18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Энвер Велиев, крымский татарин, родился 16 января 1930 года, уроженец деревни Камышлы Балаклавского района Крымской АССР.
На момент выселения в состав семьи входили: мать Хатидже Акмоллаева (1905 г.р.), брат Рустем Велиев (1928 г.р.), сестра Лиля Велиева (1932 г.р.) и сестра Зекие Велиева (1934 г.р.).
На момент депортации семья проживала в городе Бахчисарай у родни – дедушки Мемета и тети Сале. Наша деревня Камышлы был захвачена фашистами, шли сильные бои, бомбежкой была уничтожена вся деревня, в том числе и наш дом. Все жители Камышлы вынуждены были бежать и устраиваться у родни.
До 1940 года проучился в деревенской школе, закончил пять классов, поступил в ремесленное училище в Севастополе. До начала войны в 1941 году проходили практику, работали на морзаводе им. Орджоникидзе, ремонтировали военные корабли.
Севастопольские следопыты нам сообщили, что наш отец погиб 31 декабря 1941 года в селе Любимовка под Севастополем
Мой отец, Темиркая Вели, до 1941 года работал председателем совхоза Старый Шули (Эски Шули), был коммунистом. Осенью 1941 года с него сняли бронь, он служил в охранном отряде при штабе. После многолетних запросов севастопольские следопыты нам сообщили, что наш отец погиб 31 декабря 1941 года в селе Любимовка под Севастополем. Похоронен в братской могиле и занесен в Книгу памяти, том №1.
В 1941 году, с лета по осень, в Камышлы, в колхозном дворе расположился полк 25-й Чапаевской кавалерийской дивизии под командованием майора Бабакина. На первом этаже нашего дома находился штаб полка.
Наш дом был в два этажа, с большим хозяйством. Имелись корова, телята, козы, бараны, куры, двадцать соток чаира (традиционный окультуренный лесной сад у крымских татар – КР), фруктовые деревья.
По просьбе майора Бабакина я не раз проводил их кратчайшими путями через лес до передовой линии, помогал, так как хорошо ориентировался на местности.
На станции было ужасно, мы находились под вооруженной охраной, никуда не могли отойти, ничего не понимали, что происходит
18 мая 1944 года ночью пришли вооруженные солдаты, ничего не объясняя, приказали быстро собираться, дали 15 минут на сборы. Всех нас погнали на станцию Бахчисарай. Мама ничего не успела собрать – ни продукты, ни одежду, – в чем были в том и пошли. На станции было ужасно, мы находились под вооруженной охраной, никуда не могли отойти, ничего не понимали, что происходит. К вечеру подали телячьи вагоны, окна были обтянуты колючей проволокой. Так из нашей семьи было выселено пять человек.
На третий день пути скончался наш дедушка Мемет, медицинской помощи не оказывалось
Вагоны были переполнены, никаких условий не было, стояла сильная жара. На третий день пути скончался наш дедушка Мемет, медицинской помощи не оказывалось. На станции снимали с поезда всех умерших, никто не знает, что было потом с ними, хоронить не разрешали. Только через трое суток на станции Куйбышев нам выдали еду и баланду, после нее многие люди отравились. Многие люди умирали от жажды. Когда в Казахстане поезд прибыл в разъезд, там был колодец, все из вагонов стали бежать за водой, даже конвоиры не могли удержать народ.
Мы находились в пути 21 день, когда прибыли на станцию Бекабад Ташкентской области Узбекской ССР. К вечеру нас опять погрузили в мотовоз и отправили дальше, в полночь мы приехали к конечному пункту назначения – в ДВЗ-1 (это дальняя высылка заключенных), в отделении №1. Там нас поселили в бараках, без всяких условий, окна и двери выбиты, все пришлось восстанавливать самим. В комнатах поселили по несколько семей, стояла сильная жара под 50 градусов. Все мы были истощенные, многие заболели: у кого малярия, дизентерия или брюшной тиф. От болезни умер еще один дедушка – Билял, который нас поддерживал. Спали на голом полу, не было ни запасной одежды и обуви, ни постели.
Заставляли работать на хлопковом поле под конной охраной НКВД. Очень жестоко обращались – как с преступниками
Нас заставляли работать на хлопковом поле под конной охраной НКВД. Очень жестоко обращались – как с преступниками. Только к зиме стали выдавать пайки: работающим – по 400 грамм хлеба, 200 грамм – неработающим, да и то нужно было выстоять очередь, чтобы это получить. Чтобы как-то выжить, мы, дети, собирали камыш и обменивали у местного населения на любые продукты. Батрачили, чтобы прокормиться.
В 1946 году, весной, нам пришел вызов из Зирабулака, где жила наша тетя. Но комендант нас не отпускал. Тогда с вызовом мы решили сбежать. Из Бекабада до Самарканда мы добирались пешком, шли ночью, а днем прятались, на ночлег нас никто не пускал. Все боялись, что накажут. До Зирабулака добрались в товарном поезде. Там у нас жизнь стала налаживаться. Мы снимали квартиру, устроился я на сахарный завод. При заводе был ТЭЦ, кочегаром проработал до закрытия завода.
В 1954 году завербовался на стройку на Самаркандский химический завод. Через полгода получили в бараке одну комнату. В 1956 году за добросовестный труд получил двухкомнатную квартиру. В 1960 году поступил в вечернюю школу молодежи, обучение шло на узбекском и русском языках. Закончил десять классов, продолжая работать, повысил свою квалификацию, дошел до мастера малой механизации при Химстрое.
Многократно награждался почетными грамотами разных степеней и значками победителя соцсоревнования трех пятилеток, республиканского и союзного значения. В 1984 году было присвоено звание «Заслуженный строитель УзССР». В 1985 году был выдвинут депутатом Верховного Совета УзССР, где проработал до 1990 года. В течении двух лет был представлен к наградам: Трудового Красного знамени и ордену Октябрьской революции, которые не утвердил облисполком по национальному признаку, указав, что награжден должен быть местный кадр (узбек).
За малейшее требование о возвращении в Крым сажали на три года в тюрьму
В 1944-1956 годах в местах спецпоселений никаких условий для развития крымскотатарской культуры, языка и искусства не было. В местах депортации запрещалось говорить и свободно обсуждать вопросы возвращения на Родину, отмены правовых актов, восстановления Крымской АССР, за малейшее требование о возвращении в Крым сажали на три года в тюрьму.
После выхода указа ПВС СССР 28 апреля в 1956 года, согласно которому с крымских татар и других депортированных народов были сняты ограничения по спецпоселению, но не давалось право на возвращение в места, откуда люди были выселены, на местах высылки существенных изменений не произошло.
Я вернулся в Крым в 1990 году. При возвращении в Крым со стороны государства не было никаких извинений, уже не говоря о компенсации имущества, возмещении морального ущерба, нанесенного всему народу. Был отказ на единовременное пособие на достройку дома. Проживаю в городе Саки.
(Воспоминание от 7 октября 2009 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: