Доступность ссылки

«На улице спали – нас некуда было девать». Гульназ Мазинова – о депортации 18 мая 1944 года


День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. Киев, 18 мая 2018 года
День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. Киев, 18 мая 2018 года

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют уникальные свидетельства из этих архивов.

Вспоминает Гульназ Мазинова: Родилась я в 1932 году в деревне Узунджа (с 1945 года Колхозное под Севастополем – КР). Маленькая деревня среди гор. Туда на машине не проехать – дороги нет, кругом горы.

Когда война началась, я закончила 1 класс. Немцы пришли, закрыли школы. Все родственники отца были в партизанах. Всю войну мы кормили их. Отец был связным, ходил за дровами, отвозил им продукты. Партизаны очень часто ночью приходили к нам. Когда немцы ушли, мы думали, что будем учиться, но нет, нас заставляли работать. В помещениях для табака немцы держали коней, мы их убирали, потом стали помогать взрослым, таскали навоз, воду для парников.

18 мая 1944 года, когда мы спали, нас разбудили солдаты. Один солдат говорит маме: «Собирай детей, возьмите воду, еду». Мама растерялась, двухлетнего мальчика с рук не спускала, мы ничего не могли взять. В чем спали, так и вышли на улицу, в одних ночных рубашках.

Собрали нас около джами (мечеть – КР). Все плачут, и мама начала плакать и говорить: «Ветан, элял эт, ветан, бельким бир даа къайтып келялмам» (Родина, прости, родина, может и не смогу больше вернуться – КР).

Погода была сырая, туман. И вот нас погнали пешком до села Скеле (с 1945 года Родниковское – КР), что в трех километрах. Загнали нас [на территорию], где были пленные [и огороженную] колючей проволокой. До вечера там простояли.

В одном вагоне находилось 8 семей и в каждой семье 7-8 детей, вагон был полный, наступить некуда

Только вечером уже стало темнеть, как стали подавать грузовые машины. Нас погрузили и повезли на железнодорожный вокзал. Там стояли вагоны, и нас туда погрузили. Нас было шестеро: три девочки, мальчик, мать и отец. В одном вагоне находилось 8 семей и в каждой семье 7-8 детей, вагон был полный, наступить некуда. Некоторые ехали сидя.

В другом эшелоне ехала папина тетя. У нее никого не было: мужа убили на фронте, сына единственного, 18 лет, немцы повесили у нее на глазах; ее парализовало. Нам говорят: «Хоть вы будете за ней смотреть». И положили прямо у дверей, вот-вот упадет.

Я за ней ухаживала. Сочинила песню:

Гедже келип, Мустафаны

Эвден алдылар.

Мени гъарипни, тепмелеп,

Къаста салдылар.

(Ночью придя, Мустафу

Из дома забрали,

Меня бедную, избив,

Бросили больной – КР)

Я ей пела, а она плакала, облизывала губы, просила пить, а воды не было...

На одной остановке сказали, что долго будем стоять, сходите за водой, и я с этим чайником тяжелым, железным, пошла за водой. Воду набрала, стала подходить к железной дороге, а поезд пошел. Я стала бежать, но чайник тяжелый, а поезд уходит. Мне кричат: «Бросай чайник!». Я бросила чайник и добежала до поезда, успев на последний вагон. Меня подобрали.

Не прошло немного времени, как тетя умерла. Мы ехали, поезд не останавливался. Наконец-то остановился. Ее быстро закопали около железной дороги: забросили землей, руки, ноги торчали. Поезд поехал…

Потом уже ничего не помню – я заболела тифом. А когда пришла в себя и открыла глаза, я лежала на земле, все горело, жара невыносимая, высокая температура и на улице 45 градусов.

Была эпидемия, люди умирали как мухи. Мальчик наш умер. Мама пошла его хоронить, а когда пришла, меня не было

Нас выгрузили прямо на станции Верхне-Комсомольской. Несколько дней мы находились здесь. На улице спали – нас некуда было девать. Потом освободили грязную казарму солдатскую.

Мы болели тифом: я, сестра Ленияр и наш мальчик. За нами приехала машина с милицией и увезла нас в больницу. Была эпидемия, люди умирали как мухи. Мальчик наш умер. Мама пошла его хоронить, а когда пришла, меня не было. Она начала кричать: где моя девочка!? Ей говорят: в морге, среди мертвых. Я была еще теплая… В общем, меня отходили, четыре месяца пролежала в больнице…

(Воспоминание от 10 ноября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий

FACEBOOK КОММЕНТАРИИ:

В ДРУГИХ СМИ




XS
SM
MD
LG