Джафер Сейдамет: «Отдельные воспоминания». Часть 3

1 (13 по новому стилю) сентября 1889 года появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии начинают публикацию уникальных мемуаров Сейдамета.

Продолжение. Предыдущая часть здесь.

Наш род был одним из старейших в деревне. Дом располагался рядом с мечетью. Моего дедушку звали Сеит Али. Говорили, что он аккуратно одевался, от старших в деревне я слышал, что ему нравилось разводить чистокровных лошадей и наездничество. Кажется, он стремился не хорошо заработать, а жить в свое удовольствие. Он умер, когда мой отец был еще мал. Бабушка, кажется, хорошо управляла домом, все дела держала в своих руках. Она происходила из деревни Никита, из рода Караджехеннемлер. Мой отец родился в нашей деревне в 1862 году, в течение нескольких лет учился в медресе в Озенбаше [с 1945 года – Счастливое] и Бахчисарае, но больше, чем наука, его занимали борьба и скачки. Был он довольно высокого роста, широкоплечий, с красным лицом, сильный и статный. Он мало говорил, много слушал, свои взгляды выражал открыто и решительно. Кажется, в молодости он пил ракию [балканское фруктовое бренди]. Однако я никогда не видел его пьющим. Он читал газеты – мы регулярно получали газету «Терджиман» и из Стамбула – иллюстрированную «Malumat» («Информацию»). Отец плохо говорил по-русски. Был религиозен. Он писал старым письмом [арабицей], немного считал. Когда он находился в деревне, всегда заходил в мечеть.

Моя мама Салиха была дочерью Османа Аги из противоположного квартала нашей деревни. Ее дедушкой был знаменитый крымский моряк Яхья Реис. Она была чрезвычайно трудолюбива, экономна, гостеприимна, мягка и чувствительна к страданиям других. Навещать больных в деревне и помогать бедным – это были для нее одни из самых важных заповедей веры. Она не пренебрегала ежедневной пятикратной молитвой. Каждый год по нескольку раз читала весь Коран. Она родилась в 1870 году. До выхода замуж она посетила лишь несколько близлежащих деревень, чтобы повидать родственников. Даже Ялты не видела… Русского языка она не знала.

По мере того, как развивалась проводимая отцом торговля, росли и обязанности матери. Помимо садов и огородов, отец также владел в другой деревне магазином с иностранными товарами. Затем он начал в нашей и соседних деревнях закупать для фабрик табак. У него было все больше и больше овец… Позже он открыл в Ялте склад муки. Поэтому у нас начали бывать все больше гостей из-за границы. Раньше проповедники, которые приезжали из Трабзона, а особенно из Офа [города на черноморском побережье Турции], а кроме того и впервые прибывшие в деревню обычно ночевали у нас… Шли годы, начали прибывать иностранные купцы, иногда они приезжали с семьями, и бывало, что они жили у нас по две недели. Раньше работали у нас один-два человека, затем количество работников, занятых на виноградниках, в садах и на выращивании табака выросло. Также работало больше пастухов. Вести хозяйство стало сложнее, но, несмотря на это, мама всегда была веселой и не меняла свою скромную одежду и образ жизни…

Детство

Я родился в 1889 году, так же, как мой отец и его предки – в нашей деревне, в нашем доме рядом с мечетью, заложенной моим отцом. Мне дали имена Сеит Джафер – в память о единственном брате моего отца – дяде Сеиде Джафере, который умер молодым. Как все помнили из семейных преданий, ему, кажется, навредил сон под ореховым деревом

Мой отец был вдовцом, когда женился на моей матери. Первая жена оставила ему дочь по имени Махбуб и умерла после рождения этой девочки. После повторного брака отца я стал первым ребенком моих родителей. После меня появились на свет еще дети: сестры Хатидже и Айше, и братья Хамза, Мусемма и Вехби. Я надеюсь, что Хатидже со своими детьми и Айше живы [до сих пор] (25.XII.1940 г.).

Интерес деда к чистокровным лошадям сделал и моего отца поклонником лошадей и хорошим наездником. Мы любили лошадей больше, чем другие крымцы, а ведь они славятся своей любовью к ним. По совпадению сирота Кесе Мустафа, которого мой отец, когда тот был еще совсем молод, за его интеллигентность и способности принял в дом как еще одного сына, также любил лошадей. Мустафа вел счета отца, управлял магазином и заботился о связях с городом. Он был умным и предприимчивым. Приглядывал за мной больше, чем отец и мать. Когда я без присмотра выходил на тракт, когда бросался камнями в птиц, он драл мне уши. Он, когда я был ребенком, учил меня, что хорошо, а что плохо, что такое позор, что такое вина… Хотя мой отец брал меня на колени и ласкал – так, как всех детей в то время в Крыму, я немного боялся своего отца и стеснялся… Хотя [Кесе] Мустафа Ага таскал меня за уши и не раз кричал на меня, я не переживал. Я очень его любил. С большим удовольствием я слушал его байки и воспоминания, в которых всегда говорилось о лошадях. Он всегда рассказывал с большим увлечением.

Когда мне исполнилось пять лет, [Кесе] Мустафа Ага подарил мне жеребенка, которого он с удовольствием выбрал для меня. У жеребенка были стройные ноги, острые уши, большие глаза, и он был очень бойким. Когда я впервые сел на него, Мустафа Ага помог мне, во время езды шел рядом, поддерживая меня. Так он приучал меня к лошади. Чтобы жеребенок научился правильно ходить, он подготовил соответствующие шнурки для регулирования шагов лошади. Целыми днями на берегу моря он учил его ходить, и, наконец, жеребенок научился прекрасной рысце… Именно Мустафа Ага впервые отвез меня в Ялту и заказал лакированную обувь, чтобы я выглядел красиво во время езды на моем жеребенке.

В течение нескольких месяцев я научился так хорошо держаться верхом на лошади, что ездил по улочкам деревни и даже смог доехать до наших довольно далеких виноградников, я также маршировал на жеребенке на свадьбах.

Когда я, повзрослев, бывал в деревне, то ездил на многих лошадях, многих из них полюбил. Однако никогда из моей памяти не исчезнет образ моего жеребенка… Я никогда не забуду эмоции, которые испытывал во время езды на нем, никогда не забуду, как упал с него, когда он встал на дыбы, напуганный звуком падающего кувшина, уроненного ребенком, возвращающимся с источника. Я с радостью вспоминаю, как мыл его, как сушил его, гуляя с ним на солнце. Я всегда буду помнить его кокетливое ржание…

Одно из милых воспоминаний, оставшихся мне со времен детства, – катание на санках с горки позади нашего дома. У меня все еще стоит перед глазами, как мы летом собираем фрукты в саду, трапезничаем в саду со всей семьей, как катаемся на качелях, поставленных специально для нас. Я никогда не забуду, как прямо в нашем саду в верхнем квартале под деревьями растирали яблоки и груши для пекмез [густой ягодно-фруктовый сироп], как эти фрукты потом варили в огромных тазах, и как пену, которая собиралась на поверхности, давали нам вместе со сливками.

Помню, как накануне праздников я настаиваю на том, чтобы надеть торжественную одежду, мама кричит, по случаю праздника ставят качели, на крышах девушки поют мани [короткие турецкие народные песни типа частушек] – все это остается в моей памяти живыми картинами…

В те времена самым важным человеком для меня был наш родственник Сеит Джелил из деревни Никита. Я слышал, что он был очень силен, он мог, держась за колеса, остановить телегу, запряженную тремя лошадьми. Я также слышал, что он был очень известным охотником. Он всегда зимой приносил нам серн, оленей и зайцев, всегда оставался у нас в гостях на несколько дней. У него не было детей, и, может быть, поэтому он нянчил нас, рассказывал нам сказки, травил байки о своей юности.

Вторым важным человеком был дальний родственник матери, которого мы называли дядя Хафиз. У него был красивый голос, он мог цитировать по памяти Коран, он одевался не так, как другие, он был к нам более мягким и вежливым в сравнении с другими – все это заставило меня думать о нем как о необычном человеке. Позже я узнал от мамы, что в младенчестве я перенес очень тяжелую болезнь. Дядя Хафиз много раз развеивал надо мною чары. Однако настоящее исцеление наступило тогда, когда чары развеял одетый как дервиш сторож виноградника прибывшего из Турции Хаджи Ашира Аги. У сторожа был амулет, который он сделал из более сотни игл. Мать и дядя Хафиз глубоко верили в чудеса, которые совершал этот человек.

Я также не забуду, как в раннем детстве, когда мне было пять или шесть лет, я впервые плыл на лодке. Море слегка бурлило. Мы с мамой поехали в Гурзуф, чтобы навестить мою тетю Азиме. Она жила у моря, у нее было несколько лодок. Сыновья тети были рыбаками. Однажды они взяли меня на причал. С тех пор началась моя любовь к морю. Сила моря, вздымающиеся волны, пена, разбивающаяся о камни, лодка – то поднимающаяся, то падающая – все это произвело на меня неизгладимое впечатление.

Мой отец всегда старался научить меня мужеству. Например, он велел мне собирать фрукты в домашнем саду ночью или, также ночью, позвать батрака, иногда он посылал меня к соседям, чтобы пригласить их к нам. Он всегда считал трусость худшим и презренным качеством. Он знал, что я боюсь змей, и поэтому, чтобы подать мне пример, он голыми руками схватил маленькую змею в нашем саду и убил ее.

Другие события, которые я помню с самого раннего периода – это деревенская свадьба, соревнования по борьбе – я помню музыку, лошадей, танцы парней и девушек, сбор денег…

Продолжение следует.

Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.