«Страшнее всего – глаза матери, которая тебя провожает» – Ольга Скрипник

До аннексии Крыма украинская правозащитница Ольга Скрипник жила в Ялте, но в марте 2014 года ей пришлось уехать в Киев. Чем она занималась в Крыму до аннексии? Кто заставил ее с мужем покинуть полуостров? Кто из Крыма обращается к ней за помощью?

Об этом координатор Крымской правозащитной группы рассказала в «Дневном шоу» на Радио Крым.Реалии.

Некречая: Чем вы занимались в Крыму до аннексии?

– Тоже правозащитной деятельностью, но чуть с другим акцентом. Целью нашей организации – Центра гражданского просвещения «Альменда» – было просвещение в сфере прав и свобод. У нас был клуб социального и правового кино, мы смотрели сложные фильмы на тему прав человека, острых социальных проблем. Также мы предоставляли правовую помощь людям, которые не могут себе оплатить адвокатов. С 2009 года я также преподавала в Крымском гуманитарном университете.

Пашаев: Что вы преподавали?

– Уголовное, административное право, в последний год перед оккупацией – историю славянских народов. У нас была довольно прогрессивная кафедра, прекрасный коллектив, который пытался вводить инновации. У нас были авторские курсы, например, курс критического мышления.

Пашаев: Студентам это помогло? Как они восприняли оккупацию?

– Интересно, что большая часть ребят из нашего киноклуба, где мы как раз изучали критическое мышление и права человека, с ноября 2013 года поддержала Евромайдан. Они сами выходили в Ялте, оккупацию не поддержали. Конечно, некоторые из них остались в Крыму, но это не значит, что они стали пророссийскими.

Некречая: Были ли у вас планы уехать из Крыма до аннексии?

– Мысли были разные. В 2011 году я познакомилась с моим нынешним мужем Виссарионом Асеевым. Он из Осетии, из Беслана. Он был очевидцем и пытался спасти людей в Бесланской трагедии – теракте, когда захватили школу. Он был тогда ранен, когда спасал детей. После этих событий он основал движение против Путина и имел богатый опыт борьбы с этим режимом. Он также работал в 2008 году в Цхинвали (столица оккупированной Россией Южной Осетии, Грузия – КР), собирал там свидетельства о пытках и военных преступлениях. Этот опыт меня заинтересовал, поэтому были мысли переехать на какое-то время на Северный Кавказ и заниматься вопросами преодоления конфликтов и тем, как людям, которые пережили войну, дальше жить вместе.

Некречая: Вы из Ялты, переехали в Киев в 2014 году. Как это происходило?

– Мы с мужем вынуждено покинули Крым 16 марта 2014 года. Нам дали несколько часов на сборы.

Некречая: Кто?

– Как считал мой муж, это частично были ГРУшники российские, которые руководили «зелеными человечками». Я их впервые увидела в Ялте 25 февраля. Они приехали на территорию КЧФ – это санаторий Минобороны России. Это нормальная была практика, что целые участки земли в Ялте принадлежали России. Первая реакция была: снять, зафиксировать номера, шевроны – все, что может свидетельствовать о том, что это иностранные войска. Мы начали помогать нашим военным.

Пашаев: Какое настроение тогда было у украинских военных?

– Та часть, где мы были – это пограничная часть в Массандре – была в довольно боевом настрое. Она была укомплектована в основном ребятами с материковой Украины, многие были из Львовской области. Мы помогали им едой, лекарствами, сообщали о перемещении военной российской техники. Их крымское командование вообще не отвечало на звонки, из Киева не приходило внятных приказов. Эту часть собирались штурмовать с 15 на 16 марта. Мы там постоянно находись, и как раз тогда поступили угрозы. Тогда уже были похищены Андрей Щекун, Анатолий Ковальский… Эти люди («зеленые человечки» – КР) подошли к моему мужу и сказали, что я буду следующей.

Эти несколько часов были для меня самыми страшными. Я собирала вещи, только летние… Думала, что еще вернусь. Страшнее всего – это глаза матери, которая тебя провожает. Это невозможно забыть и невозможно простить.

Некречая: Ваша мама в Крыму сейчас?

– Да.

Некречая: Как часто к вам обращаются люди из Крыма?

– В основном, ежедневно. Есть люди, с которыми мы постоянно общаемся уже несколько лет, например, родственники политзаключенных. Обычно пишут наплывами, это связано с какими-то событиями или накануне каких-то событий, например, перед выборами. Люди спрашивают, как уберечь себя.

Некречая: Почему вы занимаетесь правозащитной деятельностью? Неужели это самый легкий хлеб сейчас в Киеве?

– Совсем не легкий хлеб. Более того, это сложно назвать работой. Это некий образ жизни. Ты не можешь людям сказать: нет, я вам не помогу. Представьте заключенного, которого незаконно осудили. Независимо от того, есть у тебя офис, есть ли зарплата, ты все равно будешь помогать. Если кого-то беспокоят финансы, то их немного, и это видно по собственности, которой у меня особо нет. Никаких дорогих машин или чего-то такого.

За четыре года с момента оккупации у меня был единственный отпуск на пять дней. Даже когда была наша свадьба, мы с мужем так и не смогли поехать в свадебное путешествие. Тебе могут звонить в 2:00-3:00 ночи, в том числе заключенные. И ты не можешь им не ответить, потому что у них единственная возможность сейчас с тобой поговорить. А их, возможно, пытают, незаконно задерживают…

На меня, наверное, повлиял опыт моей мамы. Она всю жизнь проработала на «скорой помощи», на вызовах. Я видела, как она помогает людям. Мне кажется, это сформировало потребность быть полезной. И если что-то получается, если мама заключенного может сказать тебе «спасибо» – это самое ценное, что можно получить.

​Пашаев: Есть люди, которые живут в Крыму и не видят никаких нарушений.

– И в более жуткие времена всегда были те, кто этого не замечал. Это вопрос желания. Можно пройтись по улице и увидеть, что свободно выходят те, кто за Путина, но не выходят те, кто против. Даже если мы уберем вопросы Украины и России, в Крыму огромное количество социальных проблем: незаконная застройка пляжей, ограничение доступа к каким-то ресурсам, отбирают собственность, обыски в крымскотатарских домах… Вопрос не в том, есть ли это, а в том, видишь ты это или нет. Можно зайти на наш сайт, там каждый день минимум пять-шесть сообщений о нарушениях прав человека.

Проще всего – прийти в любой Симферопольский суд и увидеть, сколько там стоит родственников и друзей в отчаянии. Они вам расскажут, что происходит.

(Над текстом работала Катерина Коваленко)