Дети Беслана. 13 лет спустя

13 лет назад, 1 сентября 2004 года, произошло одно из самых трагичных событий российской истории последних десятилетий – захват заложников во время школьной линейки в Беслане. 1128 детей и взрослых провели в спортзале и других помещениях школы № 1 три дня. В результате захвата заложников и штурма, который был проведен 3 сентября, погибли 334 человека, из них – 186 детей.

Бэле Авсановой было 16, она пошла в последний, 11-й класс, и оказалась в заложниках вместе с мамой Фатимой. Они обе выжили, но остались инвалидами. У Бэлы была черепно-мозговая и минно-взрывная травмы, проникающее ранение в голову и куча осколков по всему телу. Левая часть у девушки была парализована и ей заново пришлось учиться есть, говорить, держать ручку (Бэла левша), ходить.

– Столько лет прошло, а я до сих пор не могу заставить себя прийти 1 сентября в школу, – говорит Бэла. – В прошлом году я собралась с силами и пошла на траурные мероприятия. А потом три дня не могла в себя прийти, просто физически не могла встать. Я не могу объяснить это состояние, у меня лились слезы, ни спать, ни есть не могла... Многие это осуждают, не понимают. Но каждый по-своему принимает или не принимает ситуацию. Я, видимо, еще не в состоянии перешагнуть эту границу. Возможно, когда-нибудь, необязательно 1 сентября, не в дни траура, когда настолько все раскаляется и все вдруг вспоминают, что есть такой город Беслан и там был теракт, раз в год или перед выборами, я захочу туда прийти. И это будет тот момент, когда я не буду заново все переживать. В этом году я в школу не пойду, не думаю, что нужно еще себя добивать. Конечно, человеку со стороны, который не варился в этой каше 13 лет, сложно это понять... Это как приходить на похороны к соседям – вроде бы жалко, поплакала, но ты разворачиваешься, уходишь и все прошло. А нам, мне... Каждый раз, каждая секунда, когда находишься там – и все снова оживает...

Бэла работает в школе учителем русского языка и литературы, часть ее учеников – дети-инвалиды. Она говорит, что считает своим долгом помогать тем, кому еще хуже, чем ей. Бэле, как жертве теракта и инвалиду 2-й группы, раз в год положено лечение в санатории. Но воспользоваться этой льготой она не может.

– Мне предлагают путевку в Ессентуки, лечить гастрит, который у нас у всех на нервной почве появился. Но мне-то другое нужно, мне нужен санаторий неврологического профиля, я до сих пор на левую ногу хромаю да и других проблем со здоровьем много. И что вы думаете? У меня отпуск летом 56 дней, но путевку в санаторий мне дают или осенью, или зимой, когда учеба в разгаре, и мне все время приходится отказываться. И получается на бумагах, что они такие хорошие, все делают, позвали меня лечиться, а я такая-сякая привередливая, зажравшаяся, не хочу лечиться, отказываюсь. А то, что лечение должно быть специализированное, это никого это не интересует.

Бэла рассказывает, как обратилась однажды за материальной помощью. Зарплата у нее 16 тысяч рублей – столько же стоит курс реабилитации в республиканском санатории им. Бубновского. Но женщину попросили предоставить документы, что семья у них малоимущая. Или платить самой:

– Папа недавно умер, мама пенсионерка, я шестой ребенок в семье. Мы не состоим на учете как малообеспеченная семья, потому что все работаем, просто получаем немного, и самой мне на реабилитацию не накопить, – рассказывает Бэла. – В общем, я получила отказ, но я не хочу жаловаться. Моя единственная жалоба – это квартира, которая мне положена, как жертве теракта. Квартиру в 2008-м году, когда их массово раздавали, выдали моей маме, тоже пострадавшей в школе, а меня туда просто прописали. Еще за 27 лет до теракта в очереди на улучшение жилищных условий стоял мой дедушка, семья у нас многодетная, в общем, ждали. Дождались. В квартире мне отказали, сказав, что вы уже ее получили, что вы зажрались. И от такой несправедливости опускаются руки... Но я не хочу сдаваться, потому что самой мне на квартиру никогда не заработать. Однажды мне в нашей администрации сказали: вы не ищете правду, вам нужны только деньги, вы тут все зажрались! Да не нужны мне эти деньги! Верните меня в 2004 год, чтобы я осталась здоровой. Не нужны мне ваши деньги, даже в этом хромающем состоянии. Я начинала жизнь с нуля, научилась всему заново. Но при этом я получила высшее образование, закончила аспирантуру, я кандидат наук. Я с этим смогла как-то справиться, но отчего такая несправедливость? Это получается, если ты ходишь, работаешь, то и заработай себе на квартиру. Но это же несправедливо, это же нечестно!

В апреле 2017 года Европейский суд по правам человека присудил выплатить родным жертв теракта в Беслане компенсацию в 3 миллиона евро, однако в июле российская сторона обжаловала это решение в ЕСПЧ. Представители Минюста заявили, что "Европейский суд при решении таких дел применяет двойные стандарты". Бэла Авсанова тоже судилась в ЕСПЧ, но ее фамилии в списке тех, кому положены выплаты, не оказалось. Сами жертвы теракта говорят, что после обжалования должен быть и второй список, куда их включат.

Элла Кесаева из организации "Голос Беслана" говорит, что о содержании жалобы, которую на решение ЕСПЧ подали российские власти, никто не знает – копию заявителям еще не представили:

– Решение Евросуда основательное, и мы не сомневаемся, что оно вступит в законную силу. Но у России есть процессуальное право на обжалование этого решения. И мы, и сторона правительства имели на это право. Они этим правом воспользовались, тут ничего удивительного и неожиданного нет. Конечно, как может правительство согласиться с тем, что Европейский суд принял настолько серьезное решение по действиям силовиков? Ведь школу обстреляли танками. Суд признал этот факт и признал вину государства по ст. 2 Европейской конвенции, которую нарушили полностью. Я ознакомлена со многими документами, которые российское правительство подавало по нашей жалобе и по требованию суда. Все они были крайне поверхностные. Фактически доказательств как таковых они никогда не предоставляли. И сейчас у них было четыре года на то, чтобы представить суду доказательство того, что по школе не была применена сила. Они этого не сделали, потому что нечего было предоставлять. Если бы у них была доказательная база, они бы ее предоставили. Но ее нет.

Официальная точка в расследовании теракта была поставлена парламентской комиссией во главе с Александром Торшиным еще в 2006 году – ее члены, по сути, оправдали действия российских силовиков во время штурма, заявив, что пока в здании находились заложники, танки по нему не стреляли. По данным комиссии, первый взрыв в школе осуществили террористы. Тем не менее, в альтернативном докладе депутата Госдумы Юрия Савельева говорилось, что большинство заложников погибли по вине оперативного штаба и силовиков.

Этой точки зрения придерживаются и женщины из организации "Голос Беслана", потерявшие в этом страшном теракте своих детей и родных: в прошлом году на традиционную линейку в память погибших они пришли в футболках с надписью "Путин – палач Беслана". Их грубо задержали и обвинили по статьям о неповиновении полиции и нарушении правил проведения митингов. Четырем активисткам суд назначил по 20 часов общественных работ, двух оштрафовал на 20 тысяч рублей.

– Нас судили, присудили нам штрафы за административное дело, пугали нас уголовными делами. В этой связи нарушено наше право на выражение своего мнения, право на митинги. И 15 апреля 2017 года мы подали новую жалобу в Европейский суд по правам человека, через два дня после того, как узнали, что Европейский суд по жалобе по теракту принял такое грандиозное решение, – говорит Элла Кесаева.

– А сейчас есть у вас какие-то проблемы с полицией, угрозы были?

​– Прямых угроз нет. Но тотальная слежка присутствует. Мы заметили ее со вчерашнего дня. Активисты, члены организации пишут, что за ними установлена слежка. Власти опасаются наших акций. Но мы никогда ничего не планировали заранее, это получалось спонтанно, по зову сердца, как крик души. Конечно, в этом году мы тоже ничего не планируем. Впрочем, посмотрим.

Житель Беслана Валерий Салказанов потерял в теракте жену и дочку – четырехлетнюю Раду. Они пришли на школьную линейку, чтобы проводить в 1-й класс сына Руслана. В заложниках оказалась и мать Валерия, но тогда она выжила и умерла через несколько лет после захвата заложников от онкологического заболевания (подробнее историю семьи можно увидеть в фильме Радио Свобода "И ангелы улетели...").

Валерий говорит, что ни на минуту не забывает о теракте и своих погибших родных, поэтому когда в поездках по России он встречает людей, которые ничего не слышали о бесланской трагедии, его это очень удивляет.

– Есть люди, которые об этом ничего не знают, но это не в Осетии, это в других частях России, – говорит Валерий. – Но те, кто знают, что произошло, сочувствуют. Нет таких, которые бы не сочувствовали. У нас в Беслане вспоминают погибших не только в сентябре, у нас их никогда не забывают. Наверное, нет такого дня, чтобы не помнить об этом. Даже когда у нас просто какие-то мероприятия идут, любое застолье, у нас всегда старший встает и говорит, чтобы мы всегда помнили об этой трагедии. У нас это вошло в каждодневную нашу жизнь.

Жена и дочка Валерия погибли в результате штурма школы, но мама и сын Руслан выжили. Руслан получил множественные серьезные ранения, был контужен.

– Нужно было жить дальше, поднимать ребенка на ноги, лечить. Мы сделали все, чтобы он как можно меньше вспоминал эти события. Хотя сейчас он уже взрослый и относится к этому более сдержанно. Он никогда не показывает своих эмоций, никогда не говорит, что что-то вспоминает. Хотя еще до теракта он с матерью был ближе, чем со мной. И когда он уже попал в больницу в Москве, я не сразу смог приехать. Пока похороны организовывали, пока что. Потом я приехал. У него, естественно, первый вопрос: "Где мама?" Я, как говорится, соврал и тут же пожалел, что соврал. Ну сколько можно с враньем проходить? Все ему рассказал. Поплакали и успокоились. Пока ребенок маленький, он легче это все переносит, хотя у всех по-разному, – вспоминает Валерий.

Сразу после теракта Валерий получил от государства 3 миллиона рублей за погибших жену и дочку и раненого сына. До совершеннолетия Руслана он получал 7 тысяч рублей в месяц как отец-одиночка. Кроме того, Руслан поступил в московский ВУЗ – академию народного хозяйства (РАНХиГС), получив направление от правительства Северной Осетии. Правда, ему не дали общежитие, и Руслан снимает комнату гостиничного типа на двоих с однокурсником за 25 тысяч рублей. Валерий, впрочем, надеется, что в этом году общежитие его сыну все-такие дадут.

Сейчас Руслану Салказанову 19 лет, а 13 лет назад он был шестилетним мальчишкой, которого проводили в школу мама, сестренка и бабушка. Но маму и сестру Раду он больше не увидел. В день штурма, 3 сентября, Руслан был в спортивном зале школы. После второго взрыва он сумел выбраться в образовавшуюся дыру в кирпичной стене. Свидетели рассказывали, что мальчика нашли в пятидесяти метрах на улице Школьной, окровавленного, почти без сил. Осколки повредили правое бедро и лодыжку. Мальчик не мог плакать и даже не просил пить.

Те события Руслан вспоминает крайне неохотно – говорят, что все бесланские дети, пережившие теракт, крайне неразговорчивы.

– Я помню, как выбегал из школы, как сидел там. Это почти что все, – говорит Руслан Салказанов. О том, как трагические события 13 летней давности отразились на его жизни, и о том, как бы она сложилась, не будь теракта, Руслан не думает – говорит, что старается все забыть.

Каждый год в начале сентября он старается быть в Беслане. В прошлом году не получилось – началась учеба в Москве, но в этом году Руслан собирается встретиться со своими одноклассниками, многие из которых тоже были на той линейке 13 лет назад.

Руслан говорит, что еще пару лет назад он думал о виновных в теракте, о том, все ли они понесли заслуженное наказание, но сейчас его это почти не волнует:

– Я считаю, что незачем мусолить то, что уже случилось. Уже ничего назад не вернуть, – говорит он.

По словам Руслана, работать и жить в России он не собирается.

– Я бы хотел уехать в Хорватию или Испанию, в России мне не нравится. Сама жизнь не нравится, мне нравится больше Европа, чем Россия, – рассказывает Руслан. – Мне, конечно, надо будет отработать тут, потому что меня в ВУЗ послали по квоте правительства, я отработаю и уеду, магистратуру буду заканчивать в другой стране.

В его планах – устроиться работать в пиар-агентство или какое-нибудь СМИ. Руслан изучает английский, испанский и хорватский языки. Говорит, что в академии, где он учится, никто не знает, что он – один из бесланских детей, переживших страшную трагедию, поскольку он не хочет, чтобы его жалели и относились как-то по-особенному. На вопрос "вспоминает ли он маму?" парень долго молчит, а потом говорит, что "это случается все реже".

– Но каждый раз я думаю – было бы хорошо, если бы мама была жива, – добавляет он.