«Российский флаг при нас не смогли повесить»: воспоминания украинских военных об аннексии Крыма

Российские военные без опознавательных знаков в феврале 2014 года вторглись в Автономную Республику Крым. Они заблокировали украинские воинские части на полуострове и предлагали их личному составу перейти на службу в российскую армию. Осажденным украинским военным активно передавали еду и необходимые вещи крымские активисты.

В эфире Радио Крым.Реалии историю аннексии полуострова вместе с ведущей Эльвиной Сеитбуллаевой вспоминают командир горно-пехотного батальона 36-й бригады береговой обороны Военно-морских сил Украины в 2010–2014 годах Юрий Головашенко, крымский активист Вельдар Шукурджиев и военный из Крыма, спикер Сил Специальных операций Алексей Никифоров.

– Юрий, когда вы поняли, что Россия собирается аннексировать Крым?

Головашенко: Несколько позже, чем все началось. Сразу, как только командир бригады Сергей Стороженко предложил сложить оружие – это было ближе к началу марта 2014 года. Он не особо хотел со мной контактировать, потому что у меня была четкая, жесткая позиция и он понимал, что ему будет бесполезно со мной разговаривать. Пару раз он мне угрожал, и все.

– Как именно угрожал?

Головашенко: Через супругу. На тот момент всех женщин, которые служили в бригаде, распустили по домам, они не участвовали в событиях. Чтобы избежать давления на себя через семью, я попросил товарища вывезти их на материк – они находились у моих родителей. Стороженко угрожал уголовным делом по факту незаконного отсутствия моей супруги на службе. Ей в Крыму также угрожали местные жители: мол, угомони своего военного, ты здесь, и дети твои здесь. «Твой муж продался за доллары Госдепу», – и всякая тому подобная чушь.

– Вашу воинскую часть блокировали военные без опознавательных знаков? Было ясно, кто это?

Головашенко: По ним было сразу понятно, кто они. То, что они были без опознавательных знаков, только усилило то предчувствие. Они прибыли к воротам нашей воинской части гораздо позже, чем ко всем остальным в Крыму – где-то 3 марта приехали на двух автомобилях «Тигр». Ошиблись контрольно-пропускным пунктом – приехали к тому КПП, которое не было основной частью бригады. Командир подоспел туда позже, они там пообщались и определились, где будет лагерь россиян. Как сказал Стороженко, россияне прибыли с целью усиления нас, чтобы «радикально настроенные граждане Украины» не вздумали ворваться в часть, вскрыть склады и взять оружие. Это был намек на крымских татар. Как дальше развивались события, многие знают. Россияне встали лагерем, потом подождали, думая, что мы по-быстрому сложим оружие и разъедемся. Я оставался, пока мне официально не дали команду из Киева убывать тем способом, который я посчитаю наиболее подходящим.

– Были ли среди украинских военных вокруг вас те, кто сразу переходил на сторону России?

Головашенко: Единичные случаи. Могу говорить только за свой батальон – в нем было только два таких человека. Один – зампотех батальона, который с первого дня заявил, что готов служить России. Моральное состояние остальных было настолько единым, что человек просто сломался и начал пить и беспробудно пил несколько дней. Второй – замначальника штаба батальона. Я отстранил обоих от всего. Мне в тот момент было не интересно, чем они руководствовались – я их просто изолировал, чтобы поддержать боевой дух в батальоне. Тогда у нас по списку было 299 человек.

– Вы были готовы дать отпор российским военным?

Головашенко: Я был готов. Бойцы мои по состоянию и настроению тоже, но давать отпор тогда можно было только со стрелковым оружием. Все, что мы могли, это оборонять свою казарму. Парк находился на удалении, вся боевая техника осталась там. Без ее применения все, что можно было сделать, это в лучшем случае уйти в горы и вести партизанские действия. Но это было бессмысленно, потому что запасов продуктов и боеприпасов, поддержки у местного населения на тот момент не было. Никто не был готов к этому.

– А что предлагали российские военные?

Головашенко: Зарплату хорошую. Обещали, что не надо будет присягу по новой давать – только заключить контракт. Бегали с липовыми контрактами – лишь бы заманить побольше народу. В конечном итоге всех, кто согласился, заставили подписать новые. Потребовали сдать украинские паспорта и вместо них выдали российские. Я как мог объяснял людям, что это уголовно наказуемое преступление, но они думали, что можно будет ездить в Украину и переживали за украинские паспорта. Сейчас они, конечно, понимают, что никуда ездить не могут. Мой бывший командир роты, который остался там служить, сам из Черкасс. У него отец очень сильно болел, и в итоге он не смог выехать на похороны. Одного командира роты, у которого отец и мать жили в Симферополе, обрабатывали так, что он должен был сломаться, но не сломался. Говорили, что никуда не надо будет ехать, все останутся на своих местах, домов нам настроят, зарплата будет в четыре раза больше. Переоборудовали столовую, предлагали супер-меню в несколько смен блюд. Потом завезли новое российское обмундирование вплоть до спортивного костюма. В основном покупали тем, чего у нас раньше не было.

– Вельдар, вы были одним из крымчан, которые поддерживали украинских военных во время аннексии. Как это было?

Шукурджиев: Все началось с крымского Евромайдана, с волонтеров, которые сформировались вокруг этого движения. Сначала был один небольшой багажник продуктов для наших военных, а потом это переросло в серьезные поставки с материковой Украины, из Киева. Еда, сигареты, индивидуальные средства защиты. Многим командование запрещало выходить на посты и использовать какое-либо вооружение, потому что российские агрессоры выводили вперед себя женщин и детей, безоружных гражданских. Так что украинские военные в осаде имели минимальные средства защиты – слезоточивый газ и тому подобное. Мы передавали большие чаны с голубцами, с пловом, перекидывали сумки через заборы. Первые две-три недели оккупанты на это реагировали спустя рукава, а потом, когда наше движение разрасталось, начались аресты и избиения активистов. Мы также поставляли бензин и солярку, чтобы генераторы у ребят работали.

– Насколько крымчане активно поддерживали украинских военных?

Шукурджиев: На тот момент все были вдохновлены и уверены, что сейчас ситуация переломится, что наконец дадут какую-то отмашку, и Вооруженные силы начнут сопротивляться. Крымчане очень достойно сопротивлялись этой оккупации, достаточно серьезно поддерживали наше движение. Многие семьи военных жили на территории воинских частей, и после захвата россиянами тех, кто не изменил присяге, выселяли на улицу вместе с маленькими детьми – волонтеры оказывали им помощь, селили у себя.

Как таковых репрессий на тот момент не было – они начались уже после так называемого референдума. Были избиения и допросы со стороны переодетых в гражданское бандитов, которые изображали мирных жителей Крыма и участвовали в массовке около воинских частей. Российские военные не принимали участие в этом. Потом мы помогали с автобусами, чтобы вывозить наших ребят из Крыма. Даже когда уже это происходило, я надеялся, что они сейчас перегруппируются, начнется какое-то подпольное движение, что дружественные страны нас поддержат. Естественно, потом пришло разочарование. Не в Украине, не в ее стремлении к независимости, а в руководстве Вооруженными силами, в командирах воинских частей в окружении.

– Спасибо, Вельдар. Алексей, как вы увидели аннексию Крыма?

Никифоров: Где-то в этих числах, 19 или 20 февраля 2014 года командующий Военно-морскими силами Украины адмирал Юрий Ильин был назначен начальником Генштаба и убыл в Киев. С этого периода мы уже были в состоянии повышенной боевой готовности, охраняли военные городки в Феодосии и Керчи. Российские оккупанты пришли в мою военную часть 1 марта. Такого, чтобы вербовали напрямую, сначала не было – рассказывали, что пришли защищать нас от крымских татар и праворадикалов, каких-то мифических бандеровцев. Потом, уже ближе к «референдуму», стали убеждать, что Крым будет российским, военная часть останется, и мы получим должности с сохранением всех регалий. Словом, обещали светлое будущее.

– Многие у вас изменили присяге? Что с ними потом было?

Никифоров: Да, примерно пятая часть ушла на материковую Украину: из почти 300 человек вышло 64, большинство осталось. Потом, как я слышал, их перемещали из Керчи по всему Крыму. Кто-то уволился, кого-то направили в Россию. Некоторые засветились в российских СМИ как положительные примеры. В итоге полковник Стороженко стал замкомандующим войск береговой охраны Тихоокеанского флота. То есть тех, кто сделал значительный вклад в измену Украине, россияне поддерживают и продолжают с ними работать.

– Юрий, как вы оцениваете спустя шесть лет ненасильственное сопротивление украинских военных в Крыму?

Головашенко: Это была постоянная борьба. Мы забаррикадировались в своей казарме, никого не пускали. Это все мелочи, конечно, и ни на что не влияло. Но по крайней мере российский флаг у нас 4 марта не вывесили – сделали это уже после того, как мы уехали. Я думаю, что-то это да дало. Мы отсрочили аннексию Крыма недели на три и, возможно, вместе с этим – события на востоке Украины. Может быть, стоило арестовать командира бригады, кинуть его в подвал, принять командование на себя… Может, тогда по-другому все сложилось бы, но точно сказать никто не может. Я тогда не обладал полнотой власти и информации, чтобы принять подобное решение. Сдать оружие в той ситуации было преступлением – и оружие я не сдал.

(Текст подготовил Владислав Ленцев)