Геннадий Афанасьев: Упасть с лестницы

(Предыдущий блог – здесь)

Дорога оказалась не долгой. Всего через несколько часов столыпинский состав оказался на вокзальной станции города Микунь, где уже персонально меня ожидал потрепанный автозак с пригнанной ротой специальной охраны. Какая честь… Попал с корабля на бал – начались новые часы трясучки по кочкам местных вечно недостроенных дорог. Путь до женской исправительной колонии достаточно близкий, но охрана почему-то наматывала круги, видимо кого-то ожидая. Со мной никто не хотел разговаривать и от того весь процесс проходил в гробовом унынии.

В единых помещениях камерного типа в принципе мало кто из арестантов бывал, поэтому и рассказать мало что мог. Из тех довольно-таки кровавых историй, что я наслушался на этапах и транзитах, в моем воображении рисовалось что-то весьма жуткое. Как вскоре выяснилось, все в действительности именно так и выглядело.

Наручные часы конвоира-охранника показывали около полуночи, когда тюремное транспортное средство остановилось возле пункта своего конечного назначения. Дождавшись пока соберется встречающая сторона, меня вывели во двор. Мне открылся вид на безвкусную, суровую, устрашающую крепость. Несуразное двухэтажное кирпичное здание, словно вырезанный и выброшенный в утилизацию аппендикс, стояло в отдалении от всего живого, обмотанное километрами колючей проволоки. Окна наглухо затемнены, а под ними гигантские, написанные белой краской, номера, от одного до двадцати двух. Сюда очень часто подгоняют брандспойт для успокоения непокорных холодной водой, а чтобы ненароком не промазать, решили все кругом подписать. На расстоянии тридцати метров от самого здания стоит забор из сетки с натянутой колючкой и подключенным током, а за дополнительными двадцатью расположен еще один такой же, но уже из камня и с наблюдательными вышками. Добро пожаловать в концлагерь.

В этом месте все попахивало Лефортовским следственным изолятором, его наглядной правильностью и одновременно скрытой жестокостью. Кругом двойные защитные двери, периодические щелчки при передвижении, навешенные на каждом углу камеры видеонаблюдения. При передвижении руки требовалось держать исключительно за спиной. Если арестант начнет зыркать по сторонам, то предупреждающее рявканье не заставит себя ждать, ведь смотреть можно исключительно перед собой или туда, куда будет приказано.

В первую очередь, конечно же, «шмон», где вертухаи начинают перерывать все то, что осматривали всего несколько часов назад в исправительной колонии номер двадцать пять. Вся процедура происходит согласно списку, составленному ранее. Выяснилось, что помимо отжатых у меня вещей, половина из имеющихся не была внесена в опись. Местные охранники с азартом изымали все так с трудом нажитое барахло. Конечно я нервничал и тем самым заводил всех остальных. Разговора не выходило и становилось понятно, что никакой легкой жизни для меня не ожидается.

В единых помещениях камерного типа при себе разрешено иметь только некоторые вещи персональной гигиены, несколько журналов, книг и газет. Письменные принадлежности в камере сберегать нельзя, они выдаются раз в день и всего лишь на час. С продуктами та же беда. Все остальное изымается и отправляется на склад для долгосрочной консервации. Довольствоваться приходится не многим.

Персональный обыск проводят регулярно и при этом обязательно нужно раздеваться догола. Естественно, собравшийся тут контингент заставить снять трусы без принуждения невозможно, поэтому на этот момент все-таки администрация учреждения закрывала глаза. Пока арестант раздевается, его робу забирают, а взамен выдают местную, с особенными нагрудными знаками, надписями на спине и дополнительными светоотражателями.

По окончании ждет дежурная беседа с местным «безопасником». Проверка на прочность и вшивость. Меня провоцируют, а я огрызаюсь. Увидев, что диалога не выйдет, гражданин начальник просит своих бойцов выключить нагрудные видеорегистраторы и подойдя в плотную, вглядываясь в глаза, говорит: «Будь осторожнее, или можешь легко упасть, спускаясь с лестницы. Никому потом ничего не докажешь. Помни, что на пути вниз ступенек может оказаться очень много!».

Когда все точки над «i» расставлены, видеорегистраторы снова включаются и запускается обычный процесс показного правомерного общения между заключенным и их надсмотрщиком. В итоге все плановые мероприятия завершены, и я перестаю быть кому-либо нужным. Час довольно поздний и всеобщее желание спать откровенно отображается на лице вертухаев. Более со мной возиться неохота никому, потому в срочном порядке отводят в карантинное отделение. По пути кричу что есть мочи то, что обязан сделать любой новоприбывший арестант: «Здорова были! Заехал Геша «Волчара» из двадцать пятой колонии. Иду в карантин!». А взамен слышится буря ответных приветствий, пожеланий и вопросов. Плюс прилетает и несколько суток штрафного изолятора. Неплохой старт.

Моя камера оказалась размещенной довольно далеко от общего комплекса, и из-за этого невозможно было расслышать, что же еще спрашивают местные постояльцы. Так я оказался замурованным и изолированным на пятнадцать суток. Камера больше напоминала показной лазарет, которым она, как позже оказалось, и являлась. Стены, полы и чуть ли не потолки покрыты плиткой. Огромное окно открывает вид на заснеженную степь вплоть до горизонта. Подход к нему за метр прегражден металлическим забором. Рядом небольшой столик и отдельная огражденная туалетная комната. Вот собственно и все удовольствия на ближайший год. Тонкая роба, собачий холод, две «шконки» прибиты к полу и несколько видеокамер. Эксперимент начался.

Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Все блоги Геннадия Афанасьева читайте здесь