18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Екатерина Байрамке (в девичестве Хатидже Бекир къызы Моллали), крымская татарка, родилась в 1933 году в селе Тувакъ (с 1945 года Рыбачье – КР) Алуштинского района Крымской АССР.
На момент выселения в состав семьи входили мать Махсуде Моллали (приблизительно 1928 г.р.), сестра Диляра Моллали (1931 г.р.) и я, Хатидже Моллали.
Перед депортацией семья проживала в селе Кучюк Озен (с 1945 года Малореченское – КР) Алуштинского района, так как после смерти отца от болезни в возрасте 35 лет нашу семью перевезли братья матери в свое село Кучюк Озен, где мы проживали в доме в одном дворе. Имели общий приусадебный участок с фруктовыми деревьями и домашний скот: коровы, козы, птицы. 5 мая 1944 года брата матери Ибраима Моллали (точного года рождения не знаю) забрали в трудовую армию.
18 мая 1944 года на рассвете пришли вооруженные солдаты. Мы еще спали, они разбудили нас и без объяснений заставили собираться побыстрее. Взять с собой нам ничего не разрешили, погнали нас и остальных жителей села на школьный двор. Сколько нас там продержали, точно не помню, а потом приехали грузовые автомашины и, погрузив людей, повезли нас на станцию города Симферополя.
По приезде на станцию нас сразу, подгоняя оружием, солдаты начали силой заталкивать в товарные вагоны, в которых не было никаких нормальных условий: грязные, с полками, вшивые – в них кого-то перевозили до нас.
От голода и болезни умерло большинство стариков и детей. Хоронить их не было возможности
В пути следования были около трех недель. От голода и болезни умерло большинство стариков и детей. Хоронить их не было возможности, во время остановки тела выносили из вагонов, оставляли возле железной дороги и тут же состав трогался. В вагонах было душно, так как они были переполнены, туалета не было, людям приходилось справляться прямо здесь. Кормили нас в пути какой-то баландой один раз в сутки, а иногда и этого не давали. Никакой медицинской помощи больным не оказывалось. По словам старших, наш состав двигался в сторону Средней Азии. Из нашей семьи мать, сестра и я в пути следования не умерли, чудом остались живы, хотя из продуктов мать ничего не успела взять, и вообще солдаты ничего не разрешили взять с собой из дома.
По приезде на конечный пункт, город Коканд Узбекской ССР, нас стали грузить на автомашины и развозить по районам. Нас привезли в кишлак Назбатыр и поместили две семьи в глиняном однокомнатном домике. В этом домике не было двери, окон и деревянного пола. Спали прямо на голом полу, постелив камыш.
Первые дни по приезде нас не кормили, не было воды, было очень трудно, жутко и страшно. Люди начали от голода и болезней умирать, нам в это время помогли наши родственники и односельчане. Но все равно это нас не спасло, так как люди сами голодали и болели. Сестра Диляра Моллахи по приезде на третьем месяце, где-то в августе 1944 года, умерла от болезни, а от какой не знаю, так как ее врачи не осматривали, она скончалась в доме.
Маму и остальных наших соотечественников через несколько дней по приезде в места спецпоселений на автомашинах начали возить на работу, на строительство, а что они строили, не знаю.
Я осталась одна, сиротой, и меня приютила односельчанка, подружка матери
В один из очередных дней, когда их повезли на работу, случилась авария: открылся борт автомашины на ходу и она перевернулась. В этой аварии жертвами оказались наши соотечественники – крымские татары, а моя мама Махсуде Моллахи с тяжелыми увечьями попала в больницу и через несколько дней умерла, это было в январе-феврале 1945 года.
Я осталась одна, сиротой, и меня приютила односельчанка, подружка матери Эдие Рамазанова, а впоследствии забрали родственники по матери.
Жизнь была очень тяжелой, продуктов почти не было, со стороны государства или местных руководителей помощи не оказывалось, люди питались кто чем мог, просто существовали. Взрослые нас, детей, чтобы не умереть от голода, заставляли попрошайничать у местных жителей.
В один день в наш кишлак на грузовой автомашине приехали трое мужчин-узбеков. Они стали нас грузить на машину, ничего нам не объяснив, нас было около тридцати малолетних, беспомощных детей.
Куда нас везли, мы не знали, а они не говорили, проезжали через какие-то мосты по дороге. Привезли нас в какую-то больницу, повели по длинному коридору, а потом отвели всех нас в комнату. Через несколько минут зашла молодая медсестра, приготовила шприцы и, ничего не объяснив, начала делать уколы детям. Поняв, что происходит что-то неладное, я потихонечку вышла через дверь в соседнюю комнату, там в постели лежал больной мужчина, крымский татарин. Он мне сказал, чтобы я побыстрее убежала, пока не заметили. Я по коридору вышла на улицу, там рядом стояла автомашина, в которой нас привезли. Еле взобралась на кузов и спряталась, не думая о последствиях. Через некоторое время, уже вечером, эти трое мужчин вернулись и, осмотрев автомашину, сели и поехали. В каком-то месте они остановились возле чайханы и пошли пить чай. В это время я потихоньку слезла с автомашины и убежала.
Я чудом спаслась от неминуемой насильственной смерти, а те дети так и не вернулись в кишлак
Впоследствии меня подобрали соотечественники, и, расспросив, привели меня в свой кишлак. Так я чудом спаслась от неминуемой насильственной смерти, а те дети так и не вернулись в кишлак. Хотя их родители искали, плакали, но так ничего и не добились от местных руководителей. После этого подруга матери и родственники определили меня в детдом №11 города Андижан Ферганской области. По приезде меня обстригли, помыли, и поместили в изолятор. Затем меня отправили в больницу, потому что я была очень слабая и больная. После выздоровления жила в детдоме, но учиться не ходила из-за плохого зрения. Так и осталась не обученная.
Когда выросла, меня направили на работу в город Маргелан, мотальный цех комбината, проживала в общежитии.
В период 1944-1956 годов никаких условий для развития крымскотатарской культуры и языка, возникновения радиопередач и клубов не было. Существенных изменений не произошло и после указа ПВС СССР от 28 апреля 1956 года, согласно которому с крымских татар и некоторых других депортированных народов были сняты ограничения по спецпоселению, но не давалось право на возвращение в места, откуда эти люди были выселены.
В 1954 году вышла замуж за Усеина Байрамке, 1929 года рождения, нажили четверых детей. В 1988 году вернулись с семьей на родину, в Крым, но с устройством и пропиской была волокита. Где волокита, а где и прямое препятствие со стороны руководителей, коммунистов-шовинистов. Впоследствии кое-как началась демократизация общества, мы прописались и получили работу. Устроились в селе Долиновка Белогорского района, купив старый домик, а в свое село Тувак (Рыбачье) вернуться и жить на земле, где лежат в могилах наши предки, так и не смогли. И сегодня наш народ мучается на своей родине, не найдя справедливости со стороны независимого демократического украинского государства.
(Воспоминание от 5 января 2010 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: