Несвободная режиссура: как Кирилл Серебренников работает под домашним арестом

Премьера оперы Вольфганга Моцарта Cosi fan tutte в постановке российского режиссера Кирилла Серебренникова состоится в оперном театре Цюриха в воскресенье, 4 ноября. Серебренников уже больше года находится под домашним арестом в связи с так называемым делом "Седьмой студии". Его и сотрудников "Седьмой студии" Алексея Малобродского, Юрия Итина, Екатерину Воронову, Софью Апфельбаум и Нину Масляеву обвиняют в хищении 133 миллионов рублей, выделенных из госбюджета на театральный проект "Платформа" в 2011-2014 годах. Все обвиняемые, кроме Масляевой, свою вину отрицают и считают уголовное дело сфабрикованным.

При очередном продлении ареста Серебренников в своем выступлении подчеркнул, что все аргументы и доказательства его невиновности, представленные стороной защиты, у следователей есть, но они их игнорируют.

"Долгое время следствие утверждало, что на украденные деньги я купил квартиру в Берлине, – рассказал в своем выступлении режиссер. – Я принес справку из Сбербанка, где показано, что эти деньги накапливались из моей зарплаты и личных гонораров. Долго следователи говорили: "Бывший продюсер "Седьмой студии" Малобродский украл рояль". Мы показали, что рояль стоит на месте, никто его не крал. Также мы предоставили следствию список всех наших мероприятий и список всех, кто в них участвовал. Дали их контакты, чтобы их вызвали и допросили. Однако следствие отказывается с ними встречаться, потому что все эти люди подтвердили бы то, что совсем не выгодно: никакого преступления совершено не было".

После ареста Серебренникова вышли уже несколько спектаклей разных жанров, в которых он выступил режиссером-постановщиком: балет "Нуреев" в Большом театре, опера Энгельберта Хумпердинка "Гензель и Гретель" в Штутгарте, "Идиоты" и "Маленькие трагедии" – в "Гоголь-центре", которым он руководил. Полнометражный фильм "Лето" получил приз международного кинофестиваля в Каннах. Ставить оперу Моцарта в Цюрихе Кириллу Серебренникову помогал режиссер и хореограф Евгений Кулагин, работающий в "Гоголь-центре".

Перед премьерой в Цюрихе состоялась дискуссия на тему "Насколько свободно искусство в России?". Одна из ее участниц, главный редактор журнала "Театр" Марина Давыдова поделилась своими впечатлениями.

–​ Круглый стол, посвященный свободе искусства в России, состоялся через несколько дней после начала суда по делу "Седьмой студии" и за несколько дней до премьеры очередной оперы, которую поставил Кирилл Серебренников. Можно ли говорить о том, что этот круглый стол был посвящен именно делу "Седьмой студии"? Или все-таки проблема рассматривалась шире?

– Конечно, этот круглый стол или дискуссия скорее была посвящена, собственно, Кириллу и делу "Седьмой студии". Но это такая призма, через которую вообще рассматривалась ситуация со свободой слова и свободой художника в России. В общем все фокусировалось вокруг этой проблемы, безусловно. Надо сказать, что мне даже трудно сосчитать, какой это по счету круглый стол, в котором я принимаю участие в связи с этим процессом, делом "Седьмой студии". И в Германии, и во Франции, и в Швеции то и дело проходят круглые столы на эту тему, и видно, что европейское культурное сообщество озабочено этим процессом гораздо больше, чем наше собственное. Для них это предмет бесконечной какой-то рефлексии.

​–​ То есть какие-то другие случаи преследования деятелей искусств в России в ходе дискуссии не рассматривались?

– И мой тезис, и тезис Михаила Шишкина, который был одним из участников дискуссии, сводятся к тому, что мы оказались в такой ситуации, что второго подобного процесса, во всяком случае для российского театрального сообщества, уже не понадобится. Достаточно одного дела "Седьмой студии" для того, чтобы послать некий довольно внятный месседж этому самому сообществу и "объяснить" ему, как надо себя вести, чтобы к тебе не пришли с финансовой проверкой. Не надо выстраивать много показательных процессов, одного совершенно достаточно. Поэтому я не могу сказать, что это такой вал преследований художников, мы в немножко другой стране живем, и это все-таки не страшные сталинские годы.

Но у нас все очень лицемерно устроено, ведь никакой цензуры, формально говоря, не существует, согласно Конституции и всем нашим законам, никаких ограничений идеологического порядка нет. В других странах они есть. Вот в Иране, к примеру, все очень ясно и четко, есть очень жесткие предписания, что можно делать на сцене, а что нельзя, буквально, в том числе это касается дресс-кода какого-то и так далее. А у нас все очень расплывчато, можете делать что угодно, и любой чиновник на любом уровне будет это вам повторять – "у нас нет цензуры, у нас нет цензуры". Но на самом деле этот процесс показывает, что цензуры нет, но она есть. Она просто приобрела некие новые очертания, через финансовые механизмы вас будут преследовать как-то, прессовать. И совершенно не надо искать какого-то второго, третьего, четвертого обвиняемого, процесс довольно громкий. И в общем все делают свои выводы.

–​ В том, что процесс над Кириллом Серебренниковым –​ это такая показательная порка, сходятся многие в России. Интересно, а западных участников дискуссий, в которых вы принимали участие в разных странах, приходится ли их убеждать в том, что это действительно показательный процесс? Не говорят ли они о том, что должен суд рассудить, действительно ли Кирилл Серебренников и его соратники совершали некие финансовые нарушения?

– Нет, вы знаете, тем людям, с которыми я общалась, хотя я не могу сказать за всех представителей культурного сообщества всех стран, в подавляющем большинстве, конечно, им ничего не нужно объяснять, они все прекрасно понимают. И они считают этот процесс политическим. Но интересно, что есть русские эмигранты, которые не ленятся приходить на такие вот круглые столы, сидеть полтора часа, все это слушать. В этот раз в Цюрихе один из них подошел ко мне, он явно в прошлом россиянин, он говорил на чистом русском языке. Так вот, он выразил сомнение в том, что это политический процесс, а не просто банальное дело о воровстве, а дальше сообщил мне, что Кирилл Серебренников очень неталантливый человек, и вообще непонятно, почему он получал деньги на свои проекты. Я спросила: "А почему вы считаете, что он неталантлив? Видели ли вы хоть один его спектакль?" – "Нет, не видел, но я читал в одной газете, что у него что-то там непотребное происходит на сцене". Вот это, на самом деле, очень типично. Но никогда ни от одного западного слушателя или участника дискуссии ничего подобного мне слышать не приходилось, конечно. Они, в общем, адекватно оценивают то, что тут происходит, все понимают.

–​ Кирилл Серебренников был арестован больше года назад. Если сразу после его ареста можно было понять, почему продолжают выходить поставленные им фильмы, спектакли (мы с вами обсуждали премьеру оперы "Гензель и Гретель" в Штутгарте), потому что основная работа уже была сделана, сейчас, по прошествии стольких месяцев, имя Серебренникова на афишах в качестве режиссера выглядит удивительно. На ваш взгляд, это жест поддержки? Или Серебренников действительно режиссер этой оперы, действительно его можно считать режиссером этого спектакля?

– Это, конечно, жест поддержки. Но состоял он в том, что поставить оперу дали все-таки Кириллу. Это постановка Серебренникова, вне всякого сомнения. Просто это уникальный, возможно, случай в истории театра, когда человек осуществляет режиссуру на расстоянии. Я лично таких прецедентов больше не знаю. Какая-то новая страница в историю театра вписана в связи с этим делом. То, что это его постановка, я это знаю совершенно точно. Он через адвоката передает очень подробную экспликацию спектакля, со множеством деталей, мелких указаний певцам, хору, все сценическое пространство им решено, и так далее.

И есть его такой "наместник", я бы сказала, в Цюрихской опере – Евгений Кулагин, который в соответствии со всеми этими указаниями уже непосредственно на площадке работает с артистами. Конечно, это обширнейшая переписка, все это передается через адвоката. И все это очень сложно делать, потому что даже прямой связи нет. Но это, безусловно, его авторская постановка. Просто есть сложности, с которыми он сталкивается, поскольку у него нет непосредственного контакта с исполнителями, – рассказывает театральный критик Марина Давыдова.