Наджие Гафарова: «Никогда не забывали о Крыме, мы жили надеждой»

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годы Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.

Я, Наджие Гафарова, родилась в 1932 году в селе Кульсеит (с 1948 года Татьяновка, ныне исчезнувшее – КР) Къаранайманского сельского совета (с. Къара Найман в 1945 году было переименовано в Крыловку – КР) Акъшейхского (с 1944 года Раздольненского – КР) района.

Село наше было небольшое, всего 37 дворов, начальная школа, в которой я успела до войны закончить три класса.

Мой отец Шейх аджи носил на голове сарх (чалма, которую носили совершившие паломничество в Мекку – КР), был самым уважаемым в селе человеком, два раза совершал паломничество в Мекку. Без него не обходились ни рождения ребенка, ни свадьбы, ни похороны, так как наш народ никогда не отрекался от веры. Мать хлопотала по хозяйству. В семье было шестеро детей, я самая младшая из них.

С начала войны мой старший брат Шепих был на фронте, второй учился в пединституте, его впоследствии забрали в Трудармию, сестра Сабрие жила в соседнем селе Кучук Ас (с 1948 года Кремнево, ныне исчезнувшее – КР), к тому времени у нее уже было семеро детей, а Нурие, младшая сестра, учительствовала в Буюк Ас (с 1948 года Ласточкино, ныне исчезнувшее – КР).

Вечером, накануне депортации, к нам в село заехали четыре грузовые машины с солдатами. Несколько солдат в сопровождении одного односельчанина ходили по дворам, собирая теплую одежду, масло, яйца, даже испеченный хлеб. В этот вечер к нам приехали гости – две женщины с двумя малолетними мальчишками.

В 4 часа утра в дверь сильно постучали, шел дождь, в комнату вошли двое вооруженных солдат, и, объявив, что нас, крымских татар, по приказу Сталина выселяют из Крыма, предложили за 15 минут собраться в дорогу, разрешив взять с собой по 6 кг груза.

Наши гости запричитали, просясь домой, дети расплакались, им ответили: «Найдете свою семью потом». Мать моя попросилась в туалет, не отпустили, один из солдат, тут же вылив на войлок воду из ведра, предложил ей. Старые наши родители растерялись. А мы с братом Ниджатом, которому было в то время 15 лет, выволокли из дома мешок муки, но солдаты все велели отнести назад и заперли дверь на замок.

С криком и стоном собирались люди в центре села, где стояли грузовики. Когда отъезжали от села, было еще темно, повсюду ревел скот, выли собаки нам вслед.

Проезжая через села Кучук Ас, родители забеспокоились о сестре и внуках, муж которой был на фронте, но было безлюдно, их успели вывезти до нас.

В Евпатории нас ждал эшелон. Здесь ожидали своей участи цыгане, накануне пустили слух, что их расстреляют и старый цыган, увидев на голове моего отца сарх, отдал ему мешок муки и сухарей, чтобы отец помолился за него и его семью.

Жителей нашего села погрузили во второй вагон от начала поезда. Вагон был большой, вошло в него 110 человек. В нем до нас перевозили военнопленных, но после них вагон не обработали. С первого дня в течение месяца нас мучили вши, клопы и копоть.

Ехали мы до места назначения целый месяц, трудно было с водой, так как не у всех была посуда, а с туалетом одни мучения. Поезд останавливался на 10-30 минут на полустанках в степи, лестниц в товарных вагонах не бывает – старикам, женщинам и малолетним надо было помочь спуститься и подняться. Опорожнялись тут же у вагона, более смелые заходили под вагоны или проходили на другую сторону. Но были случаи, когда поезд трогался поспешно, люди погибали под колесами.

Мы, дети, тут же собирали хворост, разжигали огонь между кирпичами и на жестянке пекли лепешки. Иногда успевали их испечь, часто ели недопеченными. Впоследствии эти два кирпича, жестянку и хворост на протяжении месяца мы возили с собой. Если поезд останавливался на станции, то дядя Ибраим из села Монтанай с двумя помощниками приносили нам в ведрах уху, щи. Но можно ли прокормить 2-3 ведрами супа 110 человек? У многих ни чашек, ни ложек не было, не было и соли, но наши юркие мальчишки наткнулись на нее в разбомбленных складах Сталинграда.

Ниджат разыскал нашу сестру Сабрие в 61-м вагоне нашего эшелона. Не смогла она, бедняжка, за 15 минут собрать в дорогу семерых детей. Последнего четырехмесячного завернула в попавшую под руки телогрейку, которая служила ему и одеялом, и пеленками в пути. Не выдержал ребенок, умер.

Вторая половина нашего пути была особенно сложной: началась среднеазиатская жара, кончились продукты, людей доконали вши, стали умирать старики и дети. На остановках их тела первыми спускали из вагона, наспех забрасывали камнями, сухими листьями, засыпали землей, кто мог подумать, что понадобятся лопаты.

Наш вагон отцепили от состава в Джамбайском районе Самаркандской области. Нас ожидали арбы, запряженные ишаками. Всех нас повели в баню (ее мы растопили сами), обработали нашу одежду и нехитрые пожитки, погрузив все это на арбы, мы поплелись за ними до колхоза им Ленина.

Путь был не утомительным, так как мы всю дорогу подбирали и ели доселе невиданный нами подоспевший черный и белый тут, зеленые плоды урюка (абрикоса мелкого). Но последствия сказались быстро – мы начали поносить.

Нас поместили в комнаты, где содержались шелковичные черви. Местное население встретило нас настороженно, их предупредили, что едут к нам людоеды с глазами навыкате и рогами. Женщины-узбечки, не раз сдирая платок с головы моей матери, искали под ним рога.

На рассвете следующего дня нас повели на работу на хлопковое поле. Дети должны были ежедневно пропалывать 15 соток хлопчатника, а взрослые по 20. Каждому из нас выдали кетмень. Для нас, 12-13летних девочек, он был не под силу. Нередко в нашей прессе наши соотечественники предлагают назвать улицы наших городов и сел Самаркандскими, Андижанскими… Я вспоминаю те дни, когда мы, дети, еле стоявшие на ногах от недоедания и бессилия, невзначай вместо травы срезали 1,5 килограммовым кетменем хлопчатник и сразу ощущали на спине удар кнута, который раздавали направо и налево следовавшие за нами верхом на лошади надсмотрщики. Они же не выполнивших норму загоняли вечером в хауз (пруд) и били нас по голове палками. Не умея плавать, мы отходили на середину хауза или безропотно принимали побои, жались к берегу.

На рассвете, если кто-нибудь из нас не мог из-за температуры подняться на ноги, они умудрялись верхом на лошади заезжать в наши комнатушки и выгонять на работу. В сумерках, возвращаясь домой, мы тряслись от страха из-за воя сопровождавших нас шакалов. Местные жители научили нас излучать искры, ударяя камень о камень. Шакалы боялись огня и не подходили к нам близко.

Стариков и детей косила малярия. Через два месяца после приезда умер от коматозной малярии мой отец, от недоедания и малярии умерли друг за другом пятеро детей моей бедной сестры, а двоих оставшихся она вынуждена была отдать в детдом –этим спасла им жизнь. Ненадолго пережила их моя мама.

В первые годы депортации малярия, тиф и голод так косили людей, что некому было хоронить. Трупы вывозили на край села, бросали в овраг, арыки или просто закрывали камнями, лоскутками одежды. Обглоданные шакалами кости напоминали о кладбище…

Об учебе никто не думал. Никто нас не приглашал в школу, некому было заботиться о нас, 14-16-летних. В Крыму мы успели закончить 2-4 класса, на этом наше образование и завершилось. Мы научились вскоре разговаривать по-узбекски, стали общаться только на этом языке. Чтобы не забыть свой язык, мы пели:

Коктеки йылдызларны саян олурмы?

Ах, беним бу дердиме даян олурмы?

(Сосчитает ли кто звезды на небе?

Сможет кто ли вытерпеть мои страдания?)

Мою односельчанку Мекке положили в больницу с малярией. Через два дня сообщили ее сестре, что она умерла. Сестра поехала на арбе за трупом, но в морге (заброшенном сарае) она нашла трясущуюся от малярии Мекке. Этот день они запомнили навсегда: был теплый солнечный день, им навстречу попались машины с ликующими солдатами, всем выдали по одному варенному яйцу и кусочек лепешки из джугары. Мекке и по сей день считает 9 мая вторым днем рождения.

Я выжила благодаря врачу Ольге Давыдовне Шмидт. Сначала я работала при ней хинизатором, затем научилась делать уколы, даже в вену, раздавала по домам акрихин, лечила больных малярией. Но никогда не забывали о Крыме, мы жили надеждой.

(Воспоминание от 17 декабря 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий