Генерального консула Украины в Ростове-на-Дону Тараса Малышевского знают многие украинские заключенные, этапированные в этот город. Он регулярно посещает украинских граждан в СИЗО и приходит на судебные заседания, каждого помнит по имени, может рассказать о проблемах, с которыми они сталкиваются, и называет их не иначе как «наши парни» или «наши ребята». Тарас Малышевский занимает эту должность с июня 2018 года, называет консульство в Ростове-на-Дону самым масштабным из всех украинских по всему миру и очень гордится своими коллегами.
«Это простой вопрос на свободе, но в СИЗО все по-другому»
– Тарас Михайлович, есть ли у украинских заключенных, дела которых квалифицируют как политически мотивированные, серьезные жалобы на состояние здоровья?
– Я недавно встречался с «алуштинской четверкой», они сказали, что держимся, со здоровьем все нормально, жалоб нет. Ежедневно с утра посещает врач, спрашивает про состояние здоровья. Но есть моменты, когда надо вмешиваться и настаивать. Например, у заключенного Смаилова (речь идет об Эдеме Смаилове, фигуранте второго бахчисарайского «дела Хизб ут-Тахрир» – КР) не было очков, разбились. Зрение там, конечно, портится, потому что очень тускло в камерах, и те, кому 40-50 лет, это очень ощущают ежедневно. Поэтому нам удалось добиться посещения окулиста. Каждый поход врача, каждый вопрос здоровья – это время. Потому что сначала приходит доктор, дает рецепт, потом должны быть куплены эти медицинские препараты, в данном случае очки. Ими же не обеспечат там. Их надо купить, передать родным или переслать, а те, в свою очередь, уже передадут необходимую вещь. Поэтому месяц-полтора уходит на всю эту процедуру. Очки для зрения, казалось бы, простой вопрос на свободе, но все совсем по-другому происходит в СИЗО.
– Изменились ли условия содержания заключенных в связи с пандемией коронавируса?
– Когда их вывозят на суд, тогда все мероприятия по защите обязаны применяться. От них я слышу, что маски выдаются, перчаток не хватает на всех. Если мы читаем статистику ФСИН России (Федеральной службы исполнения наказаний России – КР) в Ростовской области, то случаев заражения коронавирусом не зафиксировано. Это, конечно, утешает, но расслабляться нельзя. Например, у заключенного Нагаева (Руслан Нагаев, фигурант алуштинского «дела Хизб ут-Тахрир» – КР) адвокат по назначению, который мог находиться от него на расстоянии, возможно, метра, заболел коронавирусной инфекцией. Об этом мы узнали во время судебного заседания, и необходимо было понять, были ли у него контакты с Нагаевым. К счастью, не было. Адвокат сейчас на карантине.
– В каких условиях сейчас находятся люди, содержащиеся в следственных изоляторах?
– Недавно был у Муслима Алиева из ялтинской «группы Хизб ут -Тахрир». Так вот, у него в камере холодно, несмотря на то, что на улице плюс 20. Само строение СИЗО очень старое и сырое. Сверху ремонт делается, видимо, но внутри очень холодно. Я пришел на встречу в рубашке, а он в футболке, рубашке, свитере, сверху куртка. Будто человека мне вытащили из подвала. Начальник колонии говорит: «А они все в таких условиях. Мы ничего не можем сделать. У всех такое. Куда я его дену?»
«Вы скажите конкретно сколько – мы отсидим»
– О чем заключенные спрашивают вас чаще всего? Часто ли говорят об обмене и продолжают ли рассчитывать на него?
– Наиболее распространенный вопрос у каждого из них: «Как надолго мы тут?» Когда тебе задают конкретные вопросы, что украинская власть делает в отношении нас, надо быть кристально откровенным с парнями. Если ты начинаешь говорить неправду или уходить от ответа, они сразу это видят. Там все ощущения настолько оголены, что они понимают все сразу. Те парни, которые недавно (в заключении – КР), у них теплится надежда и вера в то, что они скоро выйдут оттуда. Я могу усилить их веру и надежду, потому что у меня есть факты. Недавно президент Украины Владимир Зеленский встречался с Мустафой Джемилевым, Рефатом Чубаровым и целым рядом представителей крымскотатарской общины. Есть факт, что Эмине Джепар станет первым заместителем министра иностранных дел. И когда я говорю нашим парням: «Кто, как не она, на международных площадках будет говорить о той проблематике, которая есть», они, конечно, воодушевляются тем, что о них будут говорить международным партнерам, доносить эту информацию, рассказывать, что происходит, влиять через эти площадки на Россию.
– Насколько позитивно воспринимают ваши слова фигуранты дел, которые сидят в СИЗО уже несколько лет?
– К сожалению, не получается такой же позитивный разговор с теми ребятами, которые сидят уже четвертый год. Их шестеро, это ялтинская «группа Хизб ут-Тахрир»: Арсен Джеппаров, Рефат Алимов, Инвер Бекиров, Муслим Алиев, Вадим Сирук, Эмир-Усеин Куку. Четыре года они уже за решеткой, поэтому мои слова такого впечатления на них не производят. И их срок еще не начался. Например, у Муслима Алиева 19 лет колонии строгого режима, у Бекирова 18 и так далее. Я могу Эмиру-Усеину принести папку с документами и показать, что отрабатывают мои коллеги в Женеве, на заседаниях ООН по правам человека. Только по нему принимаются отдельные резолюции, отдельные обращения. Работа идет, но, к сожалению, они пока еще там, за решеткой. Причем они в открытую говорят: «Вы скажите сколько – мы отсидим. Только не говорите, что мы завтра выйдем, не давайте ложных надежд». И просят о двух вещах: работать ради таких же, как они, незаконно осужденных, и поддерживать их семьи. Последний посыл наиболее мощный, потому что они очень переживают за своих близких.
– Принимают ли консулы участие в обменах заключенными?
– Тут уже работа за границей нашей компетенции. Наша работа прежде всего здесь, на земле, в Ростове. Мы можем входить в этот сегмент на заключительной стадии. Безусловно, мы готовим списки, передаем в Киев всю информацию, касающуюся каждого из наших граждан, которые ждут освобождения и возвращения к своим семьям, в Украину. Что значит на заключительной стадии? Год назад, например, очень приятно было вычеркнуть из этих списков Владимира Присича («дело «украинских диверсантов», был задержан в Крыму. Во время судебного заседания Присич заявил, что оговорил себя под пытками, его приговорили к трем годам лишения свободы. 16 августа 2019 года Владимир вернулся в Украину – КР), увидеть его фотографию в Киеве, где он лично показывает на стену, где есть его имя как того, кто преследуется за политические взгляды. Когда он выходил из тюрьмы, мы подключились. Дали ему телефон, сопровождали его до пересечения границы. Эта система не отдает людей просто так, это только в голливудских фильмах такое. Эта система до последнего будет держать и только на границе передаст. Мы контролировали этот процесс и были очень рады, что он вернулся на территорию Украины, где его встречал брат. Павел Гриб здесь был более длительное время, потом он попал в число тех 35-ти человек, которые вернулись в Украину. Но что касается переговоров с Россией, мы здесь не причастны к процессу в прямом понимании этого слова.
«Российская судебная система и система ФСИН не могут договориться между собой»
– Случалось ли так, что вас как украинского консула не пускали к крымскому заключенному, аргументируя это тем, что он больше не является гражданином Украины, а имеет гражданство России?
– Это один из важных вопросов, с которыми мы сталкиваемся в ежедневной работе. На уровне судопроизводства эта проблема уже не возникает. Про украинское гражданство своих подзащитных говорят адвокаты на каждом заседании и настаивают на том, чтобы это внесли в протокол. Суды это принимают. Наибольшая проблема возникает, когда они уже являются осужденными по российскому законодательству и попадают в колонии как граждане России. То есть система ФСИН не признает их гражданами Украины. Я как консул, который приехал к своим гражданам, не могу попасть в колонию в качестве консула. Что говорит система ФСИН на наши запросы? Вы к ним можете приехать, но они граждане России, и приезд консула Украины – это нонсенс. Поэтому вы можете их проведывать как обычный посетитель. Но тут встает другой вопрос: у парней таких посещений только четыре в год. Конечно, в первую очередь это родные: жена, мама, дети. И если они зашли за квоту этих свиданий, год на посещения закрылся. Поэтому, когда мы хотим проведать кого-то из наших парней, я обзваниваю их родных и спрашиваю, можем ли мы забрать очередное свидание, которое дается один раз в три месяца. Так было в начале марта с Владимиром Дудкой («дело «украинских диверсантов», осужден на 14 лет колонии строгого режима, отбывает наказание в колонии №11 Ставропольского края России – КР). Я спрашивал его сына, планирует ли он приехать к отцу. Свидание было запланировано на апрель, мы не заехали. Но если бы можно было предугадать эту сложившуюся ситуацию с коронавирусом, конечно, посетили бы Владимира. А так и Илья (сын Владимира Дудки – КР) не смог к папе попасть, и мы не заехали. Подводя все вышесказанное, еще раз повторю: да, это проблема. Система ФСИН не рассматривает крымских политзаключенных как граждан Украины. Для них это граждане России, которые вывезены из Крыма и осуждены на территории России. Когда человек задержан и он под следствием, то следователь дает разрешение, когда он подсуден, то суд дает разрешение. Это разные институты, разные ветви власти. Складывается ощущение, что судебная система России и ФСИН банально не могут договориться между собой.
– 18 мая, в День памяти жертв депортации крымскотатарского народа, вы со своими коллегами посетили несколько крымских татар, которых обвиняют в участии в «Хизб ут-Тахрир». Тогда вы сказали, что вам важно быть в этот день с этими людьми. Почему и о чем говорили?
– Я считал, что это очень важно, в первую очередь для меня, отдать дань уважения и одновременно разделить ту боль, которая у них в душе. Для меня, украинца из Приднепровья, семья которого прошла Голодомор. Я думаю, что это та же боль, как для любого крымского татарина 18 мая 1944 года. Поэтому я постарался максимум в этот день посетить наших ребят. До обеда я был в Ростове, а после обеда поехал в Таганрог к Муслиму Алиеву, потом еще заехал в Шахты к Арсену Джеппарову (фигурант ялтинского «дела Хизб ут-Тахрир» – КР). Сколько мы могли, мы охватили посещения. У каждого из них своя история. За живое берет. Например, с Энвером Омеровым (фигурант белогорского «дела Хизб ут-Тахрир» – КР) я встречался еще во время заседания в суде. Он приезжал как слушатель, поддерживал других ребят. А сейчас он по ту сторону решетки, подсудимый. Он мне рассказывал свою историю, историю своей семьи, когда бабушка с его отцом и семьей была депортирована, а в то же время его дед был на фронте, он погиб, и где именно, он не знает. Это трагические, драматические истории. Или семья Эмир-Усеина Куку, которую вывезли на Урал, и они бежали оттуда. Его двоюродный дед погиб в болотах около какого-то уральского городка, потому что он не смог выбраться из трясины. Эти истории берут за душу.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: