Сегодня воскресенье (5 сентября 2021 года – ред.). После тяжелых, стрессовых суток я – в камере симферопольского ИВС. Наконец, удалось лечь и вытянуться. Но заснуть не получается, хотя за последние 24 часа удалось подремать несколько раз. То ли свет лампы, то ли громкие разговоры сотрудников ИВС, то ли мысли в голове не дают уснуть. Но впереди – ночь, и суд по мере пресечения. Иллюзий нет. Я много раз наблюдал этот процесс извне, теперь переживаю сам. Теория и практика.
Пятое сентября
Пишу и пытаюсь поесть. Левиза, моя любимая супруга, передала слишком много еды. Я успел поесть в «бусике» ФСБ перед отправкой в ИВС. Но я не люблю оставлять еду, поэтому глотаю пельмени по одной штуке. Когда еще доведется поесть домашней или вообще нормальной еды.
Пытаюсь убедить себя, что с семьей будет все хорошо. Мне следователь разрешил сделать звонок жене. Сказал, что со мной все в порядке, люблю ее и верю, что она выдержит. Очень скучаю. Верю, что друзья помогут. Что нужно сделать, передал через адвоката Эмине ханум (адвокат Эмине Авамилева – ред.).
Я давно ждал такого развития событий
Все досмотры, опросы и нахождение в камере не особо беспокоят. Я давно ждал такого развития событий. Удивило, за что меня взяли – «Диверсия» (российский Киевский районный суд Симферополя арестовал крымскотатарского политика и активиста Наримана Джеляла до 4 ноября по подозрению в «пособничестве в совершении диверсии», Джелял свою вину отрицает – ред.). Я никогда и не думал подобным заниматься. Это не мой метод. Но сложилось, как есть. Стараюсь не заморачиваться на этот счет. Впереди допросы, суды и т.д. Камера – одиночка. Очень напоминает мою последнюю комнату в общежитии университета. Хотя та была поприличней, но меньше. Я привык к спартанским условиям, поэтому быт меня пока не смущает. Посмотрим, что будет дальше. Но ведь другие проходили, и я постараюсь.
Говорил, что диалог с российской властью невозможен: чем известен задержанный в Крыму Нариман Джелял (фотогалерея) (ОБНОВЛЕНО)
Эмине ханум попросил передать, что я в порядке и держусь. Главное – семья, старые родители. Надеюсь увидеть и обнять их еще.
Когда меня уводили, отец спросил: «Тебя посадят?» Я положил руку на плечо и сказал, что все будет в порядке. Надежда, что вернусь домой возникала и угасала за последние сутки несколько раз. Сейчас есть сожаление, что я не обнял родителей. Но в тот момент я не хотел таким прощанием их сильно тревожить. На все воля Аллаха. Лишь бы они выдержали.
Утро субботы началось с того, что Левиза разбудила меня, сказав, что кто-то стучится. Я уже начинал понимать, что предстоит, но пока еще не хотелось верить. Подбежал к окну и увидел, как мужчина в балаклаве перепрыгивает через забор. Побежал к жене, сказал, чтобы одевалась и разбудила детей. Сам стал одеваться и пытался позвонить Заир агъа, но сигнала не было. Стали стучаться в дверь. Я открыл окно и попросил не врываться и не пугать детей. Услышав утвердительный ответ, открыл дверь. Во дворе стояло около 13 мужчин. Часть в балаклавах, часть без. Мне показали постановление об обыске по делу о взрыве газопровода в Перевальном. К этому моменту я уже знал о двух обысках и задержаниях. Позже от адвоката узнал о пяти задержаниях, включая меня.
Меня сразу попросили выдать личный телефон и ноутбук. Гаджеты супруги и детей не трогали. Я действовал далеко не так, как следовало бы. И только сейчас стал понимать, что интуитивно старался как можно быстрее оградить семью от происходящего. Несмотря на возможный вред себе. Поэтому шел навстречу требованиям лиц, производившим обыск. Меня на тот момент мало заботила моя судьба.
Я действовал далеко не так, как следовало бы. И только сейчас стал понимать, что интуитивно старался как можно быстрее оградить семью от происходящего
Обыск был поверхностным, чисто формальным и не долгим. Мне сообщили, что придется проследовать с ними.
На вопрос, куда, прозвучал ответ: «В РОВД». Первая надежда зажглась. Мы стояли во дворе и ждали транспорт. Протокол обыска мне не показали, не прочитали и подписать не просили. За воротами возмущался Леммар агъа, требуя дать возможность убедиться, что все в порядке. Эскендер агъа залез на кучу ракушняка и вел съемку на телефон, спрашивал, где его сын Азиз (Азиз Ахтемов – ред.), которого задержали ночью. Позже я видел его в здании ФСБ, но пообщаться не удалось.
По команде мы вышли на улицу, где стоял традиционный транспортер синего цвета без номеров. Меня быстро провели, посадив на заднее сиденье между двух сотрудников. Остальные места заняли другие люди в балаклавах – восемь человек. Мы рванули с места и на большой скорости понеслись в Симферополь. Когда проехали Москольцо, не повернув в сторону вокзала – дорога к РОВД – кольнуло в первый раз. Мы по Киевской доехали до перекрестка с улицей Толстого. На светофоре у троллейбусного парка мне на голову одели мешок и сковали руки наручниками. Мы повернули направо. Эта дорога вела и в РОВД, и в ЦПЭ (отдел российского Управления по борьбе с экстремизмом – ред.) и в ФСБ, – подумал я. Но мы помчались дальше. Надежда угасла в первый раз. Мы ехали около часа, в том числе, значительную часть пути – на большой скорости по трассе. Может, в Севастополь подумал я, но вскоре перестал воспринимать время и пространство.
На светофоре у троллейбусного парка мне на голову одели мешок и сковали руки наручниками
Вскоре мы приехали на место. Меня, не снимая мешок и наручники, провели в какое-то здание, в цокольное помещение. Оно было светлым. В комнате находились минимум четыре человека. Меня посадили на стул спинкой вперед. После чего мужчина властным голосом сразу начал обвинять меня в подрыве газопровода. Используя громкие эпитеты, он стал говорить о том, что я подставил молодых ребят. Используя свой авторитет, подвигнул их на преступление, и т.п. После него мягким голосом разговаривал «добрый дядя». Спрашивал, не жмут ли наручники, рассуждал о ситуации в Крыму. Его сменял «злой». Говорил, что ребята все рассказали, и он обо всем в курсе, но хочет услышать от меня. Угрожал, что у меня два пути: плохой и очень плохой.
Видимо, стрессовая ситуация, мои знания о том, что случалось в подобных подвалах, и ряд еще нескольких причин, заставили меня говорить. Простой человеческий страх сделал свое дело. Я много раз думал над тем, как поведу себя в подобной ситуации и знал, что это не самая сильная моя сторона. Рискуя повседневно в публичном пространстве, я хотел быть «стойким героем» и здесь, но…
Я много раз думал над тем, как поведу себя в подобной ситуации и знал, что это не самая сильная моя сторона
Была только одна мысль: действительно ли ребята что-то рассказали, что именно, или меня «разводят». Я не боялся навредить себе. Одна часть меня понимала, чем это все закончится. Уж очень часто доводилось это видеть и слышать. Я не хотел навредить ребятам. Стал осторожно говорить, оттягивая как можно дольше.
«Злой» в итоге не выдержал и стал говорить то, что известно. Еще раз напоминая, что все может пойти по-плохому. И я подтвердил его информацию, надеясь, что это не навредит ребятам, но, в то же время, спасет меня от пыток или иного применения силы.
Скажу лишь, что, когда сидишь закованный с мешком на голове, в окружении известно кого, ты каждую секунду ожидаешь удар или что-то в этом роде.
Более того, мне меньше все хотелось рассказывать на камеру сочиненную каким-то сотрудником историю о моем участии в диверсии. Я выбрал свою историю. Пусть Эмине Авамилева, когда адвоката ко мне наконец-то допустили, и сокрушалась, что не следовала этого делать.
Иногда «злой» и «добрый» отлучались, и я слушал разговоры других о том, какие, мягко говоря, нехорошие крымские татары. Думаю, такими разговорами, набитыми известными татароненавистническими штампами, меня пытались выбить из равновесия. Я молчал.
Мы ждали специалиста-полиграфиста. За это время мне предложили воды и поесть. Есть я отказался, сделав пару глотков воды. Один раз около получаса заставили стоять на ногах, после посадили.
Мы начали тест на полиграфе. Я очень устал от стресса, голода и постоянного сидения. Болела голова
Наконец, мы поднялись наверх в какой-то кабинет. С меня сняли мешок и наручники. В кабинете сидели трое: двое здоровенных мужчин в балаклавах и одна девушка, которая представилась психологом. Она попросила повторить то, что я говорил внизу и спросила, готов ли я пройти тест на полиграфе. Сидящий ближе ко мне здоровяк напомнил о плохом и очень плохом исходе для меня. Это был «злой». Я только спросил у него, что с ребятами и какое их состояние. Он сказал, что их не трогали и мы еще с ними увидимся. После он вышел, и я его больше не видел. Оставшиеся разговаривали спокойно. Я спросил время. Было 15:30.
Мы начали тест на полиграфе. Нудное, утомительное занятие. О чем меня и предупреждала психолог-полиграфист. Я очень устал от стресса, голода и постоянного сидения. Болела голова. Мне дали воды и предложили перекусить шоколадом и хлебцами. Есть я не стал.
Мы закончили, когда уже стемнело. Мешок – на голову, наручники надевать не стали, вывели на улицу и посадили в транспорт. Я слушал голоса двоих. Один сказал, что меня везут на Франко к следователю в качестве свидетеля. Даже произнесли, что, когда со мной закончат, они не смогут отвезти меня домой и мне придется добираться самому. Надежда вновь замерцала, хоть я и гнал ее.
В здании ФСБ на Франко мешок сняли и провели к следователю Власову. Он начал опрос меня в качестве свидетеля. Мое очередное требование о вызове адвоката было проигнорировано. Через несколько минут меня передали следователю Лаврову. Я повторял уже сказанные ранее слова. После окончания опроса меня не отпустили. Надежда вновь угасла. Я в сопровождении сотрудника в балаклаве ждал то в одном кабинете, то в другом.
Ближе к четырем утра мне устроили очную ставку с одним из ребят. Я успел спросить, в порядке ли он, на что он помотал головой. «Били?» – и в ответ утвердительный кивок. В ходе этого мероприятия я, наконец-то, услышал, что рассказали ребята. Наши слова во многом совпадали, за исключением нескольких моментов.
В кабинете появился следователь Власов и попросил следовать за ним. Он заявил, что задерживает меня и не хочу ли я воспользоваться услугами адвоката. Я ответил, что прошу об этом с момента обыска в моем доме, и назвал имя Эмине Авамилевой. Он созвонился с ней и сказал, что придется подождать около часа. Меня отвели в «стакан». Там я в последний раз увидел двоих из задержанных ребят. Поговорить не удалось.
Меня отвели в «стакан». Там я в последний раз увидел двоих из задержанных ребят. Поговорить не удалось
Там на стульях удалось как-то скрючиться. Рядом я увидел пачку твердых галетных печений и заставил себя сгрызть парочку. Урчание в животе немного стихло. Мне даже удалось уснуть. Не знаю, на сколько.
Меня позвали. Повели к следователю в кабинет, где я обнял Эмине ханум. После процессуальных действий нам удалось отдельно пообщаться. Я вкратце рассказал ей все, озвучил несколько просьб, попросил передать всем, что со мной все в порядке. Мы обсудили, что делать дальше и чего можно ожидать. Она убедила следователя, что мне нужно поесть, позвонила моей супруге и попросила ее собрать и передать еду и вещи.
Мы убедили следователя, что продолжать следственные действия, а именно допрос меня уже в качестве подозреваемого не имеет смысла по причине моей усталости и плохого самочувствия. Следователь не стал возражать и отвел Эмине ханум наружу, вернувшись с пакетами с едой и вещами.
Сопровождавшие меня сотрудники ФСБ дали мне поесть уже в транспорте. После чего мы поехали в ИВС. Часть вещей мне взять не дали. Но разрешили забрать в камеру еду, при условии, что я съем ее до обеда. После всех процедур около 9:20-9:30 я оказался в камере.
Наконец, удалось умыться и лечь. Но сон, несмотря на усталость, не приходил. Сел писать. Не подробно, но хоть что-то.
Шестое сентября
Мои первые сутки в неволе закончились. Утренние проверки. Завтрак и новые мысли, более спокойные, как же оно будет дальше. Думаю о семье, конечно. Настойчивое желание поговорить с Левизой, подбодрить ее, настроить на новый для нее режим.
Из смешного: я раньше, когда представлял, что меня вот так поместят в камеру, – а я не сомневался, что поместят, – думал: «Ну, хоть высплюсь!»
Дело в том, что с появлением Ниаль (уже почти год) мы с Левизой, как и положено родителям, не высыпались.
Я раньше, когда представлял, что меня вот так поместят в камеру. А я не сомневался, что поместят. Думал: «Ну, хоть высплюсь!»
Но не тут-то было. Спал урывками. Только под утро удалось, кажется, провалиться в полноценный сон. С утра предупредили, что сегодня повезут на суд. Успел умыться, сделать зарядку и за мной пришли. Это был не конвой, ФСБ. Повезли на Франко.
Поместили в тот же «стакан» (камера 1х2), в котором я пребывал ночью после задержания. Видно, что после меня здесь никого не держали. Стулья стояли так же и печенье лежало, как я его оставил. Хлебцы хрустящие «Армейские». Есть вода.
В камере ИВС больше всего не хватало почему-то зеркала. Все время хотелось на себя посмотреть. И понимания времени. Мы слишком привыкли сверять свою жизнь с часами, а тут… Хотя это, скорее всего, с непривычки. Пока не усвоились здешний график проверок, завтраков и т.д.
В этот раз мое состояние и включенный свет позволили осмотреть камеру («стакан»). Вернее, увидеть послания сидевших в ней до меня. «Тут сидят незаконно заключенные люди. Мой бабашка (отец на крымскотатарском – ред.) один из них. ЛК». Интересно, кто это? Через этот «стакан» прошло много крымских татар. Он же, ЛК, написал: «Ты мой единственный смысл жизни, чтобы жить и продолжать дышать (нарисовано сердечко) Мать «К»», и «Свободу политическим заключенным».
В соседний «стакан» завели мужчину. Познакомились. Мелит агъа. 55 лет, из Бахче-Эли. Сам бахчисарайский – земляк. Взяли «по наркоте». Рассказал, что «срезал немного дички для себя, а ему шьют продажу». Пришел его адвокат. Увели.
Записки крымскотатарского активиста, политика и журналиста Наримана Джеляла, арестованного в Крыму, опубликовал 8 сентября адвокат Николай Полозов на своей странице в Фейсбуке.
СПРАВКА: Российские силовики в Крыму 3-4 сентября задержали Азиза Ахтемова, Асана Ахтемова, Эльдара Одаманова, Шевкета Усеинова. 4 сентября в селе Первомайское Симферопольского района прошел обыск у крымскотатарского активиста Наримана Джеляла, после обыска его увезли. В отношении Асана и Азиза Ахтемовых возбудили уголовные дела по ч.1 ст. 281 Уголовного кодекса России (диверсионная деятельность). Наримана Джеляла подозревают в пособничестве диверсии и инкриминируют ему две статьи Уголовного кодекса России. Подконтрольный Кремлю Киевский районный суд арестовал Джеляла на два месяца – до 4 ноября. Нариман Джелял отрицает все обвинения в свой адрес. 8 сентября адвокат Николай Полозов сообщил, что защита обжаловала решение суда об аресте Джеляла.
7 сентября российское государственное агентство ТАСС со ссылкой на ФСБ России сообщило, что задержанные 3-4 сентября «по подозрению в совершении диверсии на газопроводе в Крыму 23 августа этого года дали признательные показания». При этом в ФСБ России утверждают, что «диверсия была организована Главным управлением разведки (ГУР) Министерства обороны Украины».
Крым.Реалии обратились за комментарием в ГУР Министерства обороны Украины. В ведомстве пока не предоставили информацию по поводу заявлений ФСБ.
Ранее первая заместитель министра иностранных дел Украины Эмине Джеппар заявила, что всех пятерых задержанных российские власти связывают с якобы диверсией на газопроводе возле села Перевальное под Симферополем, хотя, по ее словам, точно не известно, произошло ли вообще упомянутое повреждение.
Обыски у крымских активистов и журналистов
После российской аннексии Крыма весной 2014 года на полуострове регулярно проходят обыски у независимых журналистов, гражданских активистов, активистов крымскотатарского национального движения, членов Меджлиса крымскотатарского народа, а также крымских мусульман, подозреваемых в связях с запрещенной в России организацией «Хизб ут-Тахрир».
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: