Сейтумер Сейтумеров: «Ненасильственная борьба не обходится без жертв»

Почему после российской аннексии Крыма на полуострове начала развиваться гражданская журналистика? Как общество сплотилось в объединение «Крымская солидарность» для информирования о репрессиях? Какими методами российская власть Крыма борется с такими активистами?

Об этом в эфире Радио Крым.Реалии беседуем с ведущим телеканала ATR, крымскотатарским активистом, участником объединения «Крымская солидарность» Сейтумером Сейтумеровым.

– Где вы жили в Крыму, чем занимались до аннексии полуострова?

– Я жил в Бахчисарае, наша семья вернулась туда после депортации, поскольку там находился дом моего отца. Работал администратором в крымскотатарском кафе «Салачик», увлекался фотографией. Было все хорошо, пока не произошли события, которые перевернули жизни тысяч человек в Крыму. Когда мы проснулись и увидели флаги (российские – КР), многие ждали реакции украинского государства, которой не последовало. До последнего верилось, что все как-то обойдется. В первые дни после аннексии в Крым приезжали репортеры со всего мира, многие приходили в наше кафе, мы делились с ними впечатлениями.

– С кафе «Салачик» связана история обысков и преследований активистов. Расскажите об этом.

– Собственником кафе был уважаемый человек, Марлен Асанов. Он открыл кафе, чтобы познакомить людей с традициями, бытом, кухней крымских татар. Кафе стало очень популярным. Марлен был очень активным человеком. Когда пришла Россия в Крым, все ждали, что начнутся репрессии к нелояльным гражданам. Так и произошло. Марлен Асанов с первых дней, когда начались обыски и аресты, стал помогать пострадавшим. Тогда в кафе началась серия прокурорских проверок, пошли бесконечные тяжбы, и в конце концов Асанова арестовали. Все прекрасно понимают, что это следствие его активной позиции. Марлен Асанов может быть примером для многих: когда человек знает, что поступает правильно, угрозы не имеют успеха. Фсбшникам ничего не оставалось, как только посадить его.

– В ноябре 2017 года к вам домой пришли с обыском российские силовики. Расскажите об этом.

– Обыски проходят довольно интересно, я до сих пор не понимаю логики в их проведении. К кому-то вламываются, выбивают окна, а к кому-то в двери стучат. Ко мне пришли в шесть утра. Барабанили в дверь, мы еле успели одеться, к нам залетели несколько вооруженных омоновцев. Все происходит как в кино: они забегают, ставят к стенке, берут под контроль территорию. Мы живем вместе с родителями, моему отцу на днях исполнилось 90 лет. В доме были маленькие дети, старики, силовики напугали их. Представьте, что чувствовали старики, которые пережили депортацию, они сразу вспоминают тех вооруженных людей, которые приходили их депортировать. Ко мне пришли в рамках некоего дела о терроризме и разжигании национальной розни, но истинной целью было изъятие моей техники.

– В тот день, кроме вас, обыски прошли в домах еще двоих крымских татар: в Старом Крыму и Симферопольском районе. Это был рейд?

– Насколько я понял, у них есть информация обо всех активистах, которые ведут борьбу ненасильственным путем, с помощью слова. Это слово для них очень больно бьется. На крымскотатарском языке есть пословица: «Сёз къылычтан да кескин кесе» («Слово режет больнее, чем сабля»). И эту боль они ощутили. В Крыму пытались закрыть СМИ, преследовать журналистов. Им это в принципе удалось, и гражданские активисты вынужденно стали журналистами. Естественно, силовики видят кто стоит с камерами, снимает комментарии. Эти люди находятся в зоне риска. Они понимают, что за ними могут прийти, и лично я этих людей очень уважаю.

– В декабре 2017 года вас вызвали в «Центр по противодействию экстремизму» Управления МВД России по Крыму. Что это был за вызов?

– На самом деле я этот вызов ожидал, так как понимал: целью обыска было изъятие моей техники. У меня спрашивали, знаком ли я с Сейраном Салиевым – активистом, которого задержали в тот же день, что и Марлена Асанова. Это мой близкий друг, я знаю его с детства. Спрашивали, не передавал ли он мне какие-либо книги, не побуждал ли к чему-либо. Я решил, что вопросы задают с целью добавить что-то к обвинительному приговору для Сейрана, и отказался давать комментарии. Также спрашивали о видео «Крымской солидарности», которое нашли на моем компьютере, задавали вопросы об этом объединении. Им нужно было понять, откуда берутся корни у «Крымской солидарности». Это для них сейчас враг номер один в Крыму.

Еще силовики нашли у меня видео с одиночных пикетов, которые стали массовым ответом на репрессии, проводимые Россией. В частности, когда в Бахчисарае задержали шестерых человек, которых уважали за гражданскую позицию, был шквал негодования, люди вышли с одиночными пикетами. Силовиков это очень взбесило. Они пытались узнать, откуда у меня это видео, кто организатор. Я даже не посчитал нужным отвечать на эти вопросы.

– Как вы думаете, почему до сих пор находятся люди, которые не верят в то, что в Крыму проводят подобные репрессии?

– Я бы разделил ответ на две категории людей. Первые – это «зомби», которые кроме российских телеканалов ничего не смотрят. Они знают только, что строятся мост, аэропорт, траса «Таврида», и каждый год увеличивается количество туристов в Крыму. Вторая категория – это люди, которые, скажем так, имеют материальную заинтересованность.

После первой аннексии Крымского ханства Россия, хоть и с большим трудом, находила тех, кто за пять копеек, или за участок земли, за какую-то должность начинал работать против интересов своего народа. К сожалению, такие люди находятся и сегодня. Очень радует, что их можно на пальцах пересчитать.

– Когда российские силовики приезжают к кому-то из крымскотатарских активистов с обысками, к дому приходят десятки людей. Насколько важна такая поддержка?

– Очень важна, я сам через это прошел. Важно, чтобы все понимали: когда видишь, как сто-сто пятьдесят человек стоят на улице, то понимаешь, что не один. И силовики крайне озлоблены тем, что люди собираются. Они поэтому пытаются на них открывать административные дела, штрафуют. Если не будут приходить поддержать люди, возникнет ассоциация с тем, что человек, действительно, преступник. Но когда к человеку, которого пытаются обыскать, арестовать, приходит 200-300 человек, то возникает вопрос: «К какому преступнику придет столько поддерживающих его людей?». Поэтому ясно, что все эти дела сфабрикованы.

– Российские силовики были готовы к тому, что их действия будут фотографировать, стримить в интернете? Ведь российские граждане так себя не вели?

– Как только Россия пришла в Крым, главой крымского ФСБ был назначен Виктор Палагин, который запомнился беспощадной репрессивной политикой по отношению к приволжским, башкирским, татарстанским мусульманам. Из-за того, что события происходили в российской глубинке, было сложно привлечь внимание мирового сообщества. Россия хотела провернуть схожий сценарий в Крыму. Но крымские татары – очень сплоченный народ. Мы можем в мирное время дискутировать между собой. Как одна рука: все пальцы – разные, но когда есть угроза, пальцы превращаются в кулак. Когда гайки стали закручивать, началась волна сопротивления.

– Гражданские журналисты, в том числе из «Крымской солидарности», сейчас становятся жертвами репрессий. О чем это говорит?

– Крымскотатарский народ имеет богатую историю ненасильственной борьбы. Нашим родителям пришлось через многое пройти, чтобы вернуться в Крым, откуда наш народ был цинично, беспощадно депортирован. Мы говорим об идейной борьбе, ненасильственной, но она не обходится без жертв. Активисты, которые борются против репрессий России, прекрасно понимают, что жертвы будут. Надо отдать им должное. Если человек готов сидеть пожизненно, готов идти на такие жертвы, это очень ценные жертвы для нашего народа. Большинство – это искренние люди, которыми движет идея, мысль о том, что есть несправедливость, и ей нужно противостоять.

– Дело Наримана Мемедеминова – один из таких примеров?

– Конечно! Нариман – активист «Крымской солидарности», был активным блогером, проводил стримы с судов. У него был первый обыск в 2016 году, это сигнал, что ты «на крючке». Но он понимал, что если не он, то кто? Действительно, существует проблема информирования о происходящем в Крыму. Нариман прекрасно понимал, что его, скорее всего, заберут, но не прекратил свою деятельность, понимая ее важность. Арест Наримана – это давление на гражданскую журналистику, борьба российских силовиков с инакомыслием.

– Когда вам предложили работать на телеканале ATR?

– Возникли причины, по которым я выехал на материк, но у меня было четкое понимание: куда бы я не уехал, я должен найти себе применение, которое будет помогать тем, кто находится в Крыму. Если бы я уехал из Крыма и не делал ничего, что хоть как-то помогало тем гражданам Украины, активистам, которые находятся в зоне риска, я бы перестал себя уважать. Я сам через все это прошел и понимаю, насколько это все важно. Как никто почувствовав на себе важность информирования, я понимал, что нужно освещать тему Крыма. Это удалось на телеканале ATR. Я веду утреннюю передачу и рассказываю о том, что происходит в Крыму. Информирую материковую Украину и большое количество телезрителей из Крыма о судебных процессах, арестах, культуре крымских татар.