1 сентября 1889 года (13 сентября по новому стилю) появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии публикуют уникальные мемуары Сейдамета.
Продолжение. Предыдущая часть здесь.
Вступит ли Турция в войну?
Мы пошли в магазин Джафера Аблаева. Там меня засыпали градом вопросов. Вступит ли Турция в войну, очень ли велики немецкие броненосцы, которые вошли в турецкие воды, они уже турецкая собственность? Кто выиграет войну, сколько продлится война? Я пытался ответить на все эти вопросы кратко, потому что хотел как можно скорее закончить болтовню и провести немного времени в одиночестве. Я хотел понять, как видится и воспринимается война в России и в Крыму.
Мои собеседники рассказывали о возросшем патриотизме, вызванном в России войной, и о том, что позиция правительства никогда прежде не была так сильна. Что до этого, то российская пресса, которую я читал дома, объяснила мне многое. Все: [Георгий] Плеханов, Боришев [Borişef – возможно, имелась в виду «бабушка русской революции» Екатерина Брешко-Брешковская] и даже старый анархист [Петр] Кропоткин, – стояли в рядах защитников родины. Я узнал, что как рабочие, так и все проживающие в России национальные меньшинства, а также социалисты присоединились к фронту обороны страны… Тем не менее, моя вера в революцию не поколебалась. Однако я этого не сказал.
Мои друзья решили, что наша встреча была слишком короткой, и предложили, чтобы через несколько дней я обязательно приехал в Ялту и остался у них погостить, и тогда бы мы поговорили дольше и лучше. Перед тем, как вернуться в деревню, я получил разрешение от отца посетить моего друга Хамди Бекира-заде (Атамана), его мать, братьев и сестер, которые приехали в Крым на лето и гостили у Мансура Мустафы в Дерекое. Я передал Хамди новость, что в Стамбуле виделся с его отцом и младшим братом Лами. Я передал пожелание отца Хамди, чтобы он как можно скорее двинулся в обратный путь в Турцию. Я быстро закончил визит и вернулся в нашу деревню с отцом. А там я ни единого дня не мог не быть счастлив, наслаждаясь деревней и присутствием семьи. Я проводил все свободное время, болтая с сельскими жителями, с товарищами-учителями, приезжающими ко мне из окрестных деревень, и с сельской молодежью о военной ситуации и нашем «национальном деле».
Могила брата
Однажды мы с отцом отправились на наш виноградник, довольно далеко от деревни. Когда мы проходили мимо кладбища, не говоря отцу, я отстал и пошел к могиле моего любимого брата, рядом с источником. Отец последовал за мной. На могиле брата виднелась сделанная мной надпись. Мы простояли минут десять, произнесли суру Аль-Фатих. Вспомнили мысленно брата… С мокрыми от слез глазами, мы медленно отдалились от могилы и пошли дальше.
Турок Мустафа
В винограднике нам навстречу вышел Мустафа, родом из восточной Турции, – он работал у нас. Я еще не видел его в этот приезд. Первым делом он спросил меня, примет ли Турция участие в войне. Я ответил, что это очень вероятно, и поэтому он должен вернуться на родину как можно скорее. Он посмотрел на отца и начал целовать мои руки… Он сказал: «Да, хозяин, я не могу больше здесь оставаться». Мустафа был доверенным отца, поэтому отец не хотел, чтобы он оставил нас. Он начал убеждать его: «Подожди, Мустафа… Пока неизвестно, вступит ли Турция в войну… Если даже она вступит, то ты легко туда уедешь, нечего спешить». Мустафа не ответил, посмотрел на меня… Он ожидал от меня поддержки. Я выразил убеждение, что Мустафа обязательно должен ехать, и то как можно скорее, и лишь попросил отца заплатить ему золотыми монетами. Я велел Мустафе никому не рассказывать о нашем разговоре, а в случае чего объяснять, что он уезжает из-за болезни кого-то из семьи в Турции. С другой стороны, впрочем, я предложил ему убедить уехать тех своих соотечественников, которым он доверяет. На эти слова Мустафа ответил: «Значит, хозяин, ты думаешь, что война снова нам предначертана… Аллах, помоги». Со слезами на глазах он сказал: «Эти гяуры, господин, очень сильны», – и вздохнул. Я попытался утешить его, говоря: «Они сильны, но Германия сильнее, не будем бояться, Мустафа, Аллах нам поможет». Мустафа вернулся к своей работе, а мы с отцом попробовали виноград, немного прогулялись по винограднику и вернулись.
Задумавшийся отец
После разговора с Мустафой лицо отца стало еще более серьезным. Он говорил мало, все что-то обдумывал. По дороге он неожиданно повернулся ко мне и сказал: «Значит, ты не сомневаешься, что Турция также вступит в войну… Тогда почему ты не сказал об этом открыто своим товарищам в Ялте?». Почему… Я ответил: «Какая польза была бы для наших от того, что они узнали бы об этом несколькими днями ранее?… Мустафа и его земляки – подданные Турции… Оставаться здесь для них вредно, они должны уехать». Я убедил отца. На следующий день он приказал позвать Мустафу и дал ему расчет в золоте и бакшиш. Мустафа с сожалением уехал. С того дня отец стал пристально следить за газетами и слушать новости, внимательно интересовался ходом войны. Он очень радовался успехам немцев.
Должна ли Турция вступить в войну?
В те дни Исмаил Бей [Гаспринский] в газете «Терджиман» защищал тезис, что Турция должна оставаться нейтральной. Мой отец тоже считал, что это было бы полезней для Турции. Однажды вечером, на встрече друзей отца в нашем доме – также присутствовали несколько моих знакомых учителей – отец поднял эту тему… Все очень заинтересовались… Я утверждал, что Турция не сможет остаться не вовлеченной, и если она вступит в войну, то только вместе с Германией. Я сказал, что наибольшим ожиданием России является овладение Проливами и Стамбулом, и ради этой цели она может достичь соглашения с англичанами и французами, а возможно, уже даже достигла. Эти слова ошеломили всех. Они замолчали, и над нашей встречей на несколько минут повисла тишина. Один из старейшин деревни сказал: «Казак никогда не насытится… Значит, он хочет проглотить Турцию… Да поможет нам Аллах». «Казак никогда не насытится…», – как верны были эти слова. Россияне, возможно, на самом деле не едят много… Но в большинстве своем они не замечают, что уже наелись… Эта мысль – в этом отношении правильная – также выразила другое, возможно, более важное наблюдение, – что империалистическая Россия, несмотря на всю свою территориальную экспансию к этому времени, так и не насытилась – это было символическое выражение всей русской истории.
Тогда собравшиеся заговорили о турецкой армии и вере в победу Германии.
На следующий день я поехал в Ялту… Перед разговором с друзьями я прибыл в Дерекой. Я поговорил с Хамди и его матерью. Они рассказали мне, что у них есть некоторые трудности с паспортными делами, но Курт Мехмет Ага пытается их решить. Они испытывали огромное беспокойство и волнение: что, если внезапно разразится война или по пути корабль столкнется с миной… Ответственность за всю семью лежала на плечах матери. Эта женщина, вдумчивая и чувствительная, тронула меня. От всего сердца я хотел, чтобы они остались. Но жизненная необходимость обычно заставляет нас идти против голоса сердца… Я не знал, когда снова увижу сестру Хамди – Ханифе, ту Ханифе, которая стала причиной того, что в моем сердце, сердце человека, который еще немного видел в жизни, зародилась и выросла, украшая мои мечты, любовь. Ханифе, которой из Парижа, когда она училась в американском колледже в [стамбульском квартале] Арнавуткёй, я отправил несколько писем и какие-то книги на английском языке, Ханифе, от которой я получил взамен только короткое, в несколько предложений, благодарственное письмо…
Хамди – так же, как его мать, впечатлительный и чуткий, как будто читал в моем сердце – в тот день, чувствуя мою тревогу и боль, не оставил меня в одиночестве. Во время моего визита к Хамди вся община Дерекоя – со знаменами впереди, потом с детьми из медресе, имамами – все пошли процессией в Ялту с молитвой за победу России. Мы не выходили из дома, погруженные в разговор. После обеда Хамди, его сестра и я самой красивой пролеткой в Ялте съездили в Алупку. Вечером я пошел к Джаферу Аблаеву. Пришел также Искендер Ахмедов. Вместе в Ялте мы отправились к Эмиру Хасану Адаманову, долго говорили о политике и «национальном вопросе». Мои друзья считали, что если российская армия потерпит поражение, как это было в 1905 году, может вспыхнуть революция. Однако никто из них не думал, что победа революции будет равносильна падению царизма. Поэтому они хотели, чтобы национальная подпольная организация оставалась только между несколькими людьми, они категорически не соглашались на более широкие приготовления. А я уже больше не настаивал.
Продолжение следует.
Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: