В годовщину депортации крымскотатарского народа из Крыма в 1944 году Крым.Реалии расспросили известных крымчан о том, какие родные места объединяют их с полуостровом.
О родовых селах рассказывали национальный лидер крымских татар Мустафа Джемилев и крымскотатарский актер и режиссер, заслуженный артист АРК, директор предприятия «Крымский дом» Ахтем Сеитаблаев.
Теперь о местах силы и наибольшей утрате в Крыму говорит первый заместитель министра иностранных дел Украины Эмине Джеппар.
– Эмине-ханым, расскажите, где в Крыму жили ваши родные до депортации?
– К сожалению, некоторые населенные пункты, из которых депортировали моих родных, не существуют.
Дедушка и бабушка по папиной линии, еще не будучи женатыми, были с одного села Ойрат. Это Черноморский район, западная часть Крыма.
Есть разные версии, почему называется Ойрат. Одна из них – о том, что это степные князья, главный род, который проживал там – Ойраты – Ойратлар. Вокруг этой семьи и этого рода создался поселок и у него соответствующее название. Другая версия, что там остановился какой-то путник, чтобы отдохнуть. С крымскотатарского языка «отдыхать» – это «раатланмакъ». Но мне кажется, что все таки эта первая версия выглядит более аргументированной.
Бабушка по маминой линии жила в Раздольненском районе. Тогда поселок назывался Хайманчи. Сейчас его уже не существует.
Отца моей мамы депортировали из Алуштинского поселка Корбекуль, который сейчас называется Изобильным.
Он – единственное, что фактически до сих пор есть. Это очень известный поселок. «Кор» означает «слепой», «бек» – богатый человек. Какая история стоит за этим, я не знаю. Но есть даже «Корбекуль Хайтармасы» – песня с названием поселка.
Зима в Изобильном: тишина, обмелевшее водохранилище и бюст Ленина (фотогалерея)
– То есть Ойрат, Хайманчи и Корбекуль являются примерами того, что как только депортировали крымских татар, эти населенные пункты прекратили свое существование? Чем они были известны? Как там жили люди?
– К сожалению, как выглядели поселки, сколько там было домов, чем занимались жители, неизвестно. Бабушка рассказывала, что у них неподалеку был табачный завод и большинство людей, которые проживали в Хайманчи, работали и выращивали табак для него.
Ойрат находится у моря, это очень красивое место. Там были скалы, белый песок. Поселок был известен, благодаря этому песку, который, в том числе, использовали для строительства домов. Его, насколько мне известно, возили в разные части Крыма для этих целей.
Корбекуль был большим селом. Там были кипарисы, прекрасный воздух, горные склоны. Много фруктов там выращивали.
Мне это странно, как можно выращивать фрукты в горах. Можно, оказывается. Это то, о чем пишут большинство исследователей: как после депортации потеряли традицию сохранения воды. В Крыму из-за особенностей экосистемы воду добывали. Была система акведуков в южном Крыму, и именно поэтому сельское хозяйство хорошо было развито у крымских татар. И я знаю, что фрукты и овощи, которые были в южной и центральной частях Крыма, возили на царский стол в Российской империи.
– Из того, что вы рассказали, выходит, что в вас собраны все три ветви крымскотатарского народа?
– Да, у крымских татар наибольшая дифференциация по происхождению – это степная часть, горная и южнобережная. Во мне есть все они. У крымских татар южной части Крыма один диалект, у степных – другой. Я понимаю прекрасно все диалекты.
– Чем занимались ваши родные в Крыму до депортации?
Я мало что знаю. Это следствие преступления, из-за которого мы почти не знаем историю семьи
– Я мало что знаю. Это следствие преступления, из-за которого мы почти не знаем историю семьи. Такая политика формирования «иванов, не помнящих родства», реализовывалась по отношению к крымским татарам. На это была направлена советская политика.
Если вспомнить первую аннексию, когда Екатерина II захватила Крым, то тогда наша семья по папиной линии имела дворянское происхождение. У меня нет никаких документов об этом, к сожалению, поскольку уничтожались архивы и доказательства о происхождении семьи. Но из того, что передавалось из уст в уста, род папы был очень богатым, ему принадлежало очень много земель – почти вся западная часть Крыма.
Кофе, базары и ремесла. Быт крымских татар до депортации (фотогалерея)
По маминой линии мои родные преимущественно работали на земле. Часть родственников после первой аннексии Крыма эмигрировала в Турцию, и семья разделилась. Часть моих родных живут сейчас в Турции, но кто они, я не знаю.
– Какая история семьи, связанная с депортацией, вам больше всего запомнилась?
Депортация – это боль, которую нужно десятками лет заживлять
– Депортация – это та история, которую я с детства слышала от своих дедушек и бабушек. И каждый раз меня больше всего удивляло, что они, рассказывая об этом, плакали. Я не понимала, почему через десятки лет уже в Крыму вокруг своей семьи они не могут это горе искупить.
Но теперь я их понимаю. Это боль, которую нужно, наверное, десятками лет, не одним поколением через коллективную коллаборацию заживлять.
Интересная история у моей бабушки Нисы – маминой мамы. Она рассказывала, что пришли утром (18 мая 1944 года – КР), как только встало солнце, с постели подняли. Их согнали на площадь и они с утра до ночи ждали грузовиков. И пока все были вместе, бабушка каким-то образом успела дважды пробраться домой и собрать вещи. Она собрала золото и другие ценные вещи, благодаря которым затем выжила.
Бабушка со своими братьями попала в один вагон, а сестры были в разных вагонах. Одна из них умерла во время депортации, у нее остались двое детей. Бабушка их затем нашла в каком-то детском доме, они тогда уже опухли от голода. Чтобы их спасти, бабушка подкупила сотрудницу детского дома, отдала ей золотой дукат, который успела забрать из своего дома. Так она похитила своих племянников. Затем, меняя свое золото на муку или хлеб, она кормила этих детей.
История моей бабушки – это пример выдержки и воли к жизни
История моей бабушки – это пример выдержки и воли к жизни. Потому что в тех условиях, в которых люди жили во время депортации, выжить было сложно. Очень многие умирали.
– Вы бы хотели возвращения крымскотатарских и даже греческих названий крымских поселков и городов, существовавших там до депортации 1944 года?
– Да, мне кажется, это была бы правильная история. Она не только о восстановлении справедливости, это и о возвращении самобытности. Потому что, мне кажется, это и есть та точка, в которой произошла наибольшая фальсификация истории. Когда открываешь учебники, есть период истории до Крымского ханства и период истории Крыма с Российской империей. Все, что было в промежутке, либо описано минимально, либо с негативной коннотацией, либо об этом вообще ничего нет. Мы не имеем сегодня возможности понять, что было в Крыму во времена Крымского ханства. Потому что Российская империя еще тогда понимала, что только стирая историю коренного населения полуострова, можно создать миф об «исконно русской земле», с которым мы имеем дело до сих пор.
Я ищу ответы на вопрос, почему история моего народа такая многострадальная, почему его снова и снова бросает в такие условия, когда приходится прорастать сквозь камни
Поэтому восстановление объективного исторического контекста является очень важным с точки зрения донесения правды, в том числе и о том, что происходит сегодня. Через этот исторический контекст намного легче ощутить глубину преступлений, которые происходят сегодня. Они, по сути, не меняются, а повторяются, просто в других исторических циклах, другими инструментами и форматами.
Я ищу ответы на вопрос, почему история моего народа такая многострадальная, почему его снова и снова бросает в такие условия, когда приходится прорастать сквозь камни.
– Нашли ли вы ответ?
– Это очень личностные соображения. Возможно, когда-то я поделюсь ими. Поиски ответов еще не окончены. Но главный вывод, что вопреки всему народ выживает, группируется и развивается. Надеюсь, что будущее моего народа будет лучшим, когда мы деоккупируем Крым.
– Где ваше место силы в Крыму?
– Наверное, весь Крым – место моей силы. Мы с семьей (до 2014 года – КР) ездили каждый год в Ойрат. Да, поселка нет, но на место, где он был, папа нас возил. Это была традиция – искупаться в этой части моря. В Алуштинском регионе тоже мы были часто.
Если говорить, с чем у меня ассоциируется моя личная утрата, то это родительский дом. Это история моей семьи, которая вернулась в Крым после депортации. Мои родители – врачи. Папа – хирург, мама – стоматолог. Мне было три-четыре года, когда они приехали в Крым.
Они пытались арендовать дом в Бахчисарае, но не нашли его. Затем отцу предложили работу в Керчи, и так они оказались там. Работу ему в итоге не дали, потому что он – крымский татарин. На тот момент без работы невозможно было получить прописку, а без прописки нельзя было получить работу. По этому кругу мои родители ходили несколько лет.
Когда они арендовали квартиру и спецслужбы узнавали об этом, они вынуждали собственников прощаться с ними. И так мои родители сменили несколько квартир, пока им не удалось купить небольшой двухкомнатный домик в не лучшей части Керчи. Но там был небольшой земельный участок, и они строили дом своей мечты.
Для меня было одним из самых яркий воспоминаний детства, когда мы с папой планировали, где будет чья комната. Я мечтала о своей комнате. Этот дом они строили почти десять лет. И для меня он – олицетворение судьбы моей семьи и моего народа.
Больше всего я скучаю именно по этому дому.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: