Современное крымское село Тургеневка раньше называли Теберти, а в доме, где теперь церковь, жил крымский татарин – дед Шекуре Абибулаевой. Этим стенам 130 лет, они видели детские годы Шекуре, помнят советский период, когда хозяина двора прозвали «кулаком», а в дом пришли чужие люди. Помнит те годы и Шекуре Абибулаева: их дом тогда забрали, мать, отца и детей загнали жить в подвал. А когда семью депортировали из родного Крыма, Шекуре было 8 лет.
Эту историю без оценок и обвинений женщина рассказала Крым.Реалии.
– У нас жил немецкий офицер, а адъютанты у него были русские – Костя и Дима. К нему из Севастополя привозили девушек с высокими прическами и красными губами, а для нас – деревенских детей – это было так странно. Мы по-русски ни слова не понимали, в селе все на крымскотатарском говорили.
Когда началась Вторая мировая война, отца мобилизовали, он рассказывал, что на десять человек одну винтовку дали и 10 патронов. Когда наступали немцы, командир их – Козлов или Козловский – всех сдал, а сам ушел с немцами. Мужчин из села забрали в плен, а молодежь вся уже к тому моменту на фронте была. У нас остались дед 77 лет и дядя 25 лет с пороком сердца, его служить не взяли.
На рассвете утром 18 мая к нам в дом пришли, всех разбудили, семью подняли. Деда штыком прижали к одной стене, больного дядю – к другой, солдаты их так и держали. Мама успела детям молока налить, а с собой ни документов, ни одежды, ни смены – ничего не взяли. Всех татар так выслали – пустыми почти.
Тетя единственная из наших родственников жила в Симферополе, ее мужу уже было под 60 лет, так ему один солдат сказал: «Дедушка, вы едете далеко, берите деньги, берите драгоценности свои, одевайтесь хорошо, берите домашние документы». А у нас в то утро мама даже юбку наизнанку надела и тапки разные от страха обула – представляете?!
«Так целыми семьями и погибали»
Очень много умирало людей, особенно детей и стариков
До станции Сюрень (железнодорожная станция Сирень в Бахчисарайском районе Крыма – КР) нас в грузовиках довезли, потом в товарные вагоны по 60 человек грузили. Знаете, там внутри ступить некуда было, три дня окна не открывали, кушать не давали. В уголочке вагона сделали дырку – туалет, если женщина идет, ее другие женщины прикрывали, если мужчина – мужчины окружали. А потом, уже ближе к Казахстану, стали открывать вагоны и бурду какую-то как корм давали и то не всегда. Так три недели ехали. Помню, как в казахстанских степях выбрасывали покойников. Очень много умирало людей, особенно детей и стариков.
Началась малярия, у всех температура под 40, трясет, но ни одеяла, ни подушки нет, на соломе лежали
Мы попали в Ферганскую область (Узбекистан – КР), отвезли нас в кишлак, выгрузили. Там с хлопковых полей вода сливалась, так мы в болоте три дня пробыли, а это июнь месяц – жара сильная среднеазиатская, искусали нас комары. Началась малярия, у всех температура под 40, трясет, но ни одеяла, ни подушки нет, на соломе лежали. В какой-то сарай нас поместили, там мы и зимовали.
Нас дедушка спас, он очень работящий был, сразу устроился к узбекам, помогал там. Он ведь в Крыму богатый был, земли много имел и хозяйство очень хорошо знал. Если бы не он, мы погибли бы.
Помню, с нами еще была семья из нашего же села, так дедушка, кроме своих семерых детей и трех внуков, воспитывал еще и тех сирот. Он женил их, дома построил небольшие и они его отцом своим считали.
А дядя наш умер через полгода, бабушка в 52 года умерла от дизентерии спустя полгода после дяди. Так целыми семьями и погибали. Дети более слабые все поумирали тогда.
Была соседка-узбечка, она тайком приносила нам лепешки, одну на четверых детей делили. Дед раздобыл пшеницу, ее перетирали и варили, по помойкам ходили, собирали, да и то, что на деревьях вырастало, ели. Эту зиму мы так и перезимовали.
«Предатели, сволочи, людоеды»
К лету перевезли нас в город Фергану, дали на 11 человек комнатку в общежитии – пол цементный да матрац где-то грязный мы нашли.
Подбегали к нам русские ребята, выбивали у нас этот хлеб из рук и играли им в футбол
Мама устроилась на фабрику уборщицей, возвращалась домой в час ночи и в маленькой кружке приносила детям кашку, которой ее кормили на фабрике. Мы с сестрой с трех утра вставали в очередь за хлебом, ждали пять-шесть часов и получали две булки на всю семью в 11 человек. А когда возвращались домой, бывало, подбегали к нам русские ребята, выбивали у нас этот хлеб из рук и играли им в футбол. А еще кричали: «Предатели, сволочи, людоеды». Грязный хлеб нам потом отдавали и мы со слезами шли домой.
В это время нас отец разыскивал, он после войны из плена вернулся. Отыскал нас всех и повел в Таджикистан: шли пешком трое суток, прятались, ведь оставлять место депортации было запрещено. Отец был кузнецом – крупный, сильный, высокий мужчина. Его привезли из трудармии в новый химгородок Чкаловск. Туда он нас и привел, потом всех наших забрали.
Была у нас учительница Мария Леонтьевна, она нас очень жалела
Дед не верил, что нас вернут домой, сказал, чтобы мы устраивались здесь. Хорошо, что все крымские татары друг другу помогали, за два месяца кибитку сделали, расселились.
Я тогда в первый класс пошла, ни слова по-русски не знала. Была у нас учительница Мария Леонтьевна, она нас очень жалела. У нас обуви совсем не было, и папа смастерил деревянные колодки, чтобы не босыми в школу ходить, так Мария Леонтьевна и для себя заказала у отца такие же колодки.
«Дядин дом – это почта теперь»
А потом я в медучилище поступила, и тоже в нищете были. Нас на три месяца увозили на поля далекие хлопок собирать и, неудобно сказать, но на все время у каждой девочки только одна смена белья была. Мы в канале стирали трусы, мокрые надевали на себя. И много девушек умирало, гибли от туберкулеза.
Другой наш дядя в Крым сумел вернуться, он на фронте был. В 1936 году забрали его в армию, а потом в 1939 году – Финская война, в 1941 году – Отечественная – все прошел. Он по образованию музыкантом был, но окончил краткосрочные курсы медбрата и стал военным фельдшером. Дядя блокадный Ленинград пережил, Ладожское озеро мерзлое переплывал, они после Львова Крым освобождали, тогда он и приехал домой.
А мы уже почти последними из всех оставшихся вернулись. В дедушкином доме церковь сейчас, а сначала детсад был. В нашем доме жили русские.
Я ездила туда, но дом уже не узнать. У нас шикарный двор был, теперь – запущенный. А половину дома продали крымским татарам, они пристроили, дом расширили, за двором ухаживают. А рядом дядин дом – это почта теперь.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: