1 сентября 1889 года (13 сентября по новому стилю) появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии публикуют уникальные мемуары Сейдамета.
Продолжение. Предыдущая часть здесь.
В Москве
Я впервые видел Москву – сердце России. Этот город – зеркало российской истории, традиций и настоящей русскости. Москва всегда оставалась центром консерватизма по отношению к Санкт-Петербургу, она все время сохраняла положение истинной столицы России. Именно в Москве говорили на чистейшем русском языке.
В Москве, в здешнем университете, находилось некоторое количество студентов из Крыма. Один из них, Якуп Кемаль, после завершения обучения в американских колледжах в Стамбуле и Бейруте, начал учебу в Москве на факультете восточных языков. Я дружил с ним еще со Стамбула. Он не был очень смелым, с трудом принимал решения – поэтому в политических вопросах мы с ним не были близки. Однако он никогда не давал втянуть себя в какую-либо негативную деятельность. Вот его-то и одного Ахмета из Бахчисарая я разыскал в Москве, и мы часто встречались. Ахмета я помню как очень душевного, прямого, смелого и умного молодого человека.
В Москве нельзя было не выучить русский язык. Русская речь была слышна повсюду
Я снял комнату в пансионате, где также жили девушки из рода Ламакин из нашего села. У старшей барышни я начал брать уроки русского. В Москве нельзя было не выучить русский язык. Русская речь была слышна повсюду...
Я пошел навестить молодого музыканта и его болезненную жену – супругов, с которыми я путешествовал из Бриндизи в Стамбул. У них был довольно большой дом, и они встретили меня очень тепло. Музыкант познакомил меня со своей матерью, братьями и сестрами... Они с женой предложили мне приходить к ним на обеды. Взяли меня в знаменитый Большой театр и в известный своей избранностью клуб, который часто посещали величайшие артисты... Эта чудесная обстановка с атмосферой, полной утонченности, внимательности, радушия и неповторимости, очаровала меня. В том клубе я несколько раз слушал цыганскую музыку. Я с интересом прислушивался, как люди вокруг меня с энтузиазмом рассказывают, какие новшества они стремятся привнести в живопись, скульптуру, музыку, литературу... Благодаря моим новым друзьям у меня была возможность услышать известного российского пианиста [Сергея] Рахманинова на концерте, который он дал для одного благотворительного учреждения. Я сидел в первом ряду, зарезервированном артистом для его близких друзей, а после концерта познакомился с ним лично. Глядя на Рахманинова, играющего, будто в трансе, я понял, что передо мной человек, который в музыке нашел сверхъестественный мир, божественный экстаз. В моей памяти навсегда остался его глубокий взгляд, бледное от усталости лицо, щуплая фигура, душевность и скромность, отражавшиеся на лице.
Лучшей и сильнейшей чертой российских революционеров, которых я видел в Париже, и московских интеллигентов, была мощь чувства, наполнявшего души этих людей. Русские любят до самозабвения не только водку, но и свои цели и стремления, ради которых не поколеблются ни перед какими трудностями и жертвами. Но, увы, эта мощь, как обычно бывает у людей Востока, не подкрепленная сильной и настойчивой мыслью, ведущей к реализации планов, не дает ожидаемого результата.
Русские любят до самозабвения не только водку, но и свои цели и стремления, ради которых не поколеблются ни перед какими трудностями и жертвами
Если бы великую силу любви, живущую в русской душе, поместить в определенные положительные рамки, если бы стремления русских, всегда сбивающиеся на трудные к исполнению дела или даже абсолютные фантазии, освободить от некоторого избытка, тогда русская душа, если в придачу она связана с интеллектуальным упорством, в науке и искусстве достигнет каждой цели.
Идти в народ! Если бы российская молодежь была настойчива в этом, если бы не понимала своей миссии только как «подтягивания» людей к воображаемым революциям, если бы посвятила себя просвещению людей, их воспитанию, оказанию им медицинской помощи, социальным, цивилизационным и экономическим улучшениям... тогда любовь, живущая в сердцах этой молодежи, ее готовность к самопожертвованию, кто знает, насколько выдающиеся показала бы результаты?
Между народом и интеллектуалами разверзлась пропасть, и она становилась все больше и больше
Искусство ради искусства... Универсальные цели... Эти идеи нашли в России более горячих сторонников, чем в самых цивилизованных странах. Российская интеллигенция, охваченная этими течениями, отдалялась от людей, жизни и труда «на земле». Между народом и интеллектуалами разверзлась пропасть, и она становилась все больше и больше. Контраст между интеллигенцией и народом был очевиден. Российские интеллигенты, хоть и северяне, в отличие от народа были нервными, возбужденными, подвижными. Они не знали, что такое отдых, они не любили отдыхать... Их болезнью было говорить долго и горячечно. Энтузиазм, лихорадочность и нервозность в сочетании с любовью к поставленным целям и идеям, а также психика, разрушенная водкой, были сильнее климата и натуры. Если сравнивать необычайную сексуальность этих северян, и особенно необычайную вольность, наблюдаемую даже в ресторанах и кабаках – с поведением уже даже не финнов или шведов, а немцев – русских нельзя было назвать северянами...
Во время пребывания в Москве у меня была возможность узнать не только интеллигентскую среду, но и купеческие и ремесленные круги. Я неоднократно бывал в чайных и ресторанах, где коммивояжеры родом из Крыма встречались с московскими купцами. Я с любопытством наблюдал, как тучные, сильные, веселые российские купцы выпивают целые моря чая, заключают крупные сделки, торгуются, спорят, но при этом остаются веселыми и дружелюбными. Заканчивая хороший торг, они целовались, приглашали на совместную трапезу, выказывали взаимное гостеприимство, как люди, которые встречаются после долгой разлуки.
Торговец фруктами Халилов родом из Бахчисарая знал моего отца и уважал его. Несколько раз он брал меня в эти чайные и купеческие кафе. Мое внимание привлекли живой интерес и доверительность, которые ему выказывали российские купцы. Когда я спросил его об этом, он ответил, что россияне доверяют нам больше, чем своим землякам. В то время в Москве в этих чайных можно было увидеть купцов-евреев, которые были в близких отношениях с россиянами. Российский купец в чайной, ресторане или корчме полностью преображался. Водка меняла его голос, он начинал вести себя как избалованный ребенок, забывал о времени и семье, попадал в вихрь развлечений до самого утра, в самый дальний закуток его ума не приходила мысль о потраченных деньгах. Однако судить о российских купцах только на основании этих наблюдений было бы несправедливо. Была и обратная сторона медали. В тех же людях уживалась и вторая личность – привязанность к вере, обычаям и традициям. У жениха дочери Ламакина, у которой я брал уроки, был кузен-украинец, владелец большого имения и купец. Мы часто ходили к нему. Раз в две недели он приглашал на обед 20-25 студентов и щедро угощал их. Некоторых он поддерживал материально. И он не был исключением – так поступали многие торговцы. Что касается народных дел и благотворительных организаций, то российские купцы едва ли не конкурировали друг с другом.
Россияне больше, чем освобождением братьев-славян от владычества Австрии, вдохновлялись мечтой отобрать у турок Стамбул и проливы
Хотя продолжалась война, жизнь в Москве не сильно изменилась. Еды было вдоволь. Рестораны и кафе были заполнены даже больше, чем прежде... В первый год войны в России каждый поддерживал дело защиты родины. Россияне больше, чем освобождением братьев-славян от владычества Австрии, вдохновлялись мечтой отобрать у турок Стамбул и проливы [Босфор и Дарданеллы]. Это было целью войны для России, и это сильнее всего стимулировало все более лихорадочное участие России в войне. Однако наблюдатели не понимали, что основы, на которых зиждется Россия, долго не выдержат этого тяжелого испытания, и гнали от себя мысль, что в стране может дойти до потрясения. Патриотизм, который в то время усилился в России, захватил и меня. Однако моя вера в грядущую революцию была настолько твердой и сильной, что ничто не могло ее ослабить. Во время моего пребывания в Москве редакция газеты «Ил» [«Страна»] переехала из Санкт-Петербурга в Москву. Я пошел в редакцию с визитом и встретил там [публициста и издателя] Гаяза Исхаки, которого знал по Стамбулу. И он, и Шакир Меметъяров, который как раз сдавал последние экзамены по праву, были очень заняты. У меня с ними было всего несколько коротких разговоров. Также в здании редакции был мусульманский ресторан. Именно там я впервые ел туркестанский плов. Мне он очень понравился. За время пребывания в Москве только ради памяти об этом хорошем плове я несколько раз ходил в это не самое чистое заведение.
Продолжение следует.
Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: