В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. В ходе спецоперации 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал депортировали всех крымских татар, по официальным данным – 194111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В преддверии 73-й годовщины депортации Крым.Реалии, совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий, публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.
Я, Зере Азизова (Меметова), крымская татарка, родилась 15 июля 1928 года (а фактически в 1926 году) в деревне Кучук-Озенбаш (ныне Многоречье) Куйбышевского района (в настоящее время село входит в состав Бахчисарайского района – КР) Крымской АССР.
Перед депортацией семья состояла из семи человек: мать Фатиме Бекирова (1898 г.р.), отец Мемет Бекиров (1888 г.р.), сестра Усние Меметова (1920 г.р.), я, Зере Меметова, младшая сестра Сание Меметова (1929 г.р.), младший брат Лютфи Меметов (1932 г.р.), младший брат Усеин Меметов (1936 г.р.).
18 мая 1944 года двое солдат с автоматами наперевес из состава войск НКВД около 5:00 ворвались в сарай, где мы проживали, (ввиду того, что наш дом, как и вся деревня, был сожжен немцами в 1943 году).
Учитывая географическое положение нашей деревни (ее окружали горы и леса), в близлежащей местности действовали партизанские отряды, возглавляемые Бекиром Османовым, впоследствии ставшим одним из лидеров Национального движения крымских татар. Жители нашей деревни всячески помогали и поддерживали партизан продуктами питания. За это они поплатились со стороны немцев выдворением всего населения из домов и сожжением деревни. Восстановление деревни началось в 1944 году (скорее всего, речь идет об апреле-первой половине мая 1944 года – КР).
Офицер коротко зачитал приказ о выселении и дал на сборы 15 минут. Мы еле успели одеться и обуться, схватить кое-что из продуктов.
Отец мой был учителем начальных классов в местной школе (до 5 класса). Он закончил Стамбульское медресе. В деревне его почитали, он был уважаемым человеком. С мамой они считались афизами (афыз (афиз) или афуз – человек, знающий наизусть Коран – КР).
Началось мародерство: солдаты перевернули все вверх дном, порезали подушки и матрасы, разгоняя пух
Затем нас выстроили в шеренгу и приказали не поворачиваться под страхом расстрела. Началось мародерство: солдаты перевернули все вверх дном, порезали подушки и матрасы, разгоняя пух. Они искали золото или какие-то сбережения. Озлобленные, они ткнули дулами автоматов в спину и погнали нас как скот на погрузку в «ЗИСы» и полуторки. Всех погрузили на машины и под конвоем привезли на железнодорожную станцию Сюрень Бахчисарайского района. Здесь затолкали в товарные, вонючие «телячьи» вагоны. Надо ли говорить о том ужасе, шоке и потрясении, о воплях, которыми сопровождалось это «мероприятие»?
В пути следования эшелона через неделю от невыносимых душевных мук, от голода и жажды умер наш дедушка Абла-эмдже и одна бабушка-соседка. Нам не разрешили похоронить их, и на какой-то станции их тела просто выбросили, избавляясь как от ненужного хлама.
В ужасных условиях людей морили голодом – на 50 человек давали одну булку хлеба
В дороге никому никакой медицинской помощи не было оказано. Нужду справляли в ведре, поставленном в огороженном углу вагона. В битком набитом стариками, женщинами и детьми вагоне царила страшная антисанитария. В этих ужасных условиях людей морили голодом – на 50 человек давали одну булку хлеба. На редких остановках мы по капельке набирали воду, которая стекала по стенам вагона. Некоторые в поисках воды отставали от своих вагонов. На остановках могли стоять и 10 минут и по часу – никто не объявлял сколько будем ждать отправления. Никаких врачей, санитаров в пути следования не видела, их и не было. В пути люди в вагонах все завшивели, никаких лекарств от вшей нам не выдавали.
Наш путь продолжался месяц. На станции Асака Андижанской области Узбекской ССР нас выгрузили на перрон и погнали всех мыться в баню. Затолкали общей толпой: старики, мужчины преклонного возраста, женщины, дети; и провели так называемую «холодную процедуру» – облили холодной водой. Как объяснить такой цинизм, унижение людей со стороны принимающей стороны и местной власти? Для них мы были просто «быдло» с ярлыком «предатели народа».
После так называемой «бани» всех разделили по 25 семей на каждый колхоз. Нас уже ожидали представители колхозов на арбах и бричках. В результате мы попали в колхоз «Красная Москва». Там распределили по домам.
Наш хозяин выделил нам сарай, где содержали скотину. Мы почистили его и стали там жить. Выбора у нас не было. Мы не имели ни дров, ни света, ни электричества, ни окон, ни очага. Местное население, проинформированное о том, что мы, татары, – приезжие-людоеды, всячески нас опасалось и не поддерживало с нами никаких отношений. Это потом, пройдет время, уже в ходе совместных полевых работ они поймут кто такие татары.
Июль-месяц. Жара стояла около 40 градусов. В день нам выдавали по одной лепешке на семью. Мы делили ее на 5 человек. Воду пили из арыков.
В первые годы высылки каждый член нашей семьи перенес заболевание дизентерией, малярией и тифом. В нашем кишлаке люди от болезней умирали семьями.
7 марта 1945 года от болезни в возрасте 57 лет умирает наш отец. На тот момент больше половины людей из депортированных уже умерли. Поэтому, когда встал вопрос кому его похоронить, то не нашлось ни одного взрослого мужчины. Отца похоронили мальчишки 14-15 лет. Мама осталась с тремя детьми…
На момент высылки старшая сестра Усние с маленьким ребенком и моей младшей сестрой Сание временно проживали в деревне Айтуган (в 1948 году переименована в Жуковское, в настоящее время относится к категории исчезнувших сел – КР) Буюк-Онларского района (в 1944 года пос. Буюк-Онлар переименован в Октябрьское, в настоящее время входит в состав Красногвардейского района – КР) по причине того, что муж Усние Вели-оджа Меметов был коммунистом и вынужден скрываться вместе со своей семьей от преследований немцев. Поэтому при высылке они были депортированы из Буюк-Онлар и попали в поселок Алтыарык Ферганской области.
Чтобы не умереть от голода, мы ходили на мельницу, просили кепек (отруби), затем мешали ее с лебедой и выпекали маленькие (с кулачок) лепешки
Наша семья также, как и все депортированные крымские татары, голодала. Чтобы не умереть от голода, мы ходили на мельницу, где местные жители мололи муку. Просили кепек (отруби), затем мешали ее с травой беда (лебеда – КР), которая росла на полях, и выпекали маленькие (с кулачок) лепешки. Трава беда давала связку с отрубями. Целый день проработав на хлопковых полях, где взрыхляла кетменем почву, вечером я шла работать по найму к местным жителям, молола рис. Мои младшие братья также по найму пасли коров. Одному было восемь лет, другому – 12 лет. За это они получали в день по половине косушки (пиала, чашка – КР) супа. Так мы пережили голод.
В колхозе Красная Москва наша семья проработала три года. Один раз в месяц мы ходили на подписку к коменданту, потому что был установлен комендантский режим. Комендант Сабиров был суровым, жестким человеком. За малейшее непослушание бил плетью и детей, и женщин.
При трудоустройстве на работу от комбината выделяли одну комнату в бараке на 3-4 семьи. Так «демократично и солидарно» мы прожили 4 года
В то время в Фергане работал крупный текстильный комбинат. В газетах периодически сообщалось о наборе рабочих всех категорий и специальностей. Взяв разрешение на переезд в город Шахрихан, районный центр, мы покинули этот колхоз и прибыли в Фергану. При трудоустройстве на работу от комбината выделяли одну комнату в бараке на 3-4 семьи. Так «демократично и солидарно» мы все – 3 семьи в одной комнате – прожили 4 года. К тому времени нам выделили участки под строительство небольших домиков.
Комендантский режим продолжался до 1956 года. Новым комендантом был Дыбенко, по национальности украинец. По своей жестокости он превзошел прежнего. Он постоянно унижал, оскорблял, называл нас предателями, пуская в ход кулаки. Этот человек был без всякой морали, для него были чужды человеческие ценности.
В 1948 году вышла замуж, родила трех дочерей. Мой муж, ныне покойный, был угнан на принудительные работы в Германию. После освобождения в 1945 году он отбывал службу в советской армии в Литве. После 6-летнего разрыва с семьей он возвращается и разыскивает ее, но на тот момент половина членов его семьи уже умерли. Но это уже другая судьба, другая человеческая история…
На комбинате я проработала 41 год. Все эти годы, живя в ссылке, мы не думали ни о чем, кроме своей Родины, постоянно нас преследовала тоска, мысли о стольких загубленных жизнях. Мы выжили в страшных условиях, на которые обрекла нас советская власть. Преступная «великая» держава, страна-агрессор претворила в жизнь лозунг, произнесенный еще Екатериной II – «Крым без крымских татар». Этой державой и кучкой отщепенцев-коммунистов было совершено чудовищное по своим масштабам преступление – геноцид против коренного народа. Народ, ограбленный до нитки, был изгнан с национальной территории, пропущен через смертоносный режим спецпоселений, раздроблен на мелкие осколки, рассыпан на высылке на огромной территории семи советских республик. Полвека крымскотатарский народ содержался в таких условиях, которые гарантировали ликвидацию его национального существования путем русификации, деградации и отмирания культуры, искусства и языка.
Мне 83 года. В Крым смогла вернуться только в 1990 году. Сейчас проживаю в Симферополе, в общежитии.
Инвалид первой группы, участник войны.
(Воспоминание датировано 28 октября 2009 года)
Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: