Ребия Ганиева: «В глазах взрослых было потрясение и страх неизвестности»

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годы Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.

Я, Ребия Ганиева, крымская татарка, 8 апреля 1926 года рождения, уроженка деревни Сахтик (с 1948 года село Павловка – КР) Балаклавского района Крымской АССР.

На момент выселения были мой отец Гани Муединов (1899-1900 г.р., уроженец деревни Сахтик Балаклавского района), мать Гульшан Усеин къызы (1902-1903 г.р., уроженка с. Байдары Балаклавского района), братья Кязим (1928 г.р.), Салим (1939 г.р.), Люман (1941 г.р.) и сестренка Эмине (1936 г.р.).

Старший брат Сулейман (1924 г.р.) и двоюродный брат Амет оджа по линии мамы (он был директором школы) добровольно ушли на фронт в первые дни войны.

После этого мой отец стал директором школы, но учебный процесс не мог начаться из-за постоянных бомбежек немецкой авиацией. Первая бомба упала на наш дом, и мы жили в школьных сараях. Я успела закончить 5 классов.

Наш дом был новый, постройки 1931 года, из пяти комнат и веранды, были также летняя кухня, хозпостройки и фруктовый сад. Имелись 2 коровы, 2 теленка, 7 барашек, 2-3 козы, 15 кур, 2 петуха и 25 кроликов. В доме находились 3 больших красивых сундука с вещами.

Мама работала в колхозе, я помогала ей на сборе табака. Дедушка Усеин Шабанов был сторожем на фруктовых садах нашей и соседних деревень Календа (с 1948 года Подгорное – КР), Байдары (с 1945 года Орлиное – КР), Скеля (с 1945 года Родниковское, ныне исчезнувшее – КР), Саватка (с 1945 года Россошанка – КР) и Уркуста (с 1945 года Передовое – КР). Он умер до войны.

В ноябре 1941 года опасно стало оставаться в деревне, и отец перевез семью в Сакский район, село Байгельды (с 1948 года Трудовое – КР). Жили в школе, помогали рыть окопы, собирали шинели с умерших солдат, отдавали нашим бойцам.

В сентябре 1942 года массово забирали подростков в Германию. Меня отец успел переодеть в старую бабушку, измазал лицо грязью и ночью с ним ушли пешком к родственникам в Балаклавский район. Там ситуация была еще хуже и пришлось возвращаться. Терпели холод, голод, но впереди ждало еще большее испытание – депортация.

Мой отец был грамотным, и когда начали массово расстреливать евреев (мы видели, как их семьями кидали в колодцы), он сказал, что по слухам наш народ будет следующим. Накануне 18 мая, вечером в 8-9 часов, прибыло очень много солдат. Они окружили село. Отец был напряжен. В 5 часов утра пришли 4 солдата, на отца направили пистолет, дали 15 минут на сборы и сказали ничего с собой не брать, потому что не пригодится.

Отец взял все денежные сбережения, а мама успела разбудить и одеть всех детей и взять священную книгу Коран. Несколько семей посадили в грузовую машину и отвезли в город Саки, где-то 40-50 км ехали. Помню названия соседних сел: Алач (с 1948 года Суходольное – КР), Хайпели, Тиш – немецкая деревня (возможно, имеется ввиду село Теший со смешанным населением, с 1945 года Крайнее – КР).

В Саках нас выгрузили на железнодорожном вокзале. Каждая семья села отдельным кругом прямо на асфальте, ожидая дальнейших действий. Мы просидели сутки, пока нас не посадили в вонючие, грязные вагоны для лошадей с одним окном. За это время дети проголодались и плакали, не понимая всего происходящего. А в глазах взрослых было потрясение и страх неизвестности. Люди шептались и говорили, что их увозят всех на расстрел.

Отец попросил разрешения у солдат купить продукты для семьи. Его отпустили на полчаса. Он оторвал два рукава от рубашки, снизу завязал в узел и получилось два мешочка. Купил конфеты, печенье, 2 больших куска масла, 10 булочек, 5 кусков хлеба.

В вагоне было 4-5 семей, в основном дети: наша семья из 7 человек, Эмирусеин агъа с женой и 8 их детей, Сеитяя агъа с женой Лиля апте и еще люди (их имен не помню). Через двое суток на станции дали по 200 грамм хлеба на человека и сухую соленую рыбу.

Отец предвидел, что после этого будет мучить всех жажда и сбегал на станцию в поисках воды и посуды. Он нашел котелок и чайную ложку. Потом в дороге поил всех по чуть-чуть.

Следствием такого питания были расстройство желудка и антисанитария. На остановках срывали ветки деревьев, делали веники и убирали ими вагон. Но жара и вонь были мучительными. Видела, как на станциях из других вагонов выносили трупы людей и даже новорожденного ребенка. Где-то через 10 дней пути нас привезли на станцию у реки Волга. Там ждали двое суток, пока пересортируют всех людей кого куда. Потом ехали еще дней 15, за это время все завшивели, истощали, но никто у нас не умер, благодаря нашему отцу. И когда заболела соседка Лиля апте воспалением, он нашел врача и лекарства на одной станции, просил ее госпитализировать. Но не разрешили и все ухаживали за ней в дороге. Мама всегда молилась.

Прибыли мы в Узбекистан, в Голодную степь, Мирзачуль, 4-е отделение. Сразу всех отвели в баню, побрили. Вещи у людей сожгли, выдали несколько метров материала. Мама сшила всем детям сорочки в виде мешка с вырезом для головы. А отец свои вещи ходил стирать на реку Сырдарья.

Нашу семью и семью Эмирусеин агъа поселили в дом одного узбека. Дали по одной комнате без всяких условий. Посередине комнаты была яма для огня, спали на соломе. В сентябре заболела мама, месяц лежала в больнице. 19 октября 1944 года она умерла от менингита.

С первых дней мы работали все на хлопке за тарелку супа до конца августа, а потом вообще перестали давать еду. И в январе 1945 года от голода умерли подряд младшие братья Салим и Лёман и в июне отец. Нас, троих детей, выгнали из дома и мы с соседскими детьми Аметом и Урие уехали в Бухару, Караккум, потом в Самарканд. Бродяжничали, голодали, попали в тюрьму.

Младших Амета и Эмине забрали в детдом №19. Меня направили работать на кожзавод. Жили с братом Кязимом в сарае, отмечались в комендатуре, и когда узнала, что жив старший брат Сулейман, на которого пришла похоронка во время войны, с трудом отпросилась на неделю, чтобы увидеться с ним в городе Янгиюле в 1947 году.

А в 1955 году мы переехали жить к брату в город Чирчик. Я устроилась на обувную фабрику и проработала 24 года. Жила в бараке до 1980 года, потом получила двухкомнатную квартиру.

В 1990 году вернулась в Крым с сыном в Джанкойский район, а сейчас живу с дочкой в Бахчисарайском районе, пгт Куйбышево. Получаю пенсию без всяких льгот.

(Воспоминание от 3 января 2010 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий