1 сентября 1889 года (13 сентября по новому стилю) появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии публикуют уникальные мемуары Сейдамета.
Продолжение. Предыдущая часть здесь.
На погребении Исмаила Бея Гаспыралы
Всю нашу интеллигенцию беспокоила прогрессирующая болезнь Исмаила Бея Гаспыралы [Гаспринского]. Мы все боялись услышать ужасную весть. Но это, в конце концов, случилось... 11 [24 по новому стилю] сентября 1914 года после полудня в Ялту позвонили, что Исмаил Бей умер. Мне сообщили, что я избран в делегацию от Благотворительного общества, которая отправится в Бахчисарай. Было сказано, что я должен выехать как можно скорее. И отец, и вся деревня погрузились в печаль. Мы на нескольких машинах отправились из Ялты под вечер и прибыли в Бахчисарай поздно ночью. Утром 12 сентября съехались делегации со всего Крыма. Все опечаленные, весь Бахчисарай – в трауре. Утром мы пошли в редакцию «Терджимана». Мы передали Асану Сабри [Айвазову] и семье Гаспыралы соболезнования от имени крымских татар. Наша делегация решила подготовить черный плакат, я составил на нем одно-два предложения... Я не помню ныне содержания этих фраз, наклеенных на плакате белой тканью. Плакат, наверное, хранится в музее – кто хочет, может оттуда написать.
Менгли Герай и Исмаил Бей
В похоронах участвовали более шести тысяч человек. Исмаил Бей, да покоится он в мире, в своей последней воле выразил желание быть похороненным на возвышении рядом с мавзолеем Менгли Герая, который, сам нося песок для строительства основанного им же Зынджырлы-медресе в Бахчисарае, доказал, что понимает святость очага знаний. Решение Исмаила Бея было очень удачным. То, что два выдающихся сына татарского народа, один из которых через сто лет после падения ханства понял, что Крым как народ может существовать и освободиться только с помощью науки, и посвятил свою жизнь этой цели, должны были покоиться рядом, имело символическое значение. Этот мыслитель, который, хотя и не происходил из ханской аристократии и не имел никаких материальных основ, опирающихся на ханскую силу, для народа, который до сих пор исповедовал философию, заключавшуюся в вопросе «...и в чем польза науки?», и для большой семьи, к которой принадлежал этот народ, смог открыть более пяти тысяч школ на Кавказе, в Туркестане и в казанской земле, безусловно, на ниве своей просветительской деятельности больше заслужил вечной памяти, чем ханы.
Участники похорон не могли сдержать слез. Слова говоривших застревали в горле, голос дрожал. Безграничные боль и отчаяние из-за потери самого близкого человека коснулись не только крымских татар, но и всех тюркских народов России. Положенное в землю тело принадлежало им всем. Он всегда думал обо всех, для всех билось его сердце. Защитник и помощник целого народа, он теперь должен был быть похоронен на этом холме, насыпанном из безжалостной, всепоглощающей земли. Люди оставались без отца... Но умы, страдающие от этой мысли, вдруг понимали, что он не умрет, и начинали черпать силы в его смерти. Можно ли похоронить Исмаила Бея? Его земная оболочка наверняка уместится под двухметровым слоем земли... Но его имя, его дела, его идеи – разве они не живут и не будут жить в сердцах татарского народа, во всех татарских школах, в татарской прессе, в истории и в будущей татарской вечности? Его святые светлые глаза потускнели и закрылись. Но разве его идея «единства языка, мысли и дел» не будет вечно освещать умы и совесть татар на протяжении всей татарской истории как вечный сияющий факел?
Когда я увидел, как ученики из Бахчисарая в молчании, с опущенными головами, дисциплинированные и серьезные, идут в похоронной процессии, а затем неподвижно слушают речи, я понял, как из траура в наших сердцах рождается сила, и одновременно почувствовал непоколебимую веру, что наше молодое поколение сделает так, что Исмаил Бей будет жить вечно. [Номан] Челебиджихан с женой немного опоздали из Гёзлева, и мы встретились после похорон. Затем еще раз увиделись на торжественном вечернем приеме для прибывших делегаций в ресторане «Петроград». Конечно, в тот день, как и везде, на том приеме говорили только об Исмаиле Бее. В конце ужина несколько друзей произнесли речи. Также и Челебиджихан в своем коротком выступлении проанализировал идеологию Исмаила Бея – он утверждал, что все дела и все силы, не опирающиеся на знания, обречены на крах. Он сравнил разум умершего с прекрасно работающей фабрикой, а его сердце – с сокровищницей всех национальных богатств.
Свою речь он закончил, если не ошибаюсь, словами стихотворения, сравнив нашего дорогого умершего с горой Чатыр-Даг и Крымом:
Осунулся Чатыр-Даг, в край вечного пребывания
Крым отошел, кому доверю свои признания…
Я тоже не мог отказаться воспользоваться возможностью взять слово. Я сказал, что в нашей новейшей истории мы видим фигуры Исмаила Бея и Абдурешита Мехди [Решида Медиева] и слышим их голоса в газетах «Терджиман» и «Vatan Hadimi» [«Слуга отчизны»], подчеркнул, что те, кто завтра захочет заниматься работой «на земле», будут черпать вдохновение из этих двух пламенных источников. Далее я сказал, что воистину невозможно предсказать, чем закончится война, и неизвестно, какие обязанности лягут на нас в ее результате, но что бы ни случилось, мы должны защищать науку и правду. Как только я закончил выступление, какой-то незнакомый мужчина в очках, старше меня, с волнением встал, обнял меня и поцеловал. Это был Али Баданинский, деятель революции 1905 года, учитель, прекрасно говоривший по-русски. На встрече был тогдашний мэр Бахчисарая Сулейман Мирза Кырымтаев... Мы считали его марионеткой в руках российских властей. Но даже он, хотя часто спорил с Исмаилом Беем, с большим сожалением вспоминал покойного и разделял наше потрясение. Мы все были рады, что все улемы, которые участвовали в этой встрече, особенно прибывший с нами имам и хатип [казначей мечети] села Дерекой Тарпи Ибрагим Эфенди, выступили с пламенными речами, опирающимися на крепкие религиозные основы, в поддержку прогресса.
Говорил также Асан Сабри Айвазов. Вкратце он напомнил, какую огромную потерю мы понесли, подчеркнул, что умерший всегда верил в процветающее будущее нашего народа, поэтому и мы также должны верить, что этот народ родит в будущем великих сыновей. Затем от имени семьи Исмаила Бея он поблагодарил приехавшие делегации.
Сеитджелиль Хаттатов
Фигурой, которая в то время больше всего привлекала наше внимание в Бахчисарае, был Сеитджелиль Хаттатов. Хотя он говорил мало, его непосредственность, взгляд, слова, тон голоса и поведение заставляли нас полностью ему доверять. Он мог установить контакт с каждым – будь то интеллигент или неграмотный, молодой или старый – он был весь пронизан народностью, без какого-либо отдаления от людей. Мы знали, что он был в рядах революционеров в 1905 году, но теперь он был известен как честный предприниматель. Он солидно трудился в правлении небольшого банка в Бахчисарае, что обеспечило ему хорошую репутацию по всему Крыму. Все это усилило наш интерес к этой фигуре. К сожалению, немного удалось нам поговорить, и у нас вообще не было возможности обменяться мнениями один на один. Но, тем не менее, мы с ним расстались с приязнью, веря, что нам суждено идти одним путем.
Бомбардирование Крыма турецким флотом
Я пробыл в селе до конца первой недели ноября. Тогда важные события потрясли Крым: молниеносно разнеслась весть о том, что турецкий флот бомбардировал Каффу, Ялту и Одессу [а также Севастополь – в один день 16(29) октября]. Вся Россия была потрясена. Объявление войны Турции стало событием, ожидаемым со дня на день. Наконец это произошло 12 ноября [в действительности Турция объявила войну России днем ранее – 29 октября (11 ноября)]. В течение недели пребывавших в Крыму граждан Турции собрали в Акмесджите. Также и наш Кёсе Мустафа Ага, как турецкий подданный, со слезами покинул свой любимый дом, семью и нас. Ситуация вызвала всеобщий траур в Крыму. Каждый передавал какие-то слухи, говорили, что турок отправят в Сибирь и используют там для тяжелых работ или бросят нищими и голодными. Однако через десять дней выяснилось, что турок отправили в Тамбов и Борисоглебск. Поскольку я еще раньше решил поехать в Москву, чтобы усовершенствовать там свой русский язык, я постановил при случае заехать в Борисоглебск, чтобы на месте оценить ситуацию, а уже оттуда отправиться в Москву. С этой мыслью уехал из села.
В Борисоглебске я встретился с Мустафой Агой, друзьями и знакомыми, мы были весьма тронуты встречей. Хотя с момента их отъезда из Крыма прошло всего лишь две-три недели, всех уже объяла тоска. То, что я увидел в Борисоглебске, меня удивило. Город производил впечатление, будто наши жили в нем издавна. Открыли кофейни, магазинчики, где продавали чебуреки, шашлычные и пекарни... Они отлично торговали, жили относительно неплохо, организовали систему взаимопомощи. Чтобы уменьшить уныние и страх, царившие в Крыму после их отъезда, я написал обо всем, что увидел, в отчете, который затем опубликовал в «Терджимане». Я провел в Борисоглебске несколько дней и поехал в Москву.
Продолжение следует.
Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: