18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Сейран Гафаров, крымский татарин, родился 17 января 1939 года в деревне Буюк-Янкой (Мраморное) Симферопольского района Крымской АССР.
На момент выселения наша семья состояла из 8 человек: отец Гафар Асанов (1888 г.р.), мать Шерзаде Гафарова (1894 г.р.), сестра Муслиме Гафарова (1922 г.р.), брат Сервер Гафаров (1924 г.р.), брат Рамазан Гафаров (1926 г.р.), сестра Сайде Гафарова (1927 г.р.), брат Абдурешид Гафаров (1937 г.р.) и я, Сейран Гафаров.
Наш отец в деревне работал кузнецом. Дети учились, мама была домохозяйка. Содержали скот: корову, овец, коз, кур, лошадь. Был у нас большой дом. Также имелся приусадебный участок, на котором выращивали овощи, фрукты.
Когда началась война, почти всех крымских татар, а в нашей деревне в основном жили крымские татары, забрали на фронт, а те, кого не успели забрать, почти все ушли в партизаны. Наша семья поддерживала связь с партизанами: моя мама с сестрами пекли хлеб для них, а старший брат Сервер с младшим братом Рамазаном ночью носили хлеб им в лес. Партизаны заказывали нам все необходимое, и мы старались это донести до них. Но однажды немцы поймали Сервера с хлебом и на глазах у родителей они его расстреляли. А братишку Рамазана забрали в трудармию, откуда он так и не вернулся, до сих пор не знаем, где он, живой или умер.
Старшая сестра Муслиме вышла замуж за Акима Зиядинова в деревню Демерджи (с 1945 года Лучистое – КР) Алуштинского района, у них был совместный ребенок, сын Сервер, которому исполнилось 3 года. Когда началась война, наш зять Аким ушел на фронт. Сестра приехала из деревни Демерджи навестить родителей в Буюк-Янкой. Погостив, она собралась 16 мая проведать родителей мужа в Демерджи. Сестра хотела за неделю управиться, и чтобы трехлетнего сына не мучить по бездорожью, решила оставить его на несколько дней у нас. И вот наступило 18 мая – трагическая дата для нашего народа…
Немцы, поняв, что вся деревня Буюк-Янкой помогает партизанам, стали сжигать дома. Людей всех собрали, хотели расстрелять
А до того немцы, поняв, что вся деревня Буюк-Янкой помогает партизанам, стали сжигать дома. Людей всех собрали, хотели расстрелять, долго нас – женщин, стариков и детей – держали под дулом автомата. А тех, кто мог держать в руках лопату, заставили копать траншеи. Затем в Крым вошли наши. Мы из-за того, что негде было жить (наш дом был сожжен), всей семьей ушли к родственникам в село Къояш (с 1945 года Водное – КР) Симферопольского района.
Ночью 18 мая к нам громко постучали, когда мы открыли, увидели, что это были наши солдаты с автоматами. Они в грубой форме сказали, чтобы мы собирались, времени дали нам 10 минут, взять с собой ничего не разрешили. Мы все были в ужасе, помню, плачут мать, сестра Сайде и трехлетний племянник. Нас стали вывозить на бричках и автомашинах, собирая людей возле гостиницы «Москва». Помню сильный лай собак, мычание коров, громкий плач людей. Нас оттуда на автомашинах отвезли на железнодорожный вокзал.
Там продержали очень долго, видимо не хватало вагонов. Когда нас подвели к ним, то оказалось, что это были товарные вагоны, очень грязные, без окон, а если где имелось окно, то оно было обтянуто колючей проволокой.
Все наши вещи, документы, одежда, продукты питания, посуда остались дома. Нам ничего не объяснили, никто не знал, что произошло, куда и зачем нас отправляют. Среди нас очень мало было мужчин, и то старики или же вернувшиеся с фронта инвалиды – без рук, без ног, без глаз и т.д.
Многие не выдерживали и умирали от болезней, остановки сердца и высокого давления
Вагоны были все переполнены до отказа в два яруса. В вагонах не было никаких условий: ни туалета, ни воды, очень душно. Очень долго ехали через казахстанские степи. Медицинской помощи не было, как и лекарств, медперсонала и врачей. Многие не выдерживали и умирали от болезней, остановки сердца и высокого давления. При стоянке поезда трупы выносили и оставляли у железной дороги, у насыпей.
Какое-то время стали давать ведро какой-то баланды на вагон людей. Не имелось никакой посуды, из чего можно было бы кушать или пить воду. На коротких стоянках поезда люди пытались организовать пищу и воду, но в основном не успевали, так как поезд опять начинал движение. Кто-то отставал, кто-то попадал под поезд. Это было чудовищно: температура на улице под 40 градусов, а в вагонах еще больше, от чего становилось всем плохо, дети, не переставая, плакали. Очень многие умерли, пока доехали до места назначения.
Нас привезли в Ташкентскую область, в Паркентский район, в село Заркент, оттуда нас всех разбирали председатели колхозов по 4-5 семей к себе в колхоз. Нас всех загнали в баню, мужчин и женщин отдельно, и затем определяли на работу. Нас поселили в узбекские семьи. У нас не было ни постели, ни матрасов, ничего, спали на соломе. Узбекский народ очень добродушный и милосердный. Узнав, что произошло с этим мусульманским народом, узбеки стали дружелюбно относиться к нам.
Родители сразу же приступили к работе, косили пшеницу. Затем отец нашел работу по своей специальности – кузнецом в селе Невич, здесь же в Паркентском районе – и мы переехали в переселенческий домик на подселение к семье.
Мой отец спрятал от фашистов целую семью евреев: отца, мать, сына и двух дочерей. Затем нашел возможность переправить их в лес
Мой отец был смелым и очень добрым, милосердным человеком. Я помню еще в Крыму, в деревне Буюк-Янкой мой отец спрятал от фашистов целую семью евреев: отца, мать, сына и двух дочерей. Затем нашел возможность, снабдив деньгами и продуктами, переправить их в лес. Об этом случае в семье запретили детям говорить вслух, это грозило расстрелом. Отец ел из ржавой посуды, от которой отравился, его сердце из-за всех перенесенных переживаний не выдержало, и он умер в 1947 году.
Вместе с ним на кузнице работал наш зять Аким, муж моей сестры Муслиме, который в июне 1945 года уже вернулся с фронта и стал работать с нашим отцом.
С лета 1944 года наши родители с детьми ходили отмечаться при милиции, мы все были под комендантским надзором. Если кто-нибудь без спроса ходил в другую деревню, то его могли осудить на 20 лет. Это было очень страшное время.
В 1951 году нам разрешили переехать в деревню Кумышкан Верхне-Чирчикского района, там был рудник. Брат Абдурешид устроился на работу в горную бурильную разведку рабочим, а я учился в школе. Сестра Сайде вышла замуж. Старшая сестра Муслиме с мужем и сыном отделились и зажили своей семьей.
После смерти отца нам было очень тяжело, мама пошла работать уборщицей. В 1959 году рудник в Кумышкане закрыли, работы не было, и мы переехали в город Ташкент. Здесь работали два крупнопанельных завода, которые строили дома. Я до Ташкента из Кумышкана поехал в село Красногорск, п/я 5, где проработал пожарником. В 1959 году приехал в Ташкент к матери, брату и сестрам. Брат Абдурешид работал на домостроительном заводе №1 бетонщиком. Я тоже устроился на этот же завод бетонщиком.
В 1962 году закончил курсы водителей и с тех пор по 1994 год работал водителем. Женился в 1962 году. В 1995 году работал в РСУ-2 строителем, бетонщиком. В 1999 году вышел на пенсию по возрасту.
В настоящее время проживаю в Симферопольском районе, в селе Андрусово. От совместного брака имеем троих детей: дочь Ленара (1963 г.р.) работает на заводе Фиолент, замужем за Идрисом Сулеймановым, имеют двоих детей и одного внука; дочь Сусанна (1971 г.р.) работает акушеркой в роддоме №1, замужем, имеет двоих детей; сын Фахри (1976 г.р.), женат, имеет одного сына. Все дети обустроены, живут рядом с нами.
(Воспоминание от 20 января 2010 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: