«Серые цветы». Женщины и дети в российских тюрьмах

Петербургские активисты, участники проекта "Женщина. Тюрьма. Общество" пытаются облегчить жизнь малолетних детей, оказавшихся в тюрьмах вместе со своими матерями.

В российских СИЗО и домах ребенка при колониях содержатся около 500 детей до 3 лет. С одной стороны, вроде бы не так много, с другой – жизнь и здоровье 500 детей не могут быть незначительными. Эта проблема, если присмотреться, как матрешка, содержит в себе много других: беременность и роды в тюрьме, разлучение новорожденных детей с матерями, которые из-за этого теряют молоко, и, наконец, проблему высокой смертности "тюремных" детей. На сайте проекта "Женщина. Тюрьма. Общество" – много рассказов бывших заключенных женщин о том, как проходила их беременность, роды и совместная жизнь с ребенком в СИЗО или на зоне.

Ксения рожала двойню, по халатности врачей мальчик родился мертвым, девочка – слабой и больной. Вот как женщина рассказывает о том, чем ей приходилось кормить новорожденную дочь: "Я гадаю на картах, я грузинка наполовину. Гадала на картах, и девочка, которая сидела со мной, мне сцеживала молоко. Когда я была месяц в тюремной больнице, смотрящий за туботделом был грузин. И он мне передал сигареты, а я не курю. Эти сигареты меняла потом на кухне в тюрьме. Через баландера, который хавчик возит, покупала геркулесовую кашу. Через марлю сцеживала и кормила ее этой жижей от каши. Вот эта жижа – все, что ела Карина. Молоко еще иногда за сигареты покупала".

По словам Ксении, всю гуманитарную помощь, которую привозили детям разные благотворительные фонды, сотрудники тюрьмы отбирали и продавали на сторону: "У нас на всех была одна коляска для прогулок. Внизу был дворик, пустой, одна скамейка, и все. Никаких игрушек. Гуляли по oчереди… Но однажды приезжали финны или немцы, нас снимали, мамочек. А тюремная администрация выставила все красиво. Привезли по коляске каждой, выставили детское питание, которого мы никогда не видели. И сразу, как иностранцы уехали, все обратно отобрали. Напротив была большая комната закрытая. И со мной сидела девочка, "замочница", вскрывала замки. Давай, говорит, посмотрим, что там. Вскрыла комнату, а там все завалено: питание, коляски, вещи детские. Помощь гуманитарная. Они брали себе, на вынос".

Правозащитники считают "тюремных" детей одной из самых уязвимых групп в обществе – за них уж точно некому заступиться. Помочь этим детям решил участник проекта "Женщина. Тюрьма. Общество" Алексей Сергеев.

– По закону дети до 3 лет могут находиться с матерями, но в СИЗО для них ничего не приспособлено, а колоний с домами ребенка у нас в России всего 13 – туда и этапируют женщин с маленькими детьми. И вот представьте, если женщина с ребенком сидит в Петропавловске-Камчатском, то ближайшая такая колония для нее – в Хабаровском крае. Мы изучали мировой опыт. В разных странах эту проблему решают по-разному. В Польше, например, мамы постоянно живут с детьми в домах ребенка, а у нас материям дают видеться с детьми пару часов в день. Но все начинается еще с беременности, когда женщины находятся в неподходящих условиях, в прокуренных камерах, им не хватает питания, они часто спят на втором ярусе, лезут на эти нары со своими животами. А потом роды – рожать везут только тогда, когда уже начались схватки. Бывает, что рожают прямо в наручниках, но главное – уже через несколько часов после родов женщин везут обратно в тюрьму. На наш запрос во ФСИН по Северо-Западу нам ответили – как же, матери находятся с детьми в роддоме 5 дней. А когда мы послали такой запрос в Минздрав, нам ответили честно – что матерей отправляют обратно в тюрьму в тот же день, практически сразу после родов. А ребенок остается в роддоме на 5-7 дней. За это время женщины теряют молоко. То есть мать и ребенка на несколько дней разлучают, но если у мамы какие-то осложнения, она попадает в тюремную больницу, и бывает, что она разлучается с ребенком на месяц. Понятно, что для малыша это огромный шок, начинается процесс депривации.

А потом – в СИЗО условий нет никаких, если ее возят в суд, она берет с собой ребенка и сидит с ним по несколько часов в прокуренном помещении с конвоем. Или она пишет доверенность и оставляет его сокамернице, а это чужая женщина, и были случаи травм, ожогов, причиненных по недосмотру. В колонии с домом ребенка вроде бы получше, но их мало, и если они далеко, то родственникам сложно ездить туда и передавать передачи. К тому же мы выяснили, что эти дома ребенка хотя и относятся к системе ФСИН, но еда для детей почему-то проходит как "корм для животных". И видятся матери с детьми очень мало. Сейчас кое-где идет эксперимент, когда матери постоянно живут с детьми, но и его администрации колоний используют для склонения к сотрудничеству, для шантажа – мол, чуть что, мы тебя с ребенком-то разлучим. И вроде бы детей в тюрьмах не так много, но за год их умерло двое – это очень много. То есть еще очень большие проблемы с медицинской помощью детям. Хорошо, что сейчас в Госдуму внесен проект по облегчению режима содержания в тюрьмах матерей с малолетними детьми, это облегчает наши задачи. Если женщина, имеющая малолетнего ребенка или родившая в тюрьме, не совершила тяжкого преступления, мы хотим, чтобы ее наказание не было связано с лишением свободы. Пусть это будет домашний арест, отсрочка наказания – но только не тюрьма. По УДО можно было бы отпускать после отбытия не ¾ срока, а, скажем, ¼. Это сильно улучшило бы ситуацию. К тому же женщины, попавшие в тюрьму, у нас брошены, государство им не помогает. Оно сажает женщину за наркотики – а ведь ей не тюрьма нужна, а реабилитация. Хотя мне кажется, что проблема женщин с детьми в тюрьме касается не такого большого количества людей, и ее можно сдвинуть с мертвой точки.

Кампанию по гуманизации отношения к "тюремным" детям правозащитники начали около года назад, за это время под петицией в защиту детей, находящихся в местах лишения свободы, подписались более 90 тысяч человек. По этой теме подготовлено два проекта – "В кормлении грудью отказать" – о тюремных родах и "Камера для новорожденного" – о выживании малышей в условиях тюрьмы, в частности о детском травматизме в СИЗО. По словам Алексея Сергеева, правозащитникам удается добиваться локальных успехов – например, в этом году ФСИН наконец разрешило передавать передачи беременным женщинам в неограниченном количестве, а недавно появилась информация о том, что женщин с детьми и инвалидов собираются перевозить в специальных автозаках.

Автор проекта "Женщина. Тюрьма. Общество" правозащитник Леонид Агафонов тоже считает, что вопрос репродуктивного здоровья заключенных женщин, их психологического состояния, а также медицинского сопровождения матери и ребенка в местах лишения свободы стоит очень остро.

– Мы сталкивались с тем, что там нет не только нормальной медицины для детей, но и диагностики никакой тоже нет. Только что произошел совсем дикий случай, когда беременная женщина не могла получить ВИЧ-терапию и ребенок родился с ВИЧ-положительным статусом. Из этого вытекает другая проблема – женщина может получить инвалидность для ребенка, но с ВИЧ-статусом ее не оформляют. То есть мы видим множество проблем, с которыми ФСИН не может и не хочет работать, это не их профиль – заниматься детьми, которые не осуждены и не отбывают наказание. Огромная проблема с женщинами в колонии, которые забеременели и готовы рожать. Администрация требует, чтобы она отказывалась от ребенка сразу же после рождения – чтобы отбывать наказание. Потому что если она не откажется от ребенка, то ее придется этапировать, допустим, из Петербурга в специальную колонию за 5,5 тысяч километров – в Красноярский край. Хотя непонятно, зачем это делается, ведь в колонии-поселении режим открытый, по западным меркам, там можно жить семьями. И совершенно непонятно, почему там нельзя жить вместе с детьми. Ну, ладно, даже если администрация не разрешит жить в общежитии, почему бы им не снять комнатку где-то в частном доме и не жить там вместе с ребенком на территории того же муниципалитета? Система с этой проблемой работать не готова. Поэтому, когда женщину арестовывают, сразу же стараются отправить ребенка куда-то в детдом или в дом малютки. Если она забеременеет в тюрьме, ее начинают уговаривать сделать аборт, пугать невыносимыми условиями, которые ее ждут. Действительно, у нас в колониях только 10% женщин живут вместе с детьми – и только в качестве эксперимента. Я не понимаю, зачем надо отрывать женщин от детей, почему эту проблему нельзя решить. Но вот, например, в колонии в Нижнем Тагиле такая установка – до 2 месяцев мама живет с ребенком, а потом уходит на производство, это распространенная практика. Хотя есть ведь западный опыт – в Норвегии, например, осужденным женщинам дают отсрочку ради детей. Если почему-либо это невозможно или женщина рожает в тюрьме, то ребенка помещают в другую семью, но женщина может с ним встречаться – либо в детских комнатах в тюрьме, либо приемная семья живет рядом с местом заключения и женщина может туда ходить. Есть польский вариант, когда для женщин с детьми обустраиваются специальные помещения, не похожие на тюрьму, детские площадки, где сотрудникам запрещено появляться в форме, чтобы не травмировать психику ребенка. В прибалтийских странах другая практика – там детей отправляют в муниципальные дошкольные учреждения: то есть мамы не сидят с ними целыми днями, утром приходит такси и увозит детей в садик или ясли. Это вариант, который позволяет маме в это время заниматься какой-то полезной деятельностью, ездить в суды и т.д., а ребенку находиться в нормальной среде, где, в отличие от тюрьмы, есть психологи, педагоги, врачи. Но ФСИН не спешит перенимать этот опыт. А еще есть огромная проблема детского травматизма, который нигде не учитывается. За прошлый год в российских колониях погибло двое детей, и никто об этом громко не говорит. Двое детей на 500 детей – это много, ведь если бы у нас была такая детская смертность в каком-нибудь районе – это было бы ЧП. А для колонии это считается нормально. Причем один ребенок захлебнулся при кормлении, потому что его изъяли у мамы и он находился в доме ребенка при колонии, где одна санитарка на десятки детей. Это было в марте 2018 года в Нижегородской колонии. Вот какова цена такого отношения – жизнь ребенка, который мог бы жить, если бы его не разлучили с мамой. А второй ребенок погиб в Челябинской области, там было какое-то инфекционное заболевание, 8 детей вывезли в больницу, но далеко не сразу. Вопрос, почему их так долго продержали, остается открытым – наверное, надеялись решить проблему самостоятельно.

Или вот еще такой случай: одна женщина, которой мы помогали, умерла, ребенка передали отцу, и только тогда обнаружилась, что у ребенка – ДЦП, просто в тюрьме ему не поставили диагноз и упустили время для лечения. Теперь он станется инвалидом. Но пока вот такие случаи с детскими смертями не предаются огласке, никаких движений не происходит. Поэтому мы и придумали наш проект: мы хотим, чтобы в ближайшие 10–15 лет появились альтернативные наказания для женщин с детьми. Но сразу это не получится – к этому не готово не только ФСИН, но и общество, у которого на этот счет выработались очень стойкие фобии: что женщина будет специально рожать в тюрьме, чтобы избежать наказания, а потом она будет выходить и совершать новые преступления. Таковы представления у людей, которые активно нам противостоят, хотя мировой опыт говорит об обратном, да и в России женщины в тюрьмах не так уж много рожают детей, чтобы можно было всерьез об этом говорить. В наших новых проектах, таких как "Камера для новорожденного", мы на основании документов показываем, что ФСИН скрывает даже такую простую вещь – сколько времени мама находится с ребенком после родов: они пишут, что 5–6 дней, но на деле ее забирают сразу же, на 1–2-е сутки.

Из рассказа Яны, включенного в проект "Камера для новорожденного": "Как только родила, лед приложили, сразу хрясь! – наручники. Я часа за два родила. И поехала обратно в СИЗО, наверно, часов через 4–5 уже была в изоляторе, хотя должна была остаться в роддоме. Три дня положено. Просто конвой не хочет (находиться там посменно положенное время. – РС)".

А после родов начинаются совсем другие проблемы. Вот фрагмент из другого рассказа: "Маленькая Ульяна за четыре месяца так и не получила консультацию онколога и нейрохирурга; ее мама, подавшая на УДО, так и не получила ни характеристик, ни справок о состоянии здоровья ребенка от руководства СИЗО-5 и была вынуждена отозвать ходатайство, так как поездки в суд с ребенком выматывают, а заседания переносили в связи с отсутствием справок. Это один лишь эпизод из числа "благ", приобретаемых женщинами с рождением детей в тюрьме..."

Как следует из рассказов женщин, в проблему превращаются самые простые вещи – например, принятие душа: в душ женщин выводит конвой, а ребенка оставить не с кем, потому что присматривающих лиц не предусмотрено.

Журналист Наталия Донскова участвует в проекте, поскольку для нее важно последовательное освещение темы уязвимых и невидимых групп в местах принудительного содержания.

– Все репродуктивные истории, связанные с российской уголовно-исполнительной системой, очень драматичны. Здоровье женщины – это такая хрупкая штука, и она подвергается таким испытаниям. Очень трудно слушать рассказы о том, в каких условиях находились женщины, что к ним применялось физическое насилие, они вызывают очень большое сострадание и негодование по поводу того, что система не меняется, и трагические случаи повторяются из года в год. Женщин бьют, оказывают на них давление, принуждают к аборту, детям не оказывается медицинская помощь. Особенно сочувствуешь детям – уж они-то совсем не виноваты, что родились в таких условиях. Их ведь меньше 500. Если сравнить это количество с количеством сотрудников ФСИН, сотрудников Росгвардии, то вообще непонятно, почему не находится ресурсов, чтобы этапировать эту беременную женщину в роддом и оставить ее там на столько дней, сколько нужно для ее здоровья и сколько предписано стандартами. Тут невольно задумываешься обо всей системе в целом и о том, насколько нерационально в России многие вещи организованы. И ведь эта система не развивается локально, она – часть страны. Очень хочется устроить все по-другому – гуманно и рационально. Наш проект – очень непростой: Леонид ведет многих женщин по 3 года, по 5 лет – с того момента, когда они были беременны, потом помогает им, когда подрастают дети, не бросает их, даже когда они уже выходят из тюрьмы. И этот контакт – самое важное: эти женщины не будут рассказывать о себе тому, кому они не доверяют. Так что любое расследование в этой области – это результат многолетней работы и с самой темой, и с героями. И в общем эти усилия не проходят бесследно – уже Минюст проявил инициативу, предложил облегчить для женщин с детьми условно-досрочное освобождение. Понятно, что в коренном изменении нуждается вся система, но с чего-то же надо начинать. И общество должно узнавать о том, что такая проблема существует. Тут требуется длительная просветительская работа, надо работать с активистами, с заинтересованной публикой, и я думаю, что через какое-то время об этой проблеме будут знать лучше. Просто обидно, что пока ничего не сдвигается, дети продолжают страдать, женщины не получают необходимую медицинскую помощь, но я думаю, что форсировать события тут не получится. Менять надо систему, но и локальные изменения возможны – волевым решением какого-нибудь ответственного лица.

На сайте Минюста по поводу облегчения участи осужденных женщин с малолетними детьми можно прочесть, что проект предусматривает "возможность применения условно-досрочного освобождения от отбывания наказания и замену неотбытой части наказания более мягким видом наказания после фактического отбытия осужденной не менее одной четверти срока наказания, назначенного за преступление небольшой тяжести".

Правозащитница Наталия Сивохина считает, что условия, в которых происходят беременность и роды в тюрьме, говорят о бесчеловечном отношении к женщинам и детям в местах лишения свободы.

– Система ФСИН сегодня такова, что оставляет людей без нормальной медицинской помощи, так что там умирают люди, которых можно было бы вылечить. А женщины, родившие в тюрьме, проходят двойной ад, переживая за себя и за ребенка. Это система, где в принципе не предусмотрен человек. Там очень тесные помещения, двухъярусные кровати, очень высокий бытовой травматизм. А любой чиновник предпочтет его не замечать или списывает на какие-то другие причины, он ведь не хочет портить себе статистику. Есть у нас одна история про то, как маленькую девочку в тесной камере обварили кипятком. Это произошло потому, что камера была переполнена, а розетка поставлена низко, и женщины там с трудом передвигались. Но любой рядовой случай – это не просто рядовой случай, а свидетельство того, как устроена система. Понятно, что женщинам с малолетними детьми там не место. А очень много случаев вообще не фиксируется – например, когда беременную женщину возят в суд и многочасовое сидение с конвоем в прокуренных помещениях приводит к выкидышу.

Наталия Сивохина возлагает большие надежды на внесенный в Госдуму законопроект о смягчении наказания беременным и женщинам с малолетними детьми, кроме того, она считает, что нужно как можно больше рассказывать людям об этой проблеме, поскольку общество пока не готово воспринимать ее всерьез и просто по-человечески пожалеть женщин и детей, оказавшихся в тюрьме.

Из проекта "В кормлении грудью отказать": "Дети, которые родились в тюрьме, формально не отбывают наказание, а значит, невидимы для системы ФСИН. Они растут в экстремальных условиях тюремной системы. Лишены солнечного света, свежего воздуха, их окружают холодные стены и полы. Медицинского обеспечения и детских лекарств в СИЗО нет".

На страницах проекта говорится, что дети, родившиеся в тюрьме, плохо растут и развиваются, потому что им приходится слишком редко видеться с мамами. Поэтому таких детей называют "серые цветы".