1 сентября 1889 года (13 сентября по новому стилю) появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии публикуют уникальные мемуары Сейдамета.
Продолжение. Предыдущая часть здесь.
Трагедия в Сараево
Убийство преемника австрийского престола эрцгерцога Фердинанда и его жены в Сараево 28 июня 1914 года подожгло фитиль, который привел к взрыву европейской пороховой бочки. Все считали само собой разумеющимся, что войны не избежать. Известие о том, что 20 июля 1914 года президент [Раймон] Пуанкаре вместе с премьером и, по совместительству, министром иностранных дел [Жаном] Вивиани отправились с визитом к царю, породило в Париже уверенность, что мы находимся в преддверии войны
23 июля, когда Австрия выдвинула ультиматум Сербии, Пуанкаре выехал из Кронштадта в Стокгольм. Отсутствие Пуанкаре и премьера в Париже в эти минуты раздражало всех. Странные слухи возникали один за другим. Через три дня после прибытия Пуанкаре в Париж, 29 июля, была объявлена частичная мобилизации российской армии.
Убийство Жореса
Опасность войны становилась все более реальной, нервозность возрастала. Чтобы узнать новости, я отправился почитать сообщения от «Le Matin» [«Утро»] – редакции газет вывешивали свежие новости на крупнейших бульварах. Когда возвращаясь оттуда, я шел к Оперной площади, то внезапно увидел, как прохожие бегут в большом волнении. Кто-то кричал, что во время трапезы в одном из ресторанов поблизости был застрелен знаменитый [Жан] Жорес, мой любимый великий оратор. В каком же я был отчаянии и подавленности… Я с трудом сдерживал слезы. Я не мог оставаться там и вернулся домой. Французское социалистическое движение потеряло своего лидера, потеряло свою душу. На следующий день я, в слезах, читал «L’Humanite» [«Человечество»], которая вышла с портретом Жореса в траурной рамке.
Хотя вся французская пресса осудила это преступление, все социалисты и большая часть населения верили, что убийство было совершено по заказу правительства. Считалось, что Жоресом пожертвовали, потому что боялись, что во время войны он будет несносной проблемой. Но ведь Жорес, автор книги «L'Armée nouvelle» [«Новая армия»], настолько же был врагом войны, насколько любил Францию, и у него были такие взгляды и характер, которые однозначно ни за что не позволили бы ему согласиться с нападением иностранного государства на его страну. Когда в своих речах он выступал против милитаризма, в частности, германского милитаризма, он выражал не только озабоченность, вызванную социалистическими убеждениями, но и энтузиазм большого французского патриота и французского революционера.
Война
31 июля Германия объявила военное положение и начала подготовку к мобилизации. В полночь посол Германии [Фридрих Пурталес] вручил [министру иностранных дел Сергею] Сазонову ноту с требованием прекратить мобилизацию. Утром 1 августа немецкий посол покинул Россию. 3 августа Германия объявила войну Франции.
Я не особо задумывался о влиянии этой войны на судьбу Европы. Мой ум занимало одно дело, все мои мысли вращались вокруг вопроса, насколько укрепятся надежды на революцию в России. Армии формировались, появлялись фронты. Мне также было необходимо идти на фронт. Я думал, что если не отправлюсь сейчас, то увязну в Париже и не доберусь до Крыма.
Когда я рассказал мадам Депре о своем решении уехать, бедная старушка опечалилась, как будто ее покидал собственный сын: «У тебя остались экзамены, дорога впереди ненадежна. Как же ты поедешь так далеко? Война и так не продлится долго…». Она пыталась заставить меня передумать.
Я уезжаю из Парижа
Я доверил вещи и книги мадам Депре, поцеловал ей, рыдающей, руки. Я уехал из Парижа в Марсель с двумя маленькими чемоданами и одеялом. Пассажирское сообщение уже было ограничено. Было очень трудно найти место. С невиданным ранее во Франции пятичасовым опозданием я прибыл в Марсель. Замешательство достигло крайних масштабов. Молодые солдаты, в хорошем настроении, веселые, в ресторанах и на улицах целовали всех. «Марсельеза» господствовала над умами.
Дорога в Стамбул
В Марселе я нашел место на последнем корабле, который забирал австрийских и немецких граждан. Мы отправились в Геную, а оттуда – через всю Италию на поезде до Бриндизи. В стране было тихо и спокойно. В Бриндизи я узнал, что немецкие крейсера «Goeben» и «Breslau» пересекли Дарданеллы. Из Бриндизи я отплыл в Пирей на маленьком и хрупком корабле, на котором путешествовали россияне из Германии, Австрии и Швейцарии. Место я нашел лишь на палубе. Рядом со мной ехал какой-то российский музыкант с женой. Они отправились в Швейцарию на лечение и, принужденные обстоятельствами быстро уехать, даже не взяли одеяло. Женщина, страдающая легкими, в открытом море под пронизывающим ветром замерзла. Я дал ей одеяло. Этот жест привел к тому, что наше знакомство переросло в дружбу. Плоды этой дружбы я увидел намного позже, когда был в Москве.
Покинув Пирей, корабль шел медленно. Прошло два дня, а мы еще не подошли к Дарданеллам. Наконец, на четвертый день поездки, когда мы как раз узнали, что картофель, которым нас кормили на корабле, закончился, мы достигли пролива. Здесь мы испытали сильное беспокойство, потому что ходили слухи, что пролив Дарданеллы был заминирован, и судам не разрешалось входить. Мы прождали час или два в нервозности. Наконец, подошла небольшая моторная лодка и провела нас через пролив.
Мы пытались выяснить, вступит ли Турция в войну и ходят ли корабли в Россию. Два дня прошли в таком беспокойстве, и мы, наконец, добрались до Стамбула. Тогда, в последние дни июля 1914 года, мы вошли в порт, минуя стоявшие напротив железнодорожного вокзала Хайдарпаша военные корабли «Goeben» и «Breslau», которые приковывали тогда внимание всего мира.
В Стамбуле я встретился со своими знакомыми, узнал, что сюда приехал на каникулы наш друг Халил Чапчакчи, который учился в Одесском университете. Я немедленно его разыскал. Мы вместе провели в Стамбуле около недели, встречаясь с друзьями.
В то время стамбульская пресса, хотя, в целом, беспристрастная, демонстрировала симпатию к немцам. Я считал это естественным. Турции было невозможно оставаться нейтральной. Россия в этой войне была настроена явно антитурецки… Турция не могла связать свою судьбу со странами Антанты, то есть с Францией и Англией, потому что было ясно, что эти страны большее значение, чем Турции, придают и будут придавать России. Так российская политика вынудила Турцию связать свою судьбу с Германией. Проблема заключалась лишь в том, когда Турция вступит в войну. Поскольку в то время пресса всей Европы и даже военные круги считали, что война будет короткой, задачей Турции было как можно скорее вступить в эту бурю.
Возвращение в Крым
В конце концов, чтобы обеспечить нашей родине и ее народу блеск, изобилие и процветание под солнцем российской революции, в восход которого верили, первым же пароходом мы отправились в Одессу. Там мы нашли нашего друга Амета Озенбашлы. Я рассказал ему о нашем обществе «Vatan» [«Отчизна»], он пообещал, что будет работать в этой организации. Спустя несколько дней, когда мы втроем советовались, как действовать в Крыму, чтобы подготовить наш народ к революции, взволнованный и обнадеженный встречей с нашей родиной, семьей и товарищами, я сел на корабль, плывущий в Ялту.
Начиналась новая глава в моей жизни. Я плыл в Крым с решимостью стать борцом за революцию и права. Мое решение действовать на этом поле, и, если надо будет, умереть, черпало вдохновение и подъем больше в моем сердце, чем в моем разуме.
В последние дни августа 1914 года наш корабль, приветствуя ослепительную красоту побережья Крыма, приближался к Ялте. Перед нашими глазами мелькали деревни, окруженные садами и виноградниками, подступающими вплотную к горам, окутанным зеленью. Когда я плыл из Марселя в Геную, я тоже думал о Крыме. Теперь я сравнивал наше побережье с теми берегами. Я пытался смотреть на наш край объективно, а не сквозь призму любви к родине – наблюдая за крымской природой, горами, лесами, виноградниками, заливами, горами и пропастями, я хотел быть в оценке беспристрастным, но никак не мог вынести своего суждения не в пользу Крыма. Горные яйлы в вышине, пропасти, темная зелень лесов, густые боры, возделанные виноградники и сады, холмы, скалы, гневные волны Черного моря и встающие грудью на их пути крымские берега и прибрежные скалы, нарастающий шум волн… Да, все доказывало, что Крымское побережье – единственное в своем роде, все это склоняло меня сравнить этот пейзаж с раем. К сожалению, эти чудесные уголки нашей райской родины уже переставали быть нашими. Наши деревни были оттеснены к подножию яйл, наши прекрасные плодородные земли выходили из нашего владения. Приметные виллы, носящие татарские имена и такие же красивые, как они – это были дворцы российской аристократии… Они напоминали о трагедии нашего народа, живущего в этом райском уголке, напоминали о несправедливости, с которой столкнулся этот народ… Вся наша история пронеслась перед моими глазами…
«Революция»… бессознательно, невольно я произнес это слово, забыв о людях, которые сидели рядом со мной на корабельном диванчике…
Да… готовиться к революции… В демократической России наши беды должны были быть разрешены естественным путем. В такой России должны были быть признаны национальные и цивилизационные права наций, мы должны были развивать наше хозяйство, никто не должен был нас ни русифицировать, ни принуждать эмигрировать… А может, думал я, революционные социалисты победят, и Россия станет федерацией республик, а за Крымом будет признана экономическая автономия?
Да, прежде всего – падение царизма… Мой разум работал так быстро и с таким подъемом, мысли настолько занимали мое естество, что я даже не осознавал, что смотрю на наши райские берега. Поскольку я послал телеграмму домой перед отплытием из Одессы, на набережной Ялты меня встретили отец, Кёсе Мустафа Ага и группа ялтинских товарищей. Они не согласились, чтобы мы немедленно отправились домой. Они настояли на том, чтобы сначала немного поговорить.
Продолжение следует.
Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: