Из России: Историю под нож. Пенсионные дела россиян массово уничтожаются

В России планируется уничтожить 21 миллион архивных дел Пенсионного Фонда. Генеалоги, историки, исследователи истории своих семей просят президента, Госдуму, региональные пенсионные фонды отсрочить уничтожение пенсионных дел, в которых содержится множество ценнейших документов – свидетельства о жизни десятков миллионах людей, а значит, и об истории России.

выплатных дел российских граждан.

1 апреля 2021 вступил в силу приказ Министерства труда России о снижении, в среднем, на 20 лет сроков хранения пенсионных дел. 21 миллион архивных дел по всей стране больше не подлежат хранению – они подготовлены к уничтожению с целью оптимизации архивного фонда. Частично утилизация уже началась, но тут на защиту уничтожаемых документов встали люди, которым не безразлична память о поколениях их предков. Они знают, что пенсионное дело – ценнейший источник генеалогической информации.

– Я почти ничего не знала о своих родственниках по отцовской ветке, знала только, что мои прабабушка и прадедушка были ветеранами войны, – рассказывает Алена Матвеева, которая вот уже полтора года пристально занимается изучением истории своей семьи.

– Моя прабабушка, Таисья Ивановна Леонтьева, воевала, но где и как, никто не знал. Я запросила военкомат – но там никаких подробностей не нашлось. Была у нас семейная легенда, что после войны она работала в милиции, но где именно, я тоже не знала, а послать запросы во все российские регионы нереально. Тогда я обратилась в Пенсионный Фонд, и мне прислали ее дело, копии нескольких документов, в том числе трудовой книжки. Там была запись о том, что Таисья Ивановна действительно работала в милиции, она позволила мне обратиться в МВД Свердловской области, попросить ее дело как сотрудника. Там было написано, что во время войны она служила в 178 отдельном зенитном артиллерийском батальоне войск ПВО. Зная точное название ее части, я стала искать на сайте Память народа документы этих частей и нашла журнал боевых действий, где было расписано по дням, чем занималось подразделение, где находилось, какая была погода, кого наградили, кого приняли в партию и т.д. Нашла я и место, где прабабушка закончила войну – польский город Быдгощ, железнодорожный мост через Вислу, который они защищали. Я вот думаю, когда кончатся ограничения, поеду в Польшу – постоять на этом мосту.

Алена Матвеева не смогла бы узнать, где и как воевала ее прабабушка, если бы не подучила ее документы из территориального отделения Пенсионного фонда.

Общественные организации "Архивный дозор" и "ГенЭкспо" создали инициативную группу, в которой уже более 100 человек – историков, активистов, просто неравнодушных граждан. Они пишут губернаторам, журналистам, администраторам популярных пабликов, разъясняя, в чем ценность пенсионных дел, какие документы в них содержатся. Генеалог, юрист, член межрегиональной общественной организации "Архивный дозор" Наталия Сарченко говорит, что она и ее коллеги проводят массовую акцию под хэштегом #стопножархив – против уничтожения пенсионных выплатных дел российских граждан.

Архивное выплатное дело содержит документы, которые предоставлял пенсионер при назначении пенсии. Если это была пенсия по потере кормильца после Великой Отечественной войны, которую получали члены семьи погибшего военнослужащего, там находятся справки о составе семьи, справки с места работы кормильца и один из важнейших документов – оригинал извещения о гибели человека, то, что мы знаем под названием "похоронка". В выплатных делах о пенсии по старости хранятся документы о трудовом стаже – справки с места работы, копии трудовых книжек, часто это уникальные документы, выданные организациями и учреждениями, которых давно нет. Например, протокол о подтверждении трудового стажа колхозника: несколько человек подтверждают – да, мы знаем этого человека, он работал в колхозе столько-то лет – и подписи. Проблема в том, что не урегулирован вопрос – какие документы подлежат уничтожению, а какие нет. Мы настаиваем на том, что в соответствии с законодательством об архивном деле, документы Пенсионного Фонда – это документы федеральной собственности, которые нельзя уничтожать до проведения экспертизы ценности. Закон об архивном деле четко определяет, что в состав комиссий, которые проводят такую экспертизу, обязательно должны входить люди со специальным образованием – историки, архивисты. Сегодня в некоторых территориальных отделениях ПФР такие комиссии создаются – но только из сотрудников ПФР. Это может быть юрист, начальник отдела и сотрудник канцелярии – люди, которые не обладают специальными знаниями и навыками работы с архивными документами, они не могут определить, имеет документ ценность или не имеет. Получается такой междусобойчик – собрались, решили, что ничего ценного нет.

– Неужели так происходит везде?

– Есть регионы, например, Калмыкия, где считают, что выплатное дело – это новый ценный источник комплектования архивов, там в Пенсионном Фонде комиссии сформированы по правилам, и выплатные дела передаются в региональный архив. То же самое происходит во Пскове. Есть региональные отделения Пенсионного фонда, которые создали свои музеи – но все это единичные случаи, а в целом по России идет массовое уничтожение документов без разбору. Дела увозятся в грузовиках в специализированные организации, занимающиеся утилизацией, и уничтожаются. Поэтому мы и инициировали акцию #стопножархив.

В рамках этой акции были направлены письма губернаторам всех российских регионов, в Росархив, в Управление Пенсионного Фонда, в ФСБ, в Госдуму. Оренбургское и Алтайское отделение ПФР в итоге приостановили уничтожение дел до получения разъяснений из Росархива и Управления Пенсионного фонда.

По словам Натальи Сарченко, выплатные дела в Пенсионном фонде представляют огромную ценность, она уговаривает людей, занимающихся поиском своих семейных корней, обращаться к этому источнику. И многим из тех, кто к этому призыву прислушался, это помогло продвинуться в их исследованиях. Люди находят там справки из эвакогоспиталей, справки о составе семьи с указанием возраста членов семьи, автобиографии, написанные лично теми, кому назначалась пенсия, – то есть в одном месте собрана информация, которую генеалоги собирают месяцами и годами по крупицам из разных источников.

По крупицам собирала сведения о своей семье и Алена Матвеева. После того как благодаря документам, присланным из Пенсионного фона, она смогла найти воинскую часть, где служила ее прабабушка, и проследить ее боевой путь, Алена запросила дело ее мужа, своего прадеда Ильи Леонтьевича Леонтьева, умершего в 1988 году, но ей ответили, что дело уже уничтожено.

– Это меня неприятно поразило, я думала, что так как он ветеран войны, его дело либо не должны были уничтожать вообще, либо оно должно было храниться как минимум 40 лет, а до этого срока оставалось еще 7 лет, – говорит Матвеева. – Я стала туда писать, пытаясь выяснить, когда и почему его уничтожили, и в итоге мне нашли другое его дело – по инвалидности. Как оказалось, на каждого человека может быть несколько пенсионных дел. Там были документы ВТЭК – врачебной комиссии, которая присваивает инвалидность, членские книжки со сведениями о получении выплат, а также оригинал заявления, написанного его рукой – прошу назначить мне пенсию по инвалидности, потому что работать я не могу, и получить деньги мне неоткуда. Оно было для меня самым важным в деле: я никогда раньше не видела его почерк, не знала, как он писал, как выражался – для семейной истории это очень важный документ. Более того, через несколько лет после войны прадедушку по какой-то причине осудили. Была ли это репрессия или что-то другое, я не знаю, никаких подробностей нет. Заявление о пенсии он написал уже после освобождения. Потом я узнала, что он был осужден на 10 лет, но просидел только 2,5 года – это совершенно не типичная история: некая комиссия пересмотрела дело и отпустила его гораздо раньше. По датам видно, что инвалидность он получил во время заключения. Это очень важно знать, потому что дело заключенного сохранялось только в трех случаях – если он погиб в лагере, если он получил инвалидность и если был иностранцем. Значит, у меня есть шанс найти лагерное дело прадедушки. Но я бы не узнала об этом, если бы не получила его дело по инвалидности в Пенсионном Фонде.

Матвеевой удалось получить оттуда уникальные документы 1930-х годов, рассказавшие ей многое о жизни других ее родственников – документы, которые нельзя найти больше нигде. Сотрудники Пенсионного Фонда часто уверяют, что у них ничего интересного нет, что справки о рождении, смерти, о браке хранятся в ЗАГСах, документы о несении службы – в военкоматах, а трудовые книжки в семейных архивах, но это не так.

– В ЗАГСах документы хранят не очень хорошо, военкоматы до 2005 года уничтожали все списки призывников, эти сведения считались неважными, трудовых книжек в моей, например, семье не сохранилось ни одной, их выбросили при переездах и ремонтах.

Тем не менее, Алене удалось "вырастить" огромное семейное древо – в нем около 1,5 тысяч человек из разных регионов России.

– Моя мама и ее родители – из Свердловской области. По линии бабушки это старообрядцы, жившие под Невьянском с 1700-х годов. В этой ветке я каждого предка знаю поименно и по годам рождения и смерти. Очень яркая фигура – мой прапрадед Василиск Ларионов, участник русско-японской, Первой мировой войн, февральской и Октябрьской революций.

Между войнами он работал на платиновом прииске. Но здоровье его было подорвано на войнах, и в 1920 году он умер. Еще между войнами его направляли в родные места полицейским – он знал военное дело и был грамотным – в русских войсках очень хорошо обучали грамоте. У меня есть документ 1908 года – половинка тетрадного листа, где его почерком, очень красивым, с каллиграфическими завитушками, было написано: мы по беспоповскому обычаю венчаемся с благословения наших родителей: я, Василиск, и моя невеста Анастасия Паутова. На обороте этой бумажки перечислены все их дети. Например, 13 апреля 1912 года родилась первая дочь Татьяна, потом Ирина, потом Тамара – моя прабабушка, и так далее. Паутовы жили там же, под Невьянском, их родословная известна с 1650-х годов, часть из них потом уехала на Алтай. Анастасия Паутова была почти неграмотная, писала с трудом, но все же она вывела староцерковными буквами на той же бумажке, что ее муж Василиск умер 14 апреля 1920 года. Это такой контраст – нарядной первой записи об их счастье и этой угловатой горестной записи.

– Где же вы нашли этот потрясающий документ?

– Он хранился у моей прабабушки Тамары, она умерла, когда мне было 13 лет, я помню ее рассказы – например, о том, как в их деревню в 1918 году приходил Колчак, как забирали кур и коз, чтобы кормить армию. Они всей толпой прошли через их село, она помнла, как она, маленькая, пряталась и подглядывала за ними. Помнила, что ее мама носила сарафан из тончайшей шерсти. Старообрядцы славились высочайшим уровнем ремесел, и, видимо, в их деревне замечательно пряли. Но когда был голод, ее маме пришлось отдать этот сарафан за еду, хотя стоил он немалых денег. Прабабушка была маленькая, сухонькая, с очень длинной белой косой, которую она никогда не подстригала, часто расчесывала, заплетала и убирала наверх под гребешок. У нее было хозяйство, козы, куры, за которыми она ухаживала, и все ее пятеро детей ей помогали, все крутились вокруг нее, она была наш матриарх, ее слово было законом, хотя она никогда не повышала голоса. И детей не ругала – разве что мягко журила. Она была очень светлая и всегда улыбалась.

Родители Алены Матвеевой развелись, когда она была маленькая, и так вышло, что о родственниках по материнской линии она знала много, а по отцовской – почти ничего. Занявшись поисками, она споткнулась на первом же шаге, в ЗАГСе, где надо было подтвердить свое родство с отцом.

– Отец уже умер, я искала свидетельство о его рождении, и мне сказали – такой человек как бы есть, но только имя у него другое. Всю жизнь я знала и видела по всем документам, что мой отец – Максим, а в документах ЗАГСа написано – Сергей. И тут началась эпопея, целый год я пыталась доказать, что этот человек и есть мой отец, я даже школу его нашла, где мне выдали справку, что он там учился и звался Максимом. Я нашла его тетю, которая подтвердила, что никаких Сергеев у них в семье не было. Пришлось собрать с десяток документов и идти на прием к начальнику ЗАГСа – она посмотрела и признала, что это ЗАГС ошибся. Если бы в Пенсионном Фонде я получила документы его родителей, то ничего бы доказывать не пришлось – там были свидетельства о рождении их детей. Так что дела ПФР очень важны еще в тех случаях, когда надо доказать родство.

Дарья Дмитриева тоже занимается поиском сведений о своих родных. Ей удалось найти двух своих "потерянных" родственников, о существовании которых она знала только по рассказам бабушки и с которыми теперь дружит. А еще она раскопала свои корни до начала XVIII века.

– Ветка моих предков по линии бабушки, Маргариты Федоровны Морозовой, жила в Эстонии. Я не знала, что среди них есть купцы, от моей бабушки это скрывали, но благодаря эстонским архивам, которые выложили в открытый доступ, я дошла до начала XVIII века, там 4 купеческих фамилии, – рассказывает Дарья Дмитриева. – Мать моей бабушки звали Кира Евгеньевна Лейно. Лейно – финны, жившие на острове Лавенсаари, сейчас это остров Мощный, мы туда ездили семьей в прошлом году. Мои предки уехали оттуда в конце XIX века и перебрались в Нарву. Один из них, Александр Андреевич Лейно, капитан судна "Олонец", добился звания потомственного почетного гражданина.

– Нарвы?

– Раньше это не было привязано к городу, это было сословие. Он передал это звание всем своим сыновьям, кроме моего прапрадеда Евгения Александровича Лейно, поскольку тот умудрился ввязаться в революционный кружок, а при передаче потомственного гражданства требовался документ об отсутствии проблем с законом. Но все равно революция вскоре упразднила эти звания. Он, кстати, стал законопослушным гражданином и умер в 1916 году, а его супруга Елизавета Тимофеевна Лейно оставила двоих детей свекру и уехала в Вологду искать работу.

В 1918 году границы захлопнулись, и она не смогла вернуться к детям, до конца жизни прожила в Вологде, работала конторщицей на железнодорожной станции, жила в нищете. А ведь была купеческой дочкой, детство провела в роскоши. Ее дети, Игорь и моя прабабушка Кира остались в Нарве с ее свекром капитаном Лейно. Кира смогла добиться разрешения на въезд в СССР, училась в Ленинграде в ЛГУ – и встретилась со своей матерью через 10 лет после разлуки. А Игорю было 17 лет, в Эстонии был страшный голод, есть было нечего – он это потом описал в своих воспоминаниях. Но ему не дали разрешения на въезд в СССР, и он решился на отчаянный шаг, перешел границу нелегально. Его поймали и судили, у меня есть его уголовное дело. Через год он освободился из тюрьмы, увиделся с матерью, пожил с ней несколько месяцев и отправился в ссылку. Больше она его не видела, потому что вскоре умерла. Воспоминания Игоря мне передала его внучка.

– Лейно – это ведь только одна купеческая ветвь в вашем роду?

– Да, были еще купцы Меркульские, с XVIII века очень известные и уважаемые в Нарве, их везде звали крестить детей, быть свидетелями. С ними связана романтическая история: в 1840-е годы купеческая дочка, единственная наследница, влюбилась в простого крестьянина-немца и умудрилась от него залететь. Для того времени это был скандал: залетали обычно крестьянские, крепостные девки, а купеческих дочек содержали строго, но вот за ней недосмотрели. За несколько месяцев до рождения ребенка скончался ее отец – может, и от горя, что за дочерью недоглядел. История, как ни странно, со счастливым концом: ребенок родился, а потом она вышла замуж за своего крестьянина Андрея Прюггера. И этот крестьянин выбился в купцы, и вовсе не благодаря наследству, он завел свое дело по всей Эстляндской земле, а когда род Меркульских пришел в упадок, он даже выкупил с торгов для жены их родовое имение – фактически спас его. Они прожили лет до 90 и умерли с разницей в несколько месяцев, у них было 8 детей. Их род прожил в этом выкупленном имении еще сто лет. По моим ощущениям, у них была счастливая семья.

– Ваши генеалогические поиски всегда были так удачны?

– По линии бабушки мне удалось дойти до XVIII века, а вот про дедушку по папиной линии я не знаю почти ничего, тут у меня тупик. Я запросила в ЗАКСе справку о его рождении, где указаны его родители, но там ее не нашли. Теперь я обратилась в Пенсионный Фонд, надеюсь там найти хоть какие-то зацепки. Меня очень пугает, что там начали уничтожать документы, поэтому я хочу успеть, пока все не уничтожили.

Для Елены Андоскиной всегда было важно знать как можно больше про свои корни, она считает, что прошлое влияет на ее сегодняшнюю жизнь.

– Почти всю информацию о бабушке и дедушке по папиной линии я получила благодаря выплатным делам Пенсионного Фонда. Я их знала, но из-за того что у них не сложились отношения с моей мамой, я никогда не интересовалась их жизнью, у меня до недавнего времени не было ни их документов, ни фотоальбомов. И вот, благодаря Пенсионному Фонду я теперь хотя бы понимаю, чем они занимались, где работали, когда и куда переезжали – так я восполняю пробелы.

Дмитрий Николаев тоже занимается своими корнями, он петербуржец, по маминой линии его корни уходят в Самарскую губернию. Он успел обратиться в Пенсионный Фонд до сокращения срока хранения дел и начала их уничтожения.

– Один запрос я сделал по поводу дедушки по материнской линии в Оренбургскую область и почти не надеялся что-то получить, потому что дедушка умер в 1983 году, а бабушка в 1994, но мне прислали их дела. Дедушка у меня был ветеран войны, комиссовали в 1942 году после второго ранения, то есть я смог лучше понять его боевой путь. И в пенсионных делах были подписи бабушки и дедушки, которые я ни разу не видел, нашлось также дедушкино свидетельство о смерти. Второй запрос я делал здесь, в Петербурге, в пенсионных делах бабушки и дедушки по отцовской линии оказалась копия бабушкиной трудовой книжки. Сама книжка была у нас, но, к сожалению, испорченная, чем-то залитая, и некоторые записи удалось восстановить благодаря этой копии. Для меня и для моего отца стало открытием, что бабушка, Надежда Герасимовна Николаева, с 1943 года работала на комбинате 179, этот завод в Новосибирске тогда полностью работал на армию, то есть бабушка с 14 лет делала снаряды. Сама она никогда об этом не рассказывала.

Без архивных документов из Пенсионного Фонда все эти открытия были бы невозможны. На сайте организации "Архивный дозор" сообщается, что ее активисты приступили ко второй части спецоперации #стопножархив по спасению архивов Пенсионного фонда России и собесов. "Архивный дозор" уже получил 15 официальных ответов об уничтожении в региональных ПФР выплатных дел ветеранов войны и членов семей ветеранов, получавших пенсию по утрате кормильца. Организация отправила президенту России и министру обороны предложение о создании архива "Солдатская семья" в новом Музее вооруженных сил в парке "Патриот", приложив к своему обращению документы, подтверждающие факты уничтожения дел ветеранов войны в региональных пенсионных фондах и подчеркнув, что это уничтожение продолжается и сейчас.

Кроме того, “Архивный дозор” обратился в Генеральную прокуратуру РФ с просьбой принять меры прокурорского реагирования к Федеральному агентству Росархив, которое должно было проконтролировать качество экспертных комиссий при уничтожении такого объема документов.

Историк, руководитель центра "Возвращенные имена" при Российской национальной библиотеке Анатолий Разумов считает, что каждый документ, содержащий персональные данные о гражданах России, является частью национальной памяти, и его надо хранить.

– Я из тех людей, которые не могут уничтожить ни одну бумажку, пока на нее пять раз не посмотрит и не перечитает. Зачем сейчас уничтожать документы, когда у нас появился такой гигантский ресурс, как перевод в цифру? Когда я учился, советский период представлялся полной теменью, а потом выяснилось, что благодаря бюрократическому сохранению бумаг все пропащее население этой пустынной территории стало вырисовываться, мы из каждой бумажки выкапывали какое-то имя, оказалось, что многие трагически погибли. Наши братья и соседи украинцы создали толстенные тома книг памяти о голодоморе, восстановили имена всех погибших крестьян, нам до такого далеко. А как быть людям, ищущим информацию о своих родных? Документов везде – минимум, и если где-то существуют персональные дела, мне кажется, их крайне важно сохранить. Я недавно был в архиве в Рязани – он оказался не убыточным, а прибыльным – все идут туда за платными услугами и копаются в сохранившихся персональных документах. Я думаю, надо просто предложить областным, краевым и республиканским архивам забирать документы с вышедшим сроком хранения из Пенсионных Фондов – у многих есть места для хранения. Где-то строятся новые архивы, где-то можно привлечь спонсоров. Пусть бы что-то бралось в оригиналах, а что-то оцифровывалось. В нашей стране население просто тает, в этих условиях огромное значение приобретает коммуникация, связи друг с другом, сцепки памяти, и на этом фоне уничтожение архивных дел просто недопустимо.