное хозяйство: мы сеяли табак, обрабатывали виноградники, фруктовые сады.

Мой старший брат, Эмирсали Мамутов (1915 г.р.), был в списках первых призывников, и в самом начале войны, в июне 1941 года, отправлен на фронт.

Мой средний брат, Сейфулла Мамут (1921 г.р.), был призван 20 декабря 1940 года на службу в Карелию, затем защищал Ленинград и после тяжелого ранения скончался от ран в ленинградском военном госпитале в 1943 году, о чем имеется запись в «Книге Памяти», том 3.

17 мая 1944 года к вечеру на окраину села Партенит подъехала колонна из 12 американских машин. В каждой машине, кроме водителя, было по два солдата. Жители собрались на площади перед единственной в селе крымскотатарской школой и организовали угощение приехавшим. Гуляния продолжались до 23.00, потом все мирно разошлись. Никакой агрессии не наблюдалось.

18 мая в три утра в дверь дома постучали. Эти же солдаты объявили, что крымские татары выселяются из Крыма, дали 15 минут на сборы. Родители начали плакать, не понимая, что случилось. Тогда я спросил: «Только нашу семью выселяете?». Мне ответили: «Всех крымских татар из Крыма». Мама кинулась к сундуку, но один из солдат ее грубо оттолкнул. Тогда она взяла одно одеяло, дала мне ведро, наполовину наполненное мукой. И пошли на ту же площадь перед школой, уже оцепленную солдатами. Там все жители села простояли до рассвета, а в 6.00 дали команду грузиться в машины. Солдаты вели себя грубо, оскорбляли ни в чем не повинных людей.

Колонна из 12 машин, заполненных жителями села Партенит – стариками и детьми – двинулась в сторону Ялты через гору Ай-Петри на станцию Сюрень. Здесь всех грубо загнали в товарные вагоны, закрыли снаружи двери и люки. Солнце поднималось к полудню, было очень жарко. Эшелон стоял, так как постоянно подъезжали колонны из других сел и загружались в свободные вагоны. Люди начали кричать от невыносимой духоты и сбивать люки. Солдаты снаружи ругались, но вагоны не открывали.

После полудня заполненный людьми эшелон выехал со станции. Никаких объяснений мы так и не услышали. Наша семья в составе 6 человек ехала в одном вагоне. Никаких условий в дороге не было. На станциях с большим трудом добывали воду для питья, боясь отстать от своего поезда и потеряться. Иногда на больших станциях конвойные сопровождали людей для получения баланды, которую потом раздавали остальным старикам. Врача в эшелоне не было, все мучались кишечными заболеваниями.

Выехав 18 мая 1944 года со станции Сюрень, после 15 бесконечных дней и ночей пути, мы 3 июня 1944 года прибыли на станцию Шахрихан Андижанской области Узбекской ССР. Утром вокруг станции Шахрихан собрались местные жители, некоторые из них были вооружены холодным оружием и ружьями. Им было объявлено, что едут преступники и их надо опасаться.

Нас повели в общую баню, так как в пути все завшивели, одежду взяли на санитарную обработку. После бани собравшиеся председатели колхозов начали отбирать людей, собирать их группами и вывозить, погрузив маленьких детей и вещи на телеги.

Так мы оказались в колхозе имени Карла Маркса Таш-Тепинского сельсовета Сталинского района Андижанской области. Наш труд не оплачивался. В июне 1944 года я в числе других мужчин по организованному набору поступил на работу путевым рабочим на железнодорожный полустанок. В октябре 1944 года поступил приказ за подписью Берии об увольнении с железнодорожных полустанков всех рабочих-железнодорожников крымскотатарской национальности. После перехода по специальному разрешению на работу на хлопкоочистительный завод, я стал получать минимальную зарплату, которой не хватало даже на еду. Трудовую дисциплину не нарушал.

В местах ссылки мы не могли свободно передвигаться. Покидать территорию Шахрихана запрещалось, ежемесячно мы ходили отмечаться в спецкомендатуру. Нарушение комендантского режима каралось высылкой в Сибирь на 20 лет.

В родном Крыму начальное образование я получил в четырехлетней школе в селе Партенит. 10 июня 1941 года я с отличием окончил семилетнюю крымскотатарскую национальную школу в селе Дегирменкой и хотел поступить в педагогический техникум в Ялте, но началась война. Работая путевым рабочим на железнодорожном полустанке в 1944 году, просил в комендатуре разрешения на учебу в железнодорожном техникуме, на что получил категорический отказ, нарушающий конституционное право гражданина на получение образования.

В 1944-1956 годах в местах спецпоселений никаких условий для развития крымскотатарской культуры, языка и искусства не было.

В местах депортации запрещалось говорить и свободно обсуждать вопросы возвращения на Родину, отмены правовых актов и восстановления Крымской АССР. За малейшее требование возвращения в Крым сажали в тюрьму.

В 1989 году я вернулся на Родину. Никаких привилегий как депортированный, я не получил.

В 1996 году бывшие жители села Партенит, их дети и внуки, проживающие по всему Крыму, хотели организовать встречу односельчан в родном селе. День и время встречи были оговорены по телефону с головой поселкового совета. Но когда мы приехали, нас в Партенит не пустили. Мы провели встречу на окраине села под горой Аю-Даг. К нам приехал голова поссовета с двумя телохранителями, вооруженными автоматами. Мы долго говорили с ним, возмущались поведением и поступками местной власти. Здесь же были ему были переданы заявления коренных жителей Партенита на выделение земельных участков под индивидуальное жилищное строительство, на которые мы не получили никаких ответов.

В 2005 году я снова написал заявление с просьбой выделить земельный участок в Партенитский поссовет, на которое получил отрицательный ответ. Очень больно и обидно за такое отношение к коренным жителям Крыма.

Проживаю в г. Старый Крым.

(Воспоминание от 12 ноября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий