18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Земине Усеинова, крымская татарка, родилась 10 февраля 1927 года, уроженка деревни Мисхор Ялтинского района Крымской АССР.
На момент выселения в состав семьи входили: мать Муневер Усеинова (1907 г.р.), я, Земине Усеинова, и брат Шукри Усеинов (1928 г.р.).
Перед депортацией семья проживала в деревне Мисхор Ялтинского района Крымской АССР. Жили в доме из трех комнат и большой стеклянной веранды, построенном моим отцом Али Усеиновым (1902 г.р.). Во время выселения отец находился в местах заключения, был осужден 5 декабря 1937 года тройкой НКВД Крымской АССР за контрреволюционную агитацию к десяти годам лишения свободы, впоследствии был освобожден 1 ноября 1947 года по отбытии срока наказания. Имели приусадебный участок и домашнюю скотину: овец, коз и кур.
Все люди – в основном старики, женщины, дети – плакали, дети кричали от испуга, весь оставшийся скот мычал, и был сильный рев и лай собак
18 мая 1944 года ночью пришли два вооруженных солдата и офицер, постучали в дверь. Мать открыла, тут же вошли солдаты, приказали одеть детей и быстро всем выйти на улицу, с собой взять ничего не разрешили. Под оружием нас погнали во двор санатория Токмакова в нижнем Мисхоре (бывшая деревянная двухэтажная дача сибирского купца и мецената И.Ф. Токмакова – КР), где уже было много людей с нашей деревни, вокруг стояли вооруженные солдаты с собаками. Все люди – в основном старики, женщины, дети – плакали, дети кричали от испуга, весь оставшийся скот мычал, и был сильный рев и лай собак.
Под утро нас погрузили на грузовики и повезли через Ай-Петри в сторону Бахчисарая на железнодорожную станцию Сюрень. Там нас погрузили в телячьи вагоны, окна которых были обтянуты колючей проволокой. Все личные вещи, документы и продукты питания остались дома, потому что нам не сообщили за что и куда нас везут. Так из нашей семьи было выселено три человека.
Вагоны были переполнены до отказа, в два яруса. Двери были закрыты, дышать было трудно, никаких условий не было: ни воды, ни продуктов, ни медикаментов, ни туалета. Сколько дней можно было ехать в вагоне с таким количеством людей? Ехали через казахстанские степи, ни о какой медицинской помощи не было и речи. Когда поезд останавливался, все, у кого была посуда – консервные банки, кружки, котелки – бежали за водой, кто не успевал, тот отставал от эшелона, пропадал без вести. Питание выдавалось один раз в сутки: ведро баланды на вагон людей и на каждого по куску хлеба черного; ели по очереди, так как не было посуды. Были случаи, когда в вагоне от голода и болезни умирали люди. Так умерла Эмине Чилле, держать труп не разрешили, поэтому тело ее выбросили на ходу из поезда.
После агитации чиновников стали нас, женщин, унижать, оскорблять и обзывать: мол вы рогатые и мстительные
Нас привезли на станцию Хилково, город Беговат Ташкентской области (Узбекской ССР – КР). Всех посадили на грузовики и повезли в совхоз ДВЗ №2 (сокращенное от Дальверзин, отделение №2 – КР), разместились все семьями в саду под деревьями около центрального управления совхоза ДВЗ №2.
Вначале местное население относилось к нам со состраданием и жалостью, понимали нас, а потом, после агитации чиновников, стали нас, женщин, унижать, оскорблять и обзывать: мол вы рогатые и мстительные.
Очень много людей умирало во время работы. Хоронили мертвых прямо в поле
Всех стариков и молодежь погнали формировать кирпичи для постройки бараков для жилья переселенцев, где должны были разместить семьи крымских татар. Работа была очень тяжелая, да и жара стояла 45-50 градусов, поэтому многие начали болеть, в том числе и от недоедания. Очень много людей умирало во время работы. Хоронили мертвых прямо в поле, а на следующий день находили руки, ноги, тела, съеденные шакалами.
Бараки, построенные для нас, не имели ни окон, ни дверей. Крыша была покрыта тонкими ветками и камышом с глиной. Вместо дверей и окон вывешивали тряпки, нечем было топить кирпичные печки для приготовления пищи. Приходилось идти и собирать в поле верблюжьи колючки.
Заставляли работать от зари до темна – по 14-16 часов, труд оплачивался в очень минимальных размерах, на еду не хватало
Шла зима, кушать было нечего, люди голодали и болели дизентерией из-за замороженной свеклы, которая осталась в поле после уборки урожая. Ее люди собирали ночью тайком, потому что не разрешали собирать, перепахивали поля, но брать не разрешали. Продукты не выдавались, а хлеб давали на работающего по 0,5 кг, на иждивенца – 0,2 кг. Ожидая в очереди получить хлеб, люди умирали под стенкой магазина.
Заставляли работать от зари до темна – по 14-16 часов, труд оплачивался в очень минимальных размерах, на еду не хватало. Все боялись нарушать трудовую дисциплину, потому что свободно перемещаться с одного совхоза в другой запрещалось, каралось выселением в Сибирь на 20 лет каторги.
В 1947 году нашей семье разрешили получить ссуду в размере 2000 рублей для строительства домика с последующей выплатой процентов. Выплатили 3500 рублей, а остальное нам списали в 1948 году.
Ежемесячно ходили в комендатуру подписываться о невыезде и (запрете – КР) посещения родственников, (живущих на территории – КР) других совхозов.
В 1946 году я вышла замуж за Мемета Хайбуллаева, односельчанина. В 1947 году родился сын, с семьей нас перевели на работу в хлопсовхоз ДВЗ №2, отделение №4.
В 1956 году, после указа от 28 апреля, согласно которому с крымских татар снято было ограничение по спецпоселению, но не давалось право на возвращение в места, откуда эти люди были выселены, на местах высылки изменений не произошло. Детей учиться в вузы не принимали, парней в армию не брали.
В 1956 году поехали с семьей из пяти человек (муж, я и трое детей) в город Беговат, прожили там до 1976 года. В 1976 году выехали с семьей в город Новороссийск Краснодарского края. В 2002 году переехали в Крым, где проживаем в городе Симферополь, микрорайон Фонтаны.
В местах ссылки умерли моя мама Муневер Усеинова (1907 г.р.) и отец Али Усеинов (1902 г.р.).
(Воспоминание от 10 октября 2009 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: