Адвокат Алексей Ладин вошел в правоохранительную систему России как офицер милиции, после окончания Тюменской Высшей Школы МВД работал оперативником. В 90-е годы Алексей боролся с наркоманией. Как яркую иллюстрацию тех лет вспоминает визит в родную школу, где в туалете валялись использованные шприцы, мизерную зарплату и полный завал по работе. Говорит, что та деятельность наложила свой отпечаток. Родные стали замечать профессиональную деформацию: ограниченный круг тем, специфическую лексику, формат мышления.
Решение перейти в адвокатуру далось не просто – это был кардинальный разворот, который в целом удался. А предыдущий опыт дает понимание системы, которой сегодня приходится противостоять, говорит Алексей Ладин.
Следующие 18 лет жизни он посвятил защите обвиняемых. Войдя в международную правозащитную группу «Агора», работал в процессах об экстремизме и терроризме. И хоть таких дел в Тюмени было не так много, опыт и знания пригодились в нынешнем Крыму.
Больше двух лет Алексей Ладин живет на полуострове, защищая тех, в ком российская система увидела врагов государственности.
– Алексей, с чем приходится сталкиваться в Крыму? Что вы не можете преодолеть путем адвокатских аргументов?
В этой категории дел получен некий карт-бланш – суды зачастую признают законными действия своих коллег
– В Крыму господствует правовой нигилизм, а уровень и качество следственной работы оставляет желать лучшего. То же можно сказать и о судебной системе. После событий весны 2014 года произошла переаттестация – сотрудники СБУ стали сотрудниками ФСБ, а судьи резко вошли в правовое поле России. Но изучить законодательство за день, за месяц или даже за год нельзя, в этой сфере в Крыму у сотрудников низкий уровень знаний. Создается впечатление, что в этой категории дел получен некий карт-бланш – суды зачастую признают законными действия своих коллег. Вот пример: я часто в заседаниях указываю на ошибки и грубые процессуальные недочеты в работе суда первой инстанции, но апелляционный суд подтверждает законность и обоснованность того решения, а при последующем продлении (срока содержания под стражей – КР) я вижу, что суд первой инстанции исправил эти недочеты и уже представил нужную формулировку. Тут же появляются новые ошибки. То есть процесс идет, но на результат это не влияет.
– А давление на подозреваемых, пытки?
– Психологическое и физическое насилие было всегда. К сожалению, в настоящий момент сотрудники правоохранительных органов разучились работать используя оперативные, следственные методы. Вместо того идут по короткому пути, задача – получить признание, а потом уже не важно, откажется обвиняемый от показаний или нет. Универсальная формула в приговорах: «Суд доверяет первоначальным показаниям, последующие показания принимает, как попытку уйти от уголовной ответственности».
Сейчас все упирается именно в показания, а доказательства остаются на заднем плане
Прекратить физическое насилие просто – следует обязать суд использовать только те показания, которые были даны в рамках заседания. Для следователей же существует целый арсенал технических методов, указаний, как должны быть собраны доказательства, какими должны быть доказательства. Если доказательства есть, то какая разница, что говорит обвиняемый?! Сейчас же все упирается именно в показания, а доказательства остаются на заднем плане.
– Можно ли говорить об ангажированном рассмотрении дел?
Оправдательные приговоры не выносят, даже если суд видит, что в деле нет состава преступления
– Я занимаюсь делами террористической и экстремистской направленности. Есть и общеуголовные дела, которые на самом деле политически мотивированы. Но обвинительный уклон присущ всей судебной системе России, и эта тенденция усугубляется. По статистике Верховного суда Российской Федерации, за 2017 год суды вынесли 0,2% оправдательных приговоров. Из них львиную долю составляют оправдательные приговоры у мировых судей. Мы поставлены в условия, где оправдательные приговоры не выносят, даже если суд видит, что в деле нет состава преступления. Обвинительный приговор с наиболее мягким наказанием уже считается значительной победой.
– За эти два года в Крыму у вас был пример, когда суд вынес оправдательный приговор?
– Нет, не было – и для нашей судебной системы это естественно.
Обвинительный приговор с наиболее мягким наказанием уже считается значительной победой
Дела, которыми я занимаюсь, отличает то, что одним из веских доказательств является лингвистическая экспертиза – когда эксперты устанавливают наличие или отсутствие, например, признаков возбуждения ненависти в словах обвиняемого. Такие экспертизы по запросу следователей проводят специалисты Министерства юстиции. Экспертиза должна отвечать определенным параметрам, для того, чтобы дать заключение, необходимо иметь опыт работы, руководствоваться методиками, а в Крыму у этих специалистов минимальный опыт работы – полтора-два года. Я привлекал опытных экспертов, но суд к ним не прислушивается. И даже когда привлеченный эксперт по полочкам раскладывал и подтверждал, что экспертиза Минюста не соответствует действительности, суд выносил обвинительный приговор.
– Какие дела вы оцениваете как проигрыш, а какие – как успех?
– Часто у адвокатов спрашивают: какие дела вы выиграли и какие проиграли? Я всегда отвечаю, что я не играю, это не игры. Провал? Успех? Всегда бывает локальный успех, ведь подобные дела – это длинная дистанция. Судебная система в России и тем более в нынешнем Крыму – крайне неповоротливая. У меня в производстве около 12 дел. Пример длительного процесса – дело депутата Алуштинского горсовета Павла Степанченко и редактора издания «Твоя Газета» Алексея Назимова (осужденные в вымогательстве денег у местного отделения партии «Единая Россия» «за непубликацию порочащих сведений» – КР) – ребят закрыли в октябре 2016 года. Я считаю, что они незаконно пробыли в следственном изоляторе 2 года. Я бы дал на рассмотрение подобного дела, учитывая количество свидетелей, месяца два.
– Много ваших дел связанных с защитой крымских татар. Можно ли говорить о системном давлении на них?
Всегда бывает локальный успех, ведь подобные дела – это длинная дистанция. Судебная система в России крайне неповоротливая
– Я делаю вывод, что для системы нет принципиального значения. Есть дела и против украинских активистов, и против россиян, которые топят против коррупции. Кого-то в эти жернова случайно втягивают, потому что большое количество сотрудников правоохранительных органов должны оправдывать свое существование и выдавать определенное количество дел в суд – так называемая палочная система. На кого-то дела целенаправленно возбуждаются.
Что касается крымских татар, вызывает восхищение консолидация этого народа, у них сильна традиция ненасильственного сопротивления. Если у одного человека в доме идет обыск, сотни могут прийти в поддержку – это вызывало оторопь у оперативных агентов. Сейчас обыски похожи на спецоперации.
– Со своей позицией вы много врагов себе наживете в Крыму.
– Так уже. И не то чтобы я такой бесшабашный, но волков бояться – в лес не ходить, и раз уж работаю в такой категории дел, то есть определенные риски. В настоящий момент это риски – процессуальные. За два года у меня четыре частных постановления о том, что я якобы ненадлежащим образом выполняют свои адвокатские обязанности.
– Вы чувствуете себя необходимым здесь?
– Да, не так много в Крыму адвокатов, которые ведут подобные дела, еще и с российским опытом.
– А комфортно ли вам в Крыму?
– Впечатления неоднозначные. Люди в Крыму разные, по специфике работы встречаю очень много хороших людей. Вспоминаю Чиполлино, когда отец сказал ему, что в тюрьме сидят все честные люди.
Но я точно восхищен местной природой.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: