Рефат Аметов: «Власти обрекли наш народ на вымирание»

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал депортировали всех крымских татар (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годы Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.

Я, Рефат Аметов, крымский татарин, родился 14 марта 1932 года в деревне Айсерез Судакского района Крымской АССР.

Перед депортацией моя семья состояла из пяти человек: мать, Аджер Усеинова (1912 г.р.), брат, Ферат Усеинов (1935 г.р.). сестра, Зера Усеинова (1940 г.р.), сестра, Айше Усеинова (1943 г.р.). Мой отец, Усеин Аметов (1900 г.р.), незадолго до выселения был мобилизован в трудармию.

18-го мая 1944 года, рано утром в наш дом явилось трое военных. Двое из них были вооружены винтовками с блестящими штыками. Третий, видимо старший группы, держал в руках пистолет. В грубой форме было объявлено, что нас выселяют из Крыма. На сборы дали 15 минут. Мы с братом помогли маме одеть сестричек и собрать несколько узлов одежды. Из продуктов удалось взять с собой небольшой мешочек кукурузной муки, который в последствии спас семью от голода в пути следования до мест спецпоселения. В памяти до сих пор остался эпизод из того страшного майского утра. Мама на родном языке напомнила мне, что в соседней комнате возле зеркала висят отцовские карманные часы, и попросила их взять. Однако, войдя в комнату, я увидел, как старший группы выселения прячет папины часы в нагрудный карман. С криком: «Отдайте наши часы», я бросился на «освободителя», но отлетел в сторону после того, как тот со словами: «Пошел вон, татарчонок!» сильно оттолкнул меня, угрожая пистолетом...

Никакого обвинительного документа нам не предъявили, как и не разъяснили, за что, куда и на какой срок нас выселяют. Местом сбора выгоняемых военными односельчан стала площадка возле кладбища напротив конюшни. С помощью деда Асана мы принесли несколько собранных впопыхах узлов домашних вещей к месту сбора, где нас уже ожидали военные грузовые машины. Перед погрузкой все наши узлы было приказано развернуть для досмотра, и военные, не стесняясь, забирали приглянувшиеся им вещи.

Запомнилось, как во время перевозки в крытых грузовиках долго плакала тетушка Эсма: она была уверена, что нас всех собираются утопить в море. Мне, двенадцатилетнему подростку, удалось успокоить ее после того, как я определил по маршруту движения машины, что мы проехали морскую зону и движемся в направлении Старого Крыма.

По прибытию на железнодорожную станцию г. Феодосии нас погрузили в товарные вагоны, двери наглухо закрыли, и состав двинулся в неизвестном направлении. В вагонах не хватало свежего воздуха, через небольшой промежуток времени люди стали испытывать жажду и голод. В первые дни вагон был наполнен плачем детей и женщин. Позже у изнеможенных жаждой, голодом и начавшимися болезнями людей не осталось сил на стоны и слезы…

Также осталась в моей памяти остановка нашего железнодорожного состава где-то в районе Новоалексеевки. Поезд резко остановился, двери нашего вагона открыли, и к нам ввалилось двое пьяных морских офицеров. Размахивая табельным оружием, «доблестные» вояки обрушили на нас потоки нецензурной брани и обвинения в предательстве. Среди нас – женщин, стариков и детей – находился единственный мужчина-фронтовик, дядя Осман, который в момент депортации после ранения был в отпуске дома. Одетый в военную форму и с подвязанной раненой рукой, он попытался что-то объяснить пьяным офицерам, но гут же получил удар рукояткой пистолета по голове и, потеряв сознание, упал на руки находившихся в вагоне людей... Правда, рассмотрев внимательнее стоящих в темноте вагона «предателей», увидев обреченные стариковские и напуганные детские глаза, горе-визитеры, кажется, немного смутились и быстро ретировались.

Такие эпизоды со стороны «сталинских воспитанников» наблюдались в дальнейшем неоднократно.

На протяжении всего пути никакого питания и оказания медицинской помощи организовано не было. Люди голодали, болели, однако в нашем вагоне, к счастью, случаев смерти не было.

Время следования нашего поезда составило 17 дней. Состав прибыл в Узбекистан. Местом нашего спецпоселения стан кишлак Кызыл-Кум Карадарьинского района Самаркандской области.

По прибытии к месту высылки, мы объединились с семьей деда Асана. Поселили нас в старом складском помещении без окон, с земляным полом, до этого вряд ли считавшимся пригодным для жилья.

На этой маленькой неприспособленной «жилплощади» нас разместилось 13 человек. К нашей семье добавились дед Асан (61 год), бабушка Алиме (50 лет), дядя Абибулла (16 лет), тетя Хатидже (13 лет), тетя Суваде (28 лет), двоюродные: брат Февзи (9 лет) и сестры Февзие (7 лет) и Шевкъие (4 года).

Взрослых мужчин в нашей объединенной семье с нами не было. Дядя Абдулмеджит Асанов (1920 г.р.) и зять Фахри Мустафаев (1916 г.р.). находились в то время на фронте, и с ними поддерживалась переписка, а мой отец Усеин Аметов (1900 г.р.) и дядя Мустафа Асанов (1925 г.р.) проходили службу в трудармии.

На территории нашего спецпоселения голод был массовым явлением. Незнакомые с местными условиями, привыкшие к чистой родниковой крымской воде люди, не подозревавшие, что нельзя употреблять воду из арыков некипяченой, массово заболевали дизентерией и другими инфекционными заболеваниями. Власти обрекли наш народ на вымирание, не обеспечивая ни продуктами питания, ни медикаментами.

Вследствие голода, малярии, дизентерии и других болезней в первые годы депортации в нашей семье умерли дед Асан, бабушка Алиме, сестра Февзие и сестра Айше (6 месяцев). Их прах и ныне покоится в кишлаке Кызыл-Кум...

Было запрещено покидать территорию спецпоселения без разрешения коменданта даже с целью лечения, учебы, поиска работы, посещения родственников. За самовольное отлучение с территории спецпоселения предусматривалось наказание 20 лет каторжных работ.

После окончания войны в 1945 году демобилизовался наш зять Фахри, который, благодаря своим фронтовым заслугам, смог перевезти нашу большую семью в пригородный колхоз им. Энгельса г. Самарканда. Из трудармии вернулись мой отец Усеин Аметов и дядя Мустафа Асанов. Все мужчины смогли устроиться на работу, и семья постепенно смогла подняться на ноги.

Я учился в узбекской школе. В 1948 году поступил в сельхозтехникум, который окончил в 1952 году с отличием. После двухгодичной работы на сельхозпредприятии поступил в Самаркандский торговый институт, который окончил в 1958 году. В период учебы в институте студентов – крымских татар – не допускали на военную кафедру.

После выхода в свет Указа ПВС СССР от 28 апреля 1956 года я и мои однокурсники досрочно сдали военную подготовку и получили звание офицера запаса.

Однако данный указ не дал права крымским татарам ни на возвращение на родину, ни на возврат незаконно отнятого у них имущества.

В 1971 году я с семьей переехал в г. Новороссийск Краснодарского края, где работал по специальности «товаровед». В 1992 году вышел на пенсию. В 1996 году мы наконец-то смогли вернуться в Крым. Имею двух сыновей, которые проживают со своими семьями на родной земле и воспитывают моих четырех внуков, родившихся уже на родине предков. Получив высшее медицинское образование, мои сыновья работают детскими хирургами и спасают жизнь детям, не разделяя их по национальному признаку и вероисповеданию.

Считаю, что все люди, живущие в Крыму и Украине должны знать и помнить о трагедии нашего народа хотя бы для того, чтобы никогда подобное не повторилось. Проживаю в городе Симферополе.

(Воспоминание от 1 декабря 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий