Многие западные эксперты в последние годы уделяют внимание каналам возросшего российского влияния за рубежом. Сюда входят многочисленные прокремлевские организации, прямо или косвенно финансируемые Россотрудничеством, в частности, различные международные конгрессы и "советы соотечественников", фонд "Русский мир", "ассоциации русской прессы" и другие подобные структуры.
Наряду с централизованными организациями, в разных странах, к примеру, в США, создаются свои "молодежные инициативы", группы и институты "российско-американского сотрудничества", формально претендующие на независимость, но в то же время организационно и даже порой финансово тесно связанные с созданными российским правительством организациями.
Я сама уже не раз писала о том, как Кремль использует в целях пропаганды и оправдания своей политики и церковные институты, и память о погибших во Второй мировой войне, и любые, даже самые невинные культурные мероприятия. Конечно, степень и характер пропагандистской деятельности всех перечисленных организаций очень разнятся, и потому при их описании необходимо разбираться в ситуации детально.
Культурные мероприятия, помещенные в общий контекст деятельности Россотрудничества за рубежом, тоже становятся проводниками и защитниками кремлевской повестки
Некоторые, к примеру, открыто занимаются продвижением российской политической повестки, тогда как другие составляют довольно нейтральные программы: концерты, детские спектакли, литературные вечера, представления бальных танцев. Подобные культурные мероприятия не являются пропагандой сами по себе, однако, помещенные в общий контекст деятельности Россотрудничества за рубежом, тоже становятся проводниками и защитниками кремлевской повестки. При этом немало исторических и культурных мероприятий носит "гибридный" характер: часть содержания представляет собой невинные усилия по сохранению языка, исторической памяти и культурной самобытности, часть материала искажается и встраивается в русло современной российской идеологии, формулы которой тут же выводятся как "естественный вывод из исторического прошлого".
Именно в этом заключается основная трудность противостояния российской пропаганде за рубежом. С одной стороны, разоблачение каналов влияния Кремля на политику и общественное мнение в других странах – важное и даже необходимое дело. Западной аудитории важно различать способы манипуляции, видеть искажение информации и подмену повестки дня. Потребителям информации важно иметь представление, за чей счет финансируется то или иное мероприятие. Но, с другой стороны, парадокс заключается в том, что за четыре года российская пропаганда приноровилась использовать подобные "разоблачительные" статьи, подрывающие ее влияние за рубежом, для усиления пропаганды внутри собственной страны.
В самом деле, большинство западных и даже некоторые российские авторы при выявлении источников "мягкой силы" Кремля не ставят своей целью дифференцировать влияние пропаганды по степени "вредоносности" и разделить сложную "гибридную" смесь правды и лжи, "позитивные" культурные мероприятия и продвигаемые под их прикрытием "фейковые новости" и лживые концепции. Большинство людей, не знающих путинскую Россию изнутри, попросту не знают этих тонкостей, другие не считают нужным углубляться в них, полагая, что защитить свою страну от чужого влияния важнее, чем разбираться в деталях этого влияния.
Именно это дает российским пропагандистам основания утверждать, что "западные русофобы" ненавидят все, что связано с Россией. Превратив все самые значимые исторические события и культурные явления в инструменты внешней политики, присвоив себе право говорить от имени народа и использовать в речи самые высокие слова и значимые смыслы, российские "агенты влияния" бравируют негативной реакцией, которую вызывает их деятельность на Западе, приводя ее как доказательство "русофобии".
Создание альтернативы искаженной реальности, попытка очистить и представить в подлинном свете значимые слова и поруганные смыслы – самое тяжелое дело во время войны
О похожем явлении писал Игорь Эйдман, когда отмечал, что гневные посты отдельных антипутинских авторов используются кремлевской пропагандой для создания образов "ненавистников России". С другой стороны, нельзя осуждать и жертв российской агрессии за то, что они испытывают отрицательные чувства к агрессору, или за то, что они пытаются минимизировать любое влияние "токсичной" ныне России на своей территории. Возникает замкнутый круг: борьба с российской агрессией вовне страны дает Кремлю возможность продемонстрировать тех самых "врагов", которыми уже много лет запугивается население России. С другой стороны, попытка "отделить мух от котлет" и реабилитировать отдельные проявления российской активности на Западе как "невинные" приводит к тому, что именно эти проявления начинают использоваться пропагандистами гораздо чаще и эффективнее.
Выход видится только в постоянных скоординированных усилиях по разоблачению российской лжи, с одной стороны, а с другой – по отделению правды и реальных исторических фактов от этой лжи. В самом начале вооруженного конфликта на востоке Украины некоторые аналитики отмечали, что подлинный страх Путина – не то, что постсоветские страны отторгнут "Русский мир", а то, что они создадут независимую от России версию "Русского мира", феномен русской культуры, свободный от имперской пропаганды.
Российские чиновники, заявляющие о своей обеспокоенности тем, что в Украине перестанут отмечать День Победы, гораздо больше боятся другого: "альтернативного" Дня Победы, показывающего, что трагедию войны можно переживать и чувствовать иначе, что подлинная память отличается от официоза, а самое главное, что из событий прошлого делаются совсем иные выводы о настоящем. Главный страх обитателей Кремля – не отказ бывших советских республик от чтения Пушкина, а то, что появится иное прочтение знакомых произведений, иные стихи и книги на русском языке, направленные не на поддержку российских имперских устремлений, а против них. Главный страх приближенной к Кремлю верхушки Русской православной церкви – не "гонения на христианство", а демонстрация того, что существует "иное христианство", не связанное с российским "ура-патриотизмом" и мессианской ролью Москвы.
"Альтернативный День Победы" – это украинские ветераны, приходящие на могилу Неизвестного солдата с красными маками в петличках и значками "Никогда снова"; это ролики, демонстрирующие преемственность между теми, кто боролся с фашизмом, и теми, кто сейчас сражается в Донбассе. "Альтернативное христианство" – это украинские православные священники, выступающие против ереси "Русского мира". "Альтернативная поэзия" – это стихи Орлуши и Дмитрия Быкова, направленные против политики Кремля, но написанные на русском языке. И если с прямой "антироссийской" риторикой пропаганда научилась неплохо справляться и даже использовать ее в своих целях, то с альтернативным "русским миром" она пока поделать ничего не может. Единственный способ, который использует Кремль в этих случаях, – замалчивает альтернативу, отказывает ей в праве на существование, делает вид, что ее не существует.
Алие писала о том, как пафос, милитаристская идеология и культ войны в России оскверняют реальную трагедию и память о погибших
В этой связи показателен случай крымскотатарской поэтессы Алие Кенжалиевой, против которой едва не возбудили уголовное дело по статье "реабилитация нацизма". В своих стихах Алие писала о том, как пафос, милитаристская идеология и культ войны, пропагандируемые в современной России, оскверняют реальную трагедию и память о погибших. После того, как дело получило огласку на стадии доследственной проверки, следственный отдел в Симферополе отказался от возбуждения дела.
Конечно, можно предположить, что в данном случае имеет место лишь адекватность конкретного следователя. Однако вспомним, что в России уже выносились обвинительные приговоры за оппозиционные стихи – как, к примеру, в деле школьного учителя Александра Бывшева. Однако Бывшев писал именно оппозиционные стихи, иронизировал над современностью. Алие же критиковала только общественные явления, не касаясь политики, то есть всего лишь позволила себе чувствовать иначе, чем это предписано пропагандой.
Популяризация таких стихов оказалась для властей страшнее отказа в возбуждении уголовного дела
Возможно, если бы эта история не получила огласку, уголовное дело могло бы появиться. Приговор за стихи выглядит не более абсурдно, чем приговоры по некоторым делам о репостах, а местное управление МВД, в отличие от Следственного комитета, заключило, что "реабилитация нацизма" в стихах Кенжалиевой присутствует. Однако дело получило огласку, а вместе с ним обрели популярность и сами стихи, не отрицающие войну, но призывающие молиться за души убитых в окопах! Популяризация таких стихов оказалась для властей страшнее отказа в возбуждении уголовного дела.
Именно создание альтернативы искаженной реальности, попытка очистить и представить в подлинном свете значимые слова и поруганные смыслы – самое тяжелое дело во время войны. В ситуации, когда скапливается слишком много боли и потерь и, как следствие, слишком много негатива, очень велик соблазн махнуть рукой и отдать русскую культуру и историю "без боя", вычеркнув эту сферу из своей жизни. Однако в этой сфере, как показал "казус Кенжалиевой", все еще содержится большой потенциал по разрушению ложных ассоциаций, штампов и клише, а главное, самопровозглашенной монополии на культуру, историю и язык.
Ксения Кириллова – журналист, живет в США
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: